Глава 48
Глава 48
Весенний пригорок исчез, возвращая меня в знакомый морозный день. Пересохшие губы опалило зимней стужей. Боль тупая и уже ставшая теперь привычной поселилась в голове. В череп стучали мягко, но настойчиво, мешая отдать богу душу. Злость на чью-то наглость, заставила распахнуть воспаленные веки. Снег, снег, снег. Чешуйчатая нога ящера, выныривающая из зеленоватого, сбитого колтунами меха, оставляет глубокие трехпалые следы. Я неудобно лежу в седле, бьюсь виском о мягкий и теплый бок.
— Ну, голуба, оклемалась? — голос проскрипел над головой плохо смазанной дверной петлей.
Я повернула голову полюбопытствовать и поморщилась, почувствовав пульсирующую боль в затылке и тошноту, подкатившую к горлу.
— Дети… Где мои дети? — прохрипела, несмотря на усилившуюся боль, пытаясь повернуться удобнее и увидеть своего спасителя.
— Егозы-то… Так где им быть? Убегли. Тебя показали и убегли, — задумчиво проговорил голос, удивленный вопросом. — В город подалися. Ящура свово продавать.
Щуря от боли глаза, внимательно разглядывала старика, везущего меня на своем шурхе. Щуплый, небольшого росточка, в потертом зипуне, явном ровеснике самого деда. Безбородое лицо, с множеством лучиков-морщинок, разбегающихся от уголков глаз, привыкло улыбаться. Кустистые брови нависают над выцветшими глазами. Лохматый малахай греет лысую как коленка голову.
Старик покачал головой, вспоминая что-то, и улыбнулся в бороду. Я не могла не улыбнуться в ответ, такой светлой и солнечной была эта по-детски открытая улыбка, преобразившая морщинистое лицо старика.
— Тайша, ей доктор нужен, — проскрипела, соперничая голосом с дедом и несмазанными петлями. — Надо найти моих детей, дедушка!
Старик смерил меня недоверчивым взглядом и махнул рукой, успокаивая.
— Не тревожси. Энта сиротинка у жрицы при храме. Подлатаить ее и память почистить. Негоже ей такое помнить, — дед посуровел, с лица пропала лукавая усмешка. — А ты не казнись. Доброе дело сделала. Развелось ноне паразитов охочих до невинных — давить некому.
Он замолчал, глаза и морщинки, в которых плескалось детское озорство, разом потухли. Рядом с шурхом устало брел сгорбившийся старик.
— Я Лекса. Спасибо, что спасли.
— Знаю, мальчонка в окошко тебя кликал, — оборвал дед. — Благодарности не нать. Не за нее спасал.
Я пошевелилась, оценивая свое состояние. Руки оказались целы, только затекли от неудобного положения. Я кое-как поднялась, усевшись боком, и едва не съехала со спины ящера, успев рукой ухватиться за луку седла. Ссадины на ладони задергало. От резкого движения в глазах потемнело, затылок прострелило болью. Пальцы нащупали запекшуюся в волосах кровь. Когда мушки перед глазами рассеялись, и раздвоившийся силуэт собрался в одно целое, смогла поглазеть окрест.
Белое идеальное снежное полотно без единого темного пятнышка рельефа переходило в серое, затянутое сплошным покрывалом туч небо. Тяжко выдохнула, страдая от однообразия унылого пейзажа. Серо-зеленый ящер и его погонщик в черном зипуне с множеством разноцветных кожаных латок были единственной отрадой взгляду, истосковавшемуся по разноцветью природы. Старичок уверенно вел шурха по снежной целине, пользуясь своими ориентирами и протаптывая путь сношенными сапожками.
Уж не магией ли пользуется дедок?
При взгляде на него первой пришла на ум лейла Суриль. Вспомнив печальную участь старушки, решила осторожно поинтересоваться личностью. Старичок и тут меня удивил, прочитав мысли, или я не оригинальна:
— Я служка при храме Астреи. Монтием кличут. Туды мы топаем. Жрица подлатаить раны, потом иди куды хош.
— В храм… — машинально повторила за старичком, принимая, что судьба сама решила за меня, и дороги к храму мне не избежать.
