— Дабы возвестить тебе благую весть! — подсказал Игорь.
— Ага. Дабы возвестить тебе плохую весть!
— Благую, а не плохую! — Игорь повысил голос.
— Я извиняюсь: благую. Ага: благую весть.
— Да кто ж ты есть сам-то?! — с огромным интересом и вместе с тем с трепетом вопросила старуха, севши на край кровати.
Из «кармана сцены», каковым, как мы знаем, являлся закоулок за шкафом, бесшумно (она была для сего обута в галоши на босу ногу; эти галоши были скрыты подолом хитона) вышла Тася Жукова, ангельски улыбнулась и, приятным жестом указав на своего партнера по «действу», ангельским же сопрано произнесла:
— Это же Николай-чудотворец… По иконам небось помнишь его?
Засим Тася исчезла, уйдя за спину «чудотворца» Алонзо. Ее крылья слегка затрепетали на ходу…
Старуха засуетилась. Она стала натягивать на себя темно-гнедого цвета юбку, черную кофту, белый головной платок, бормоча:
— Ой, да что ж это: срам какой!.. Ко мне этакий гость явился драгоценный, а я вся не прибрамшись…
«Чудотворец» из деликатности отвернулся и обождал, пока хозяйка не закончила туалет. Он даже повторил раза три:
— Пожалуйста, пожалуйста, не торопитесь!..
И поправил нимб, несколько сбившийся уже на сторону.
А когда Аграфена стала приближаться к нему, сложивши обе ладони ковшиком, — это означало, что она рассчитывает на благословение со стороны своего пречистого гостя и намерена облобызать ему «длань», — «святой» Алонзо предупредительно поднял руку (такой жест у него давно был отработан на иллюзионных выступлениях) и властно заявил:
— Попрошу пока на расстоянии!
Аграфена замерла в пяти шагах от «святого». А сей последний обратил голову к своему суфлерорежиссеру. Едва слышно прошелестели слова следующей реплики «чудотворца»: «Дщерь божия, узнай же ныне, что я есьм пришед к тебе в отношении внуки твоея рабы Екатерины».
(Отметим, что автор текста, Игорь, был не очень горазд в церковно-славянской премудрости, а потому и перемежал древнеболгарские слова этого диалекта с современными идиомами, как например «в отношении» и т. п.).
— Ага! Точно! Дочь божия, — начал было «святой», но его поправили:
— Не «дочь», а «дщерь»! Я же вам говорил: надо больше по-церковному!
— Верно-верно… Дщерь! Ты это… ты узнай, что я ныне… Как там дальше?
— «Я есьм пришед к тебе в отношении твоея внуки…»
— Ага. Вспомнил. Я если…
— Да не «если», а «есьм»!
— Что вы, действительно, товарищ Алонзо, не можете запомнить текст! — укоризненно сказал «ангел»-Тася.
— Я помню. Я есьм пришед к вам… к тебе… к тебе! В отношении твоей внучки…
— «Внуки»!
— А?
— Надо говорить не «внучки», а «внуки». По-ихнему, по-религиозному так!
— Ага. Да. Внуки твоея — рабы Катерины…
— «Е»! «Е» надо!
— Какое еще «Е»?!
— Е-катерины. А не просто Катерины! Ясно?!
— Слушайте, вы добьетесь того, что старуха очухается и поймет все! — сердито сказал «чудотворец» и погрозил указательным пальцем Игорю, а потом тем же пальцем указал на старуху.
— Ладно, — отозвался Игорь, — говорите, как хотите! Только скорее!
Читатель спросит: «А что же делала Аграфена Пивцайкина, пока шла изложенная выше дискуссия между участниками священной интермедии?» Она опустилась на колени и била поклоны.
«Угодник» Алонзо наскоро повторил все то, что уже мы знаем, и продолжал:
— А теперь дочь… дщерь! Дщерь божия, я тебе покажу несколько трюк… я извиняюсь — несколько чудес, дабы ты уверовала, что моя гастроль… я извиняюсь — мое явление согласовано с небесными инстан… силами!
«Чудотворец» привычным жестом поправил закатанные рукава своей ризы, принял из рук «ангела» — ассистента — стеклянную вазу и, постучав по ней металлической палочкой, нагнул в сторону все еще стоявшей на коленях своей единственной зрительницы.
— Не правда ли — пустая?
Затем были произведены изящные пассы рукой, и ваза наполнилась красной жидкостью. «Чудотворец» шагнул к старухе и, зачерпнув ложечкой, предложил Аграфене отведать из вазы возникшего там вина. Старуха, закрыв глаза, с благоговением и очень громко втянула в себя содержимое ложечки. Ваза была передана «ангелу». Взамен появились в руке «чудотворца» маленькие просфоры, которые то исчезали, то возникали снова между пальцами обеих кистей. В заключение этого «чуда» старухе вручена была персональная, так сказать, просфора, которую она и приняла, словно это было не простое булочное изделие, а по меньшей мере — лично святой дух. Кстати, когда Алонзо в результате следующего «чуда» выпустил из рукава белого голубя, Аграфена завыла от умиления, глядя, как грациозно взлетела эта «небесная сила» на ее высоченный шкаф и как легко и привычно зашагала по фигурному карнизу…
«Чудотворец» самолично снял птицу со шкафа и передал «ангелу» — Тасе. А сам скороговоркой объявил, что он пожаловал в «дом сей» высказать непременное желание небес: внучку Екатерину (Е!) надлежит выдать замуж за кого она пожелает, а не принуждать ее идти в монастырь или иным путем посвящать себя религии. Небеса полагают, что раба божия Екатерина более пригодна для мирской жизни. Ясно сие дщери господней Аграфене? А если ясно, то пусть так и творит!
Самым трудным в божественной интермедии был, несомненно, ее финал. Как уйти из дома, когда разбуженная и разволновавшаяся старуха бодрствует и с благоговением продолжает «внимать» своим нездешним гостям? Но режиссерские способности Игоря и тут помогли найти решение. По его наметкам «чудотворец» мягко взял обеими руками голову «божьей дщери» Аграфены и повернул ее к огромному киоту, висевшему в углу за кроватью. У старухи немедленно «сработал» условный рефлекс: она принялась бормотать молитвы, добавляя от себя выражения дополнительