Глава 26. Боги

— И что было дальше? — подогнал Тейрин, потому что Марла снова слишком долго молчала.

— А дальше они ушли, — пожала она плечами. — Может, Д’хал изгнал, потому что слишком напоминали о жене. Может, сами так решили, потому что не захотели слушать его. Своенравные, гордые… Иные, что с них возьмешь.

— Как победить воздух… — пробормотал Тейрин, вернувшись наконец к своей пирамидке из монет.

Если они — кусочки богини воздуха, нужно найти то, чего воздух боится. Так найти слабые места.

— Воздух не победишь, повелитель, — покачала головой Марла. — ‍Провалишься сквозь него. А он ударит в лицо ураганом, когда п‍однимешься. Иных не победишь, если ты пришел узнать ответ на этот вопрос. Они — плоть, и кровь, и душа, и дыхание от богини, сами что полубоги. Боюсь, у них нет слабых мест. Лишь мертвые глаза…

Ее передернуло от какого-то воспоминания, и Тейрин оторвался от пирамидки. Впился в нее взглядом. Спросил:

— Ты знакома с эльфами, Марла?

— Нет, что ты! — отмахнулась она, и на него обрушилась волна неприятных запахов. — Только с монстрами.

Уставилась перед собой и медленно повторила:

— Только с монстрами…

— Марла! — он щелкнул пальцами. Щелчок приглушили перчатки, снимать которые здесь он не стал бы и под страхом смерти. Потом снимет. И выбросит.

Она перевела на него взгляд. Невидящий, потом — прищурилась.

— Тейрин?

— Да, Марла. Итак, великая битва с Иными. Как победили люди?

— А люди не победили, — снова отмахнулась она, и он поморщился, отодвинулся подальше. Сколько можно размахивать руками, гоняя по помещению отвратительные запахи? — Люди путались под ногами. Если бы не боги, людей не было бы уже давно. Боги, конечно, не дружили, ни с людьми, ни тем более друг с другом, но против Иных, сам понимаешь. Заклятый враг превратится в брата…

— Не отвлекайся, — приказал Тейрин. — Боги так боги. Как победили?

— Ты читал о битве? — она кивнула на свиток.

— Там мало, — требовательно заявил Тейрин. — Мне нужно конкретнее.

— Не ищи в легендах подсказки, — неожиданно доверительно посоветовала Марла. — Ты умен, Повелитель, я вижу. И должен понимать: легенды врут. Одно дело — праздный интерес, тут я расскажу, что ‍знаю. Другое — понять, как вести войну. Война с Иными — дело ‍гиблое, — и повторилась. — Не надо к ним соваться.

— Если бы я решал, — тихо проговорил Тейрин и взялся за пирамидку — начал разбирать монеты и раскладывать их ровным кругом. — Я бы внял твоим советам. Ты умеешь говорить убедительно.

Поднял на нее взгляд и припечатал:

— К сожалению, здесь я играю лишь на одной стороне доски.

— А? — прищурилась она, и все ее лицо будто складками пошло — так напряглась, пытаясь понять, что он только что сказал. А Тейрин поднялся и вышел, оставив ее в недоумении.

Боги так боги.

И если легенды не ответят — пусть отвечают боги.

Он добрался до дворца менее, чем за час. Взбежал по винтовой лестнице, оставив охрану позади. Стремительно вошел в комнату, упал на стул, рванул на себя ящик стола и схватился за камень. Камень был теплым. А вот Сорэн говорила холодно.

— Где ты был? — спросила она.

— Кхаоли, — сказал Тейрин. — Иные. Почему я об этом не знал?

— Потому что Кхаоли уже давно нет, — все так же холодно отчеканила она. — Забудь о ней. И об Иных.

— Я не знаю, что делать, — тихо признался Тейрин, сел на стул, откинулся на его спинку и прикрыл глаза. — Что делать с Иными, если они пройдут через Нижние земли? Если доберутся сюда? Как победить воздух?

— Все будет хорошо, Тейрин, — смягчилась Сорэн. — Иные — лишь жалкие кусочки Кхаоли. И сама она была не слишком сильна. Скольких создал Д’хал — и остался при своих силах. Кхаоли же — раз руками всплеснула — и рассыпалась. И они рассыплются перед нами. Перед тобой. Падут к твоим ногам. Все падет к твоим ногам.

Ее голос вн‍овь стал таким, как раньше. Родным, смутно знакомым, теплым и ласк‍овым. Обволакивал, убаюкивал, успокаивал. Тейрин верил ей. Потому что, если выбирать, кому из них верить - светлой богине или грязной безумной гадалке из подворотни, — выбор очевиден.

Хотя, если быть уж совсем откровенным, слишком удручающую картину нарисовала Марла. И слишком безысходную. Тейрин вновь заблудился, погряз в безысходности. Ему вновь нужен был путь, ему вновь нужен был свет.

И немного воздуха.

Он покосился на распахнутое окно.

Почему тут всегда так мало воздуха?

“В Нат-Кад бы Иных, — подумал он, слушаю монотонную убаюкивающую речь Сорэн, — они тут просто перемрут. Чем можно победить воздух? Нат-Кадом. Здешней духотой. Так что — пусть приходят. Если захотят — пусть приходят. Так победим”.

— Все будет хорошо, Тейрин, — тихо повторила Сорэн — она не раз видела, как убаюкивает своих жертв Ух’эр. Она научилась. — Все будет…

Тейрин глубоко вздохнул и уснул, уронив голову на руки, сжимая в кулаке теплый камень.

***

Сорэн не любила Кхаоли. Невозможно любить неосязаемое. Кхаоли была — и в то же время не было. Лишь смех, холодный и хлесткий, проносился изредка над горными вершинами. И колеблющийся воздух рядом — смутный силуэт. Она была иногда рядом с отцом, казалась издали настоящей, живой, обретшей телесную форму, а ближе не подходила.

