Пробивающийся сквозь листву свет электрической лампочки слабо освещал светлые волосы Тани, лицо оставалось в тени, отчего глаза казались очень большими. Парень, покосившись на летчиков, ушел, бросив форсистое «пока». Николай с Виктором сели рядом с девушками, но разговор никак не завязывался. Все почувствовали себя неловко от затянувшегося молчания. Таня вдруг спросила, обращаясь к Астахову:

— Вы не испытываете желания поиграть в оркестре?

— Благодарю. Я еще и минуты с вами не сижу, а вы меня уже прогоняете.

— О!.. — В этом «о» было и удивление и упрек. — Как нехорошо вы меня поняли. Разве можно так!

Астахов заметил, что она искренне огорчилась.

— Я думаю, наоборот, — вмешалась Зина, — мы вам отчаянно надоели на аэродроме.

— На аэродроме, пожалуй, да, — улыбаясь, отвечал Астахов, — а здесь… совсем другое дело. — Николай смотрел на Таню и не узнавал ее. Она же просто красавица, как он не замечал этого раньше. И голос мягкий, ласкающий. А глаза… все видят и все понимают… У него вдруг стало так легко на душе, будто не было никакого Сенникова, не было этой поганой вечеринки.

— Пойдемте потанцуем, — предложил Виктор Зине.

Астахов подумал, глядя на Виктора: «Осмелел, дьявол».

— Подождите нас. Мы скоро вернемся, — на ходу крикнула Зина.

Николай в душе был благодарен Виктору за то, что он оставил его наедине с Таней, но он так растерялся от нахлынувших неожиданно чувств и мыслей, что не знал, о чем говорить. Ему хотелось просто сидеть рядом, молча и только чувствовать, что она здесь…

Как легко на аэродроме и как чертовски сложно здесь. И Таня почему-то выглядит смущенной. Астахов вспомнил рассказ Виктора, как он знакомился с Зиной раньше, и усмехнулся.

— Мне на самом деле кажется странным, что я могу быть в парке в качестве отдыхающего. Когда-то я играл в оркестре, а гуляли другие.

— Не могу вас, летчика, представить музыкантом. Однажды вас видела на эстраде, но тогда было совсем другое…

— И тогда я был летчиком.

— Откровенно говоря, вас я плохо запомнила. Вашего товарища лучше.

Николай старался говорить равнодушно:

— Вы говорите о Куракине?

— Конечно. Вы с ним учились вместе?

— Да! Мы были хорошими товарищами. У нас было много общего.

— Почему были?

Астахов почувствовал укор совести. Действительно, почему «были»?

— Да мы и сейчас товарищи, но… — он замялся.

Где-то рядом выстрелила ракета. На несколько секунд густые деревья парка приняли фантастический вид.

— Я давно хотела вас спросить, — сказала Таня, — почему вы не поверили мне тогда, сразу, помните?

— Вы что имеете в виду: не поверил вам как будущему летчику или…

— Господи, конечно же это… — поспешно перебила Таня.

— Стоит ли вспоминать? Зато потом я поверил вам больше, чем другим.

— Спасибо. Я это знаю.

Астахов смотрел на непривычно близкое лицо Тани, на ее блестящие глаза, и ему вдруг захотелось сесть ближе, прикоснуться к ней… Дотронуться до ее волос… Он еле сдержал себя и только пристально посмотрел на нее.

Таня опустила глаза и вздохнула. На аллее показалась знакомая фигура. Они узнали ее. Это был Степан. Таня выпрямилась. Куракин сделал несколько шагов по дорожке, постоял секунду, резко повернулся и зашагал обратно.

Неужели она здесь ждала его? Эта мысль остро и болезненно промелькнула в сознании Астахова. «Ну, конечно, так. И у него хватило такта уйти. Эх, Степан! Уйду лучше я».

Астахов мгновенно помрачнел. Таня это заметила. «Неужели он думает?..» Она встала.

— Что-то наши спутники не идут. Проводите меня, пожалуйста, к Зине.

— Вы без нее жить не можете?

Как ни старался он сказать это спокойным тоном, все же в его словах Таня уловила нотки какой-то мальчишеской обиды.

— Пойдемте. На самом деле, некрасиво инструктору скрываться где-то с девушкой, да еще с курсантом… Несолидно.

Как долго потом, лежа в постели, Астахов мучительно размышлял над тем, почему она обиделась, почти оскорбилась… До танцплощадки они не сказали ни слова. Так и расстались…

Когда Таня шла домой, ей было горько, досадно и радостно. Она думала о нем, думала давно, только боялась признаться себе в этом. Сегодня она узнала его ближе… «Какой он вспыльчивый… и хороший. Очень хороший… Но почему он решил, что я должна быть с Куракиным? Причем здесь Куракин? Как глупо получилось. Будет ли еще когда-нибудь такой вечер?»

Накануне Дня авиации Гаврилов вылетел самостоятельно. Контрольный полет Астахов сделал сам. На линии взлета сложил ремни в пустой инструкторской кабине. Гаврилов остался один.

— Два полета по кругу.

Самолет разбежался и плавно оторвался от земли. Астахов закурил, посмотрел на командный пункт, где внимательно следили за полетом курсанта начальники, И, стараясь казаться спокойным, пошел к посадочным знакам. С высоты доносился гул мотора.