После яркого сна желание вернуться домой стало еще сильнее, но глаза измученных детей, их слезы и отчаяние рождали чувство вины и злости. Вот и сейчас я переживала на Фишку, влезающего в новую авантюру с продажей чужого шурха. Он вновь рисковал попасть в тюрьму и лишится кисти руки. А ну как ящер заклеймен и хозяин обвинит мальчишку в краже, что недалеко от истины. Вот так оставить десятки маленьких беспризорников, на которых всегда найдутся охочие мерзавцы, теперь я не могла. Даже если у жрицы получиться активировать браслет, я не уйду. Не смогу жить в своем мире и до конца дней мучиться совестью.
Я глянула на руку с браслетом и с отвращением поморщилась, узнав темный мех куртки насильника, которую так неудачно сдернула с крючка.
— Чой морщиси, кацавейка не хороша? — со смехом прокаркал старик и закашлялся, отдышавшись, вынес свой вердикт:- Справная! Носить — не сносить.
— Давай меняться, дед Монтий, — решительно повернулась к семенящему погонщику. — Ты мне свой зипун, а тебе эту куртку.
— А и давай, — раззадорился старичок. — Ты молодка себе еще нашалишь, а дедушке хворые кости греть надоть.
— Нашалишь?! — усмехнулась я, без сожаления стаскивая полушубок и застегивая дедушкин винтажный зипун. — Как это?
— Дык, дело молодое, — пояснил дед. — Девка ты справная. Надарют полюбовнички-то.
Я пожала плечами и отвернулась, не желая развивать тему. Дед по себе судит, его не переубедишь. Старенькая одежка приятно согрела плечи и спину, идеально сев по фигуре. Сунув нос в мех, вдохнула впитавшийся запах, удивляясь мимолетному, едва улавливаемому аромату знакомого мужского парфюма.
Ой, Лекса, хорошо тебя затылком-то приложило! Уже ароматы французской туалетной воды мерещатся.
Дедушка, сияя как дитя, получившее вожделенную игрушку в подарок, поглаживал обнову, не замечая, что утонул в одежке не на один размер превышающей требуемую.
— Ничего, запас карман не тянет, — подворачивая рукава и подпоясываясь кожаным ремнем, изрек Монтий и проказливо подмигнул. — Я завсегда на вырост беру.
Я прыснула, подумав, что семидесятилетний дед-малорослик и в молодости был неказистым пареньком, скорее всего, привлекал девушек чувством юмора и не иссякающим оптимизмом.
— Расскажите, куда я провалилась? — меняя тему, полюбопытствовала, допрашивая словоохотливого деда. — Как вы меня достать-то смогли?
Было интересно узнать, как щуплый на вид дедок смог вытянуть меня из подвала и уложить на ящера.
— Дык, тайный подпол. Ты жа, голуба моя, попала в зимовник или место тайных ходов из города. А там тех ловушек, что рогов у Бьерна, — охотно пояснил дед-балагур. — Ну достал-то знамо как… Вот…
Он вытащил из-за пазухи бесцветный кристалл на тонкой серебряной цепочке и покачал из стороны в сторону.
— И как это работает? — поинтересовалась, разглядывая кулон, похожий на определитель нечисти Фиксы.
— Магия, — буркнул нехотя дед и тут же пояснил:- И токо с позволения жрицы. Законы не нарушаем.
Он спрятал занятную вещицу и продолжил:
— Вытянул я тебя, на холку Русику пристроил, а зимовник возьми и займись огнем-то. Знатно полыхало. Егозы-то радовались, прыгали вокруг.
Служка дернул ступившего пару шагов в сторону шурха и выразительно глянул на небо.
— Быть бурану, — уверенно произнес дед. — Вишь, курит как?
Я глянула, куда ткнул пальцем погонщик, и увидела серый дымок, стоящий не тающим в воздухе столбиком над едва различимыми за плотной пеленой туч горами.
Странно, по мне серый столб больше похож на дым, чем на снежный буран. Это же над тем самым перевалом, что я недавно преодолела, добираясь до Трехснежья. Там, где нас Лориль едва не угробили камнееды — плохая примета.