Но даже так Сорэн знала — ее и за руку не возьмешь. Сквозь нее провалишься.

И очень неприятно было понимать, что сама она, великая Светлая, лишь результат спора Д’хала с Кхаоли. И еще неприятнее понимать, что Лаэф — тоже. Что они в этом схожи. Не хотелось иметь н‍ичего общего с ним.

Д’хал приказывал называть Кхаоли матерью. Как же!

Сорэн зна‍ла, кто ее отец. И знала, что матери нет — лишь холодный смех в рассветном молчании Гъярнору.

Потому, когда ее не стало, Сорэн было все равно.

Лишь отец зачем-то предупредил ее:

— Не тронь Иных.

Будто ей были интересны порожденные Кхаоли существа. Плевать ей было на них. Ушли в леса, куда почти не падает солнечный свет, куда не падет ее взор — пусть там сидят. Сорэн к тому времени уже успела стать настоящей богиней. Люди — мелкие муравьи — расплодились, расползлись по городам, стали звать ее, молиться ей, подносить дары и ждать света каждого нового утра, как начала новой жизни. Ждать света, принесенного ее белой дланью.

Конечно, она не приносила свет, не лично уж точно, она не любила спускаться с Гъярнору. Не хотела пачкаться. Она просто была светом. И все их молитвы были услышаны.

И конечно же, затаившийся до поры до времени Лаэф не смог оставить это просто так. Он проскальзывал к ним по ночами, с тенями и змеями, нашептывал на уши, склонял на свою сторону. Звал с собой и сулил дары, которых он дать не мог, но люди — существа глупые. Верили его лжи. За ним пошли немногие, потому Сорэн не обращала на них внимания. Ведь если случится спор, кто из них сильнее, она выиграет. Куда ему с его кучкой шаманов против всех остальных?

— Проверим? — насмешливо спрашивал Лаэф из глубин своих пещер, и змеи шипели у его ног. — Ты молча издали наблюдаешь за своими смертными, сестра. Я же — к каждому иду. И каждого учу. Они живут в тенях, как у себя дома. Скольких твоих последователей, которые, как‍ дети, боятся темноты, сможет победить один колдун, который у‍же ко тьме и кошмарам привык? Который сам — кошмар?

— У них есть огонь, — напоминала Сорэн. — Что им твои тени и кошмары? Даже вночи огонь выжжет — и тьму, и твоих детей. Хочешь, я прикажу своим людям зажечь костры?

Д’хал громом гремел — злился, стоило им с Лаэфом завести спор. И предупреждал: развяжете войну — уничтожу всех, и людей ваших, и вас самих. Глупцами называл. И снова Сорэн злилась, что они с Лаэфом оказываются в чем-то рядом. Даже в криках отца.

“Сам глупец, — думала Сорэн, — годами сидит на вершине Гъярнору, вдаль смотрит. Тоскует по Кхаоли вместо того, чтоб делать что-то. Хоть что-нибудь”. И однажды тот будто услышал, прочел ее мысли. И проявил свое безумие в полной мере. Излил бесконечную тоску по Кхаоли — будто продолжал спорить с ней, доказывать, что способен сотворить еще одно существо, а потом — еще одно. О людях забыл, принялся снова рожать детей — младших богов.

И с каждым разом получалось все хуже.

Пока не получился наконец Ух’эр.

***

Старшим из младших стал угрюмый Заррэт. Огромный, будто Д’хал решил, что размерами исправит другие недочеты. В остальном — один сплошной недочет. Не блистал ни умом, ни красотой, ни грацией. Да и разговаривать поначалу будто не умел. С оружием носился. С палками сначала, камнями, топорами да копьями, а потом начал свои ковать. Мечи, тесаки, шпаги. И тоже с людьми сдружился. Этому наглости хватило даже темнотой не прикрываться. Нет, прямо так, средь бела дня спускался в их муравейники, приносил оружие, ‍звал с собой. И за ним шли.

А самых сильных он забрал с собой ‍и перековал в кузне на свой лад.

Так родилось гномье племя.

А люди стали поклоняться ему, как богу. И если шли друг на друга войной, обе стороны будто забывали о существовании Сорэн — все молитвы возносились ему, богу войны Заррэту. И кровавые жертвы приносились тоже — ему. Было обидно: ему живительная теплая кровь, ей — в лучшем случае вино. А то и вовсе просто чучело соломенное сжигали.

Сорэн злилась.

Бросала ему иногда, в редкие дни, когда тот был не в кузне:

— Бог, тоже мне. Мои люди в тебя верят, лишь когда им надо. Все остальное время — я у них главная. И не смей приводить к ним своих замшелых гномов из пещер. Перебьют.

— Чем? — мрачно спрашивал тот. И волком глядел исподлобья. Оружием-то он заведовал.

— Голыми руками, если будет нужно, — огрызалась она, и снова злилась. Почему отцу не создать таких же, как она? Чистых, честных, красивых? Зачем перекручивать всех каждый раз? Они же и ее портят: один врать научил, второй — рычать по-волчьи.

А Д’хал и дальше не унимался.

***

Второй из младших создал Тэхэ. Чудище рогатое. Той, конечно, хватило ума не лезть на их земли — она в леса подалась. Не в Иные, не в запретные, естественно. Детей Д’хал первым делом учил, что туда вход воспрещен, в святилище его мертвой воздушной жены. Но лесов вокруг было полно — и разрешенные Тэхэ взяла под свое крыло. И там веселилась-плескалась в ручьях, миловалась с ланями да медведями, и никто ей нужен не был.