12

Родионова получила приказ вылететь в истребительный авиационный полк и привезти оттуда в штаб армии летчика Михеева. Тане вручили маршрут, и она вылетела в полдень одна. Она знала, что летит в полк Губина. Там Николай. Может быть, она увидит его. Надо, непременно надо все выяснить. Таня знала также, что раненого Фомина вывезли истребители этого же полка и что Фомин должен улететь в тыл, в госпиталь. В штабе говорили о награждении Фомина орденом Ленина и о том, что он уже не капитан, а майор. Она торопилась с вылетом, потому что надеялась застать его на аэродроме истребителей. Теперь не было сомнений ни в чем. Фомин высказал в письме все… «Любовь и сочувствие — вещи разные, — вспоминает Таня строчки из его письма. — Я и раньше не верил, что Вы сможете полюбить меня, поэтому и молчал. Я счастлив, что узнал Вас. И Вы знаете, что я люблю и буду любить всегда… Астахов в полку Губина. Когда будете вместе, передавайте ему привет. После войны вспомните и напишите. «Об огнях-пожарищах, о друзьях-товарищах где-нибудь, когда-нибудь будем вспоминать».

Чем старательнее перебирает она в памяти слова письма, тем острее чувствует: она любит этого человека. Она видит его сильное, мужественное лицо и мысленно гладит непокорные волосы; она говорит ему, раненому и усталому: «Мы вместе, мы теперь всегда будем вместе. Я найду тебя, потому что люблю…» Это было не просто решением. Это было чувство глубокое, прочное, испытанное, и оно пришло не вдруг, а раньше, давно… Она готова была увидеть сейчас Астахова и сказать ему обо всем. Она верила, что они останутся друзьями и что Астахов поймет ее и не осудит. Ушла юность… Может быть, и он, Николай, давно перестал думать о ней по-прежнему. Сколько лет прошло, да и каких лет!

Тридцать минут полета прошли спокойно. Таня не сразу обнаружила аэродром и несколько минут сличала карту с местностью, пока не увидела замаскированное поле с разбросанными капонирами. Она посадила самолет в центре поля. Ей показали направление флажком, куда рулить.

Выключив мотор вблизи капонира, она не торопясь вылезла из кабины и вошла в домик, испытывая смутную, неясную тревогу. Дежурный сообщил ей, что Фомина увезли. Да, так она и предчувствовала. Таня позвонила командиру полка. С командного пункта ответил Губин:

— Очень рад, что именно вы прилетели. Сию минуту подъеду.

Таня удивилась: почему она была нужна командиру? Ей, конечно, хотелось увидеть этого прославленного на весь фронт человека, о котором Астахов писал еще в хамом начале войны, но чтобы она, Таня, была нужна Губину?..

Таня волновалась. Она не застала Фомина, и это было для нее самым мучительным сейчас.

Протарахтел «газик», потом шумно открылась дверь, и в комнату быстро вошел невысокий и энергичный в движениях военный.

Таня встала.

— Садитесь, пожалуйста. Поговорим немного.

К Тане вернулись прежняя решимость и спокойствие.

Астахов стоял с Михеевым за зелеными ветками капонира и молча наблюдал, как Таня прошла почти рядом. Он успел ее разглядеть. Суровая, повзрослевшая, с печальными глазами и очень худым лицом.

Странно, за все годы войны сейчас была минута, когда он не хотел ее видеть, не хотел встречи, и эта минута была тогда, когда он увидел ее… Посторонняя, чужая женщина?.. Да нет же, надо, надо пойти ей навстречу и просто, по-дружески пожать ее руку и говорить так, как разговаривают с друзьями при встрече после многих лет. Он ругал себя, что не сделал этого, может быть потому, что Федор был рядом. Пожалуй, вчера он еще был способен злиться, но сегодня, сейчас он как бы освободился от груза, и все стало на свои места.

— Ты знаешь, я ее совсем другой представлял.

Это сказал Федор.

— Я тоже.

Федор удивленно и пристально глянул в лицо друга. Астахов выдержал паузу. Улыбка его казалась искренней. Федор хлопнул его по плечу.

— Ну, вот и правильно! Черт возьми, Колька, ты совсем молодец! Жизнь-то оказывается, проще?

— Не совсем, друг. Жизнь проще, но человек сложней. Я испытываю сейчас какое-то бессознательное чувство благодарности к ней за то, что она всю войну для меня была как бы огоньком, к которому я стремился.

