Но за много месяцев до этого решения представители крымско-татарской эмиграции были по ходатайству генералов Эркилета и Эрдена допущены в Берлин, а затем им было разрешено посетить и Крым. Хотя эмигранты не скрывали от немцев, что рассчитывают на создание в Крыму «независимого татарского государства», что полностью противоречило немецким планам, гитлеровцы от использования эмигрантов не отказались. Они им были нужны для помощи в формировании добровольческих частей из крымских татар.
В межвоенный период существовало несколько центров крымско-татарской эмиграции в Польше, в Румынии и в Турции. Часть крымско — татарских эмигрантов, проживавшая в Польше и в Румынии, участвовала в организации «Прометей» — созданной эмигрантами с Кавказа, проанглийской и профранцузской ориентации в 20 годах. Активнейшими деятелями были Сеидахмет и Кирималь. Первый, бывший учитель из Бахчисарая, а затем сотрудник татарского журнала, издаваемого в Румынии; второй адвокат, участник крымско-татарской эмиграционной группы в Польше. Ориентировались они до войны, как и вся группа «Прометей», на Францию и Англию. С началом же войны они уехали в Турцию. Здесь в течение столетий жили татары из Крыма (около полумиллиона), не подвергшиеся ассимиляции и сохранившие, к удивлению турок, свой язык и культуру. Часть крымско-татарского населения после Крымской войны была насильственно выселена из Крыма царским правительством.
Сеидахмет и Кирималь быстро нашли общий язык с руководителями т. н. пантуранского движения, генералами Эркилетом и Эрденом, и по их рекомендации вступили в контакт с немецкими властями. Именно Кирималь и другие эмигранты, прибывшие в Германию, а затем в оккупированный фашистской армией Крым, пустили в оборот термин «крымские турки»[55], что немало повредило крымским татарам в роковом для них 1944 г.
Эмигранты прибыли в Крым уже после того, как с разрешения оккупационных властей были созданы т. н. «мусульманские комитеты», которым были переданы функции регулирования культурной и религиозной жизни татар. Комитеты, однако, находились под строгим немецким контролем, впрочем, так же как и религиозная жизнь. Когда татары хотели избрать муфтием Крыма (т. е. высшим духовным служителем) кандидата, не пользовавшегося доверием немецких властей, то власти не только воспрепятствовали его избранию, но и заставили его бежать в Румынию. «Мусульманские комитеты» выставлялись в пропаганде татарских националистов якобы прямыми наследниками т. н. «магометанских комитетов» времен гражданской войны и немецкой оккупации 1918 г., когда татарские националисты, представлявшие интересы верхушечных слоев крымско-татарского общества, пытались провозгласить свое независимое (на самом деле зависимое от кайзеровских войск) государство.
Представители эмигрантов добились от Симферопольского «мусульманского комитета», фактически являвшегося центральным, признания их в качестве делегатов при германском «восточном министерстве» и с тем отбыли в Берлин. В 1943 г. «восточное министерство» учредило у себя соответствующий отдел.
Но с образованием «мусульманских комитетов», разрешением на издание газеты и журнала, открытием театра, школ с преподаванием на татарском языке немецкие власти начали оказывать давление на крымско-татарское население, призывая его вступать в «отряды самообороны» и другие формирования для борьбы с партизанами. Создание татарских частей началось в январе 1942 г. На 15 февраля было набрано всего лишь 1632 человека (14 рот, 6 батальонов)[56]. Кроме того, в лагерях для военнопленных советских солдат в Симферополе, Николаеве, Херсоне и Джанкое благодаря немалой помощи эмигрантов удалось завербовать еще несколько тысяч «добровольцев» во вспомогательные части вермахта. Сведения об общем количестве крымских татар, находившихся в военных формированиях, разноречивы. Кирималь, например, называет для 1941–1944 гг. цифру от 8 до 20 тысяч чел.[57] Следует иметь в виду, что батальоны, иногда именуемые в литературе «татарскими», на самом деле состояли из лиц различных национальностей[58].
Подавляющее большинство «добровольцев» было из числа советских военнопленных. Их добровольность нередко была вынужденной. Хотя часть из них, может быть, и руководствовалась политическими мотивами, однако в большинстве случаев определяющими были личные мотивы: хотелось остаться в живых, дотянуть до конца войны, не погибнуть от лагерной жизни. Движущими политическими причинами, по мнению ряда историков, были крайности коллективизации и антирелигиозные мероприятия советской власти[59]. Большинство крымских татар, завербованных для несения полицейской службы и для антипартизанской борьбы, проявляли пассивность, смиряясь с превратностями судьбы, вполне в духе корана. В одном из немецких документов того времени отмечалось, что среди «самооборонцев» не было «ни энтузиазма, ни крайней враждебности»[60]. Важно иметь в виду, что часть населения вступала в местные «отряды самообороны» для защиты лишь своего селения от нападения «лихих людей», кем бы они ни были.