Не успел Астахов дойти до посадочного «Т», как шум мотора резко оборвался… Он увидел, что самолет Гаврилова, круто снижаясь, скрылся за бугром в нескольких километрах от аэродрома. В глазах Астахова потемнело, в висках застучало. С минуту он стоял, не двигаясь: «Авария!»

Около него остановилась машина. Он вздрогнул от голоса начальника аэроклуба:

— Садись, Астахов!

Николай сел в машину и больше ничего не видел, кроме той полоски земли, где скрылся самолет. Сейчас должны показаться обломки…

Рядом в машине сидел начальник аэроклуба, но Астахов словно не замечал его и почти не слушал, что тот говорит:

— Не волнуйся, Астахов. Разберем, почему отказал мотор… В жизни всякое бывает.

Да, начальник, кажется, его хочет успокоить! «В жизни всякое бывает, — еле слышно повторил Астахов. — Но почему я повторил эти слова? Так просто!.. Да ведь не случилось ничего особенного: ну, разбит и разбит… Наша профессия связана с риском. А начлет? А его недоброжелательство? Черт с ним, лишь бы был жив Гаврилов».

Переехали мост, скошенные луга… Свернули влево, наскочили на мелкий кустарник, объехали. Впереди чистое поле. Через несколько минут показался самолет: слегка накренившись, он, невредимый, стоял на поле. Гаврилов ходил рядом. Еще не веря глазам, Астахов на ходу спрыгнул с машины и побежал.

Подбежал не к самолету — он цел, это видно, ни одной царапины, — он подбежал к Гаврилову, схватил его за руки, потом за плечи, притянул к себе и крепко поцеловал.

Вечером на разборе полетов был зачитан приказ, в котором курсанту Гаврилову за правильное решение при отказе мотора и отличную вынужденную посадку в поле объявили благодарность. Астахов ликовал: Гаврилов в сложных условиях справился с посадкой, показав, что в будущем будет прекрасно летать. «Одно это уже должно доказать Сенникову его неправоту», — думал Астахов.

Несмотря на то, что ругали его, ругали техника, Астахов чувствовал себя хорошо. Это было необычное чувство: он впервые в жизни боролся за человека, боролся и победил.

18 августа. В это утро не только люди, имеющие отношение к авиации, но и тысячи жителей города, проснувшись, прежде всего шли к окну, широко распахивали его, впуская в комнату свежий утренний холодок, и, улыбаясь, говорили: «Прекрасная погода! Лётная!»

Горожане привыкли считать аэроклуб своим, кровным. Они не говорили просто «аэроклуб», они говорили: «наш аэроклуб», «наши летчики». Едва ли была фабрика или завод, которые не посылали часть своей молодежи в летную школу. Постоянный шум моторов вверху стал привычным для горожан.

Из года в год все собирались в День авиации на аэродроме посмотреть, что вышло из тех здоровых ребят, которые по-прежнему стояли положенные им часы у станков, а затем парили в воздухе..

К одиннадцати часам на аэродром собрался почти весь город. На глазах у зрителей летали планеры, прыгали парашютисты. Большая группа самолетов взлетела, чтобы пройти в ровном тесном строю над гостями.

Для Астахова это был первый праздник, в котором он принимал участие как летчик. В строю самолетов он все забыл, что было на земле, — даже Таня отошла куда-то, точно растворилась в могучем реве десятка моторов. Как прекрасно ощущение полета!

Земля с высоты огромна и красива. На тонкой ленточке железной дороги точно замер поезд, над ним застыл клубок нетающего дыма. Все чисто, ровно, как будто чья-то гигантская рука расставила на пестрой равнине эти коробочки, ленты, цветные кустики садов и перелесков.

Слева и справа, слегка покачиваясь, идут ровным тесным строем самолеты. Иногда соседний самолет внезапно приближается к машине Астахова, он видит в кабине внимательное лицо товарища. Но в следующее мгновение самолет отходит на место. Стараясь не нарушать «пеленг», летчики неотрывно следят за строем, готовые в секунду предотвратить отклонение от заданных дистанций. Самолеты подбрасывает в нагретом полуденном воздухе.

Вспомнился далекий друг Федор Михеев. Может быть, и он летит в составе группы боевых машин и тоже вспоминает его, Астахова. Что-то давненько нет писем! Но думать об этом некогда. Астахов взглянул на землю. Широкие тени накрыли поле, и только там, где нет тени, можно заметить отдельные группы людей. Самолет командира покачался с крыла на крыло и резко отвалил в сторону, на несколько секунд показав голубую плоскость своих крыльев. Самолеты через равные промежутки один за другим последовали его примеру и вскоре приземлились в центре поля. Летчиков на земле окружили друзья и знакомые. На лицах праздничные улыбки. Астахов видит группу девушек-курсантов, одетых в чистенькие темно-синие комбинезоны. Девушки готовились к парашютному прыжку. Среди них Таня. С того памятного вечера они встречались только на аэродроме. Астахов был уверен: что-то не договорено. Кажется, тогда в парке он сделал глупость, явно показав ей свою обиду и сомнения. Он хотел подойти к девушкам, сказать что-нибудь напутственное, но не успел…