— Плохо, если теперь огонька не стало.

— Я не сказал этого. Он есть и по-прежнему светит, может быть, еще ярче. Впереди жизнь, счастье.

— В твою душу мне заглянуть сейчас трудно, но кажется мне, что мыслим мы с тобой одинаково. Ее любовь к Фомину я, например, могу оправдать. Ты уж извини…

— Ты думаешь, я не оправдываю? Только бы это была любовь, о которой говорят, пишут. Мне теперь кажется, что такой любви мы еще не испытывали.

— Тем лучше. Значит, она еще впереди у нас.

Федор оторвал веточку, откусил листочек, подумал о чем-то.

Таня с Губиным вышли из домика. Губин сел в машину и уехал. Таня направилась к самолету. Федор сделал несколько шагов к ней навстречу. Астахов стоял у самолета.

— Капитан Михеев! Ваш пассажир и даже земляк. Я не ошибся?

Лицо Тани оживилось. Она протянула ему руку.

— Вот вы какой, Михеев! — улыбаясь, ответила Таня. — Я теперь не удивляюсь тому, что вы сумели стащить самолет у немцев. Они просто не рискнули с вами связываться.

— Ну, вы преувеличиваете… — Михеев заговорщически склонился к ней. — Тут есть еще один наш земляк. Мотор проверяет на вашем стареньком биплане.

Улыбка исчезла с ее лица. Она подошла к самолету. Астахов спрыгнул с плоскости. Сердце его бешено колотилось, За минуту до этого он думал, что останется спокойным.

— Здравствуй, Таня!

Секунду они молча смотрели друг на друга, потом Таня подошла к Николаю, обняла его и несколько раз торопливо поцеловала. Николай заметил на ее глазах слезы. Никогда до этого он не видел их, даже когда расставались. Он хотел что-то сказать, но ничего не мог придумать. Молчание нарушила Таня. Она успокоилась, провела руками по глазам.

— Тебе не нужно было улетать тогда, с нашего аэродрома. Я очень хотела тебя видеть.

— Видишь ли, Таня, есть такая игра «Третий лишний»…

— Игра? Почему ты вспомнил игру?

Николай пожалел о сказанном. Ведь не хотел он этого сказать…

— Я и летел к тебе.

— А разве ты не хотел видеть Фомина?

— Я сделал глупость и хотел бы ее исправить… Я, кажется, ее исправил.

— Ты не обижаешься на меня? Я очень люблю его, давно люблю, но узнала об этом совсем недавно…

Астахова на секунду смутили ее слова, только на секунду. Таня, волнуясь, держалась за конец плоскости. Николай видел ее осунувшееся лицо, с морщинками около нервных бровей и подумал: «Не легко тебе жилось… Да и я другой стал. Мы оба стали другие…»

— Поверь, — тихо, но спокойным голосом проговорил он. — Тебе и Фомину я желаю большого счастья, и еще поверь, что я люблю вас обоих, по крайней мере достаточно сильно, чтобы оставаться вам другом.

— Спасибо… Прощай. Нам пора…

Она вскочила на крыло и влезла в кабину, крикнув Михееву, стоившему несколько в стороне:

— Летим!

Федор влез, кряхтя, в заднюю кабину.

Астахов постоял немного, не двигаясь, затем подошел к винту, провернул его и скомандовал к запуску. Мотор поворчал, два раза кашлянул и заработал на малых оборотах. Астахов влез на плоскость, обнял в кабине Михеева, пожал протянутую Таней руку и быстрее, чем следовало бы, спрыгнул на землю. Он все еще не мог поверить, осмыслить, что все, что происходило сейчас, — действительность… Как, действительно, все просто…

Самолет легко оторвался от земли и, развернувшись над аэродромом, скрылся.

Астахов успел последний раз увидеть в кабинах маленькую головку Тани и машущего руками Михеева.

…В предвечерний час Губин вышел из командного пункта, постоял в раздумье и медленно направился на восточную границу аэродрома. Еще издали он увидел одиноко сидящего человека.

Испытывая жалость к своему молодому другу, Губин хотел что-то сделать, сказать, чтобы вернуть Астахову его душевное равновесие, и в то же время понял — таких слов сейчас не найдешь. Оставаясь незамеченным, он повернул обратно и подумал: «Сам во всем разберется».