Образование «мусульманских комитетов» дало толчок не столько к усилению сотрудничества с оккупантами, сколько к росту татарского национализма. Если гитлеровцы хотели использовать татарских националистов в своих целях, то и националисты в свою очередь рассчитывали использовать сложившуюся ситуацию в своих, чисто татарских, интересах, как они эти интересы себе мыслили.
«Мусульманские комитеты» в значительной степени камуфлировали деятельность подпольной татарской националистической организации «Милли фирха» («Национальная партия»), выступавшей за создание в Крыму мусульманского государства. Эта организация была под запретом все годы советской власти и подвергалась преследованиям также и во время немецкой оккупации.
Теперь, когда легально функционировала система «мусульманских комитетов», а часть крымских татар оказалась вооруженной в «отрядах самообороны», оккупанты стали испытывать известное беспокойство. В секретных инструкциях германского командования предписывалось ни в коем случае не допускать сотрудничества и совместных выступлений «мусульманских комитетов» и «отрядов самообороны». И те и другие находились под неусыпным наблюдением и контролем немецких властей[61]. Один из приказов верховного командования требовал «в любом случае воспрепятствовать образованию центрального татарского руководства и проведению татарской политики»[62].
Гитлеровцы боялись, как бы им не «заиграться» в игру с поддержкой «нерусских народов» на оккупированной ими территории Советского Союза. «Отряды самообороны» находились под командованием немецких офицеров, так же как и аналогичные формирования в составе вермахта.
Большая часть крымско-татарского населения не пошла на сотрудничество с оккупантами. Следует иметь в виду, что мужчины призывного возраста находились в рядах Красной Армии. Часть их оказалась в плену у гитлеровцев, а затем и в их формированиях, но многие продолжали сражаться в рядах Красной Армии и в партизанских отрядах.
В 1942–1943 гг. тысячи татар были отправлены в Германию как «восточные рабочие», т. е. подвергались там самой нещадной эксплуатации, подобно советским гражданам других национальностей, угнанных в рейх. Лишь в 1944 г., когда приближение катастрофы стало все больше и больше ощущаться в самой Германии, гитлеровцы приняли ряд мер для нейтрализации по возможности такого взрывоопасного элемента, каким были иностранные рабочие. Одним из маневров разделения рабочих было предоставление нерусским рабочим, в том числе и крымским татарам, статуса «западных рабочих», т. е. лучшего питания, условий работы и жизни.
Высадка советских десантов в Керчи, Евпатории, Феодосии в начале 1942 г. хотя и закончилась неудачей, но послужила мощным толчком для пробуждения активности населения Крыма. Население помогало десантникам как могло и частично приняло участие в вооруженной борьбе. Расправа за это была жестокой. Тысячи людей были расстреляны. Среди них были, разумеется, и татары.
Тяжелое экономическое положение, особенно в городах, голод, жесткое рационирование продовольствия, вывоз почти всех сельскохозяйственных продуктов усиливали недовольство крымчан. Немецкие оккупационные власти сохранили в Крыму колхозы и совхозы как хозяйственные единицы для более успешного изъятия продовольствия и сырья у сельскохозяйственного населения. Те, кто рассчитывал, что немцы отменят колхозы и восстановят частную собственность на землю, были жестоко разочарованы. Гитлеровцы не собирались возвращать и церковное имущество.
Рост партизанского движения и боязнь, что Крым в результате окажется отрезанным от основных сил германской армии, ужесточали карательные действия немецких властей, а это неизбежно приводило к расширению партизанской борьбы.
Татары, проживавшие в деревнях со смешанным населением, особенно в горной части Крыма, отрицательно относились к службе в «отрядах самообороны» и уклонялись от нее. СД выявляло уклонявшихся и уничтожало их. Ответом, как правило, было усиление поддержки партизан. Так было, например, в деревнях вокруг Бахчисарая. Влияние партизанского движения росло. В партизанских лагерях создавались татарские подразделения, чуть ли не в каждой татарской деревне и в каждом «отряде самообороны» находились представители партизан. СД вместе с немецкими армейскими частями начало разрушать как татарские, так и нетатарские деревни вблизи партизанской зоны. В ответ население деревень переходило в горы, к партизанам. В одном из секретных донесений СД указывалось, что целая татарская рота «самообороны» присоединилась к партизанам. Даже такой прислужник гитлеровцев, как Кирималь, признает, что многие крымские татары пали жертвами «акций СД»[63]. Уже к концу оккупации Крыма, в декабре 1943 — январе 1944 гт., немцы сожгли и уничтожили 128 горных деревень южного и северного Крыма. Тысячи крымских татар, потеряв все свое имущество, были вынуждены переселиться в степные районы Крыма[64]. В январе 1944 г. жители сожженных немцами крымско-татарских деревень — Аргин, Баксан, Казал вместе с жителями сожженных русских деревень — Эфендикой, Кутур и Нейман ушли в горы, к партизанам. В секретном сообщении ОКВ министерству «восточных территорий» от 28 февраля 1944 г. указывалось, что татары в последнее время проявляют «открытое недовольство»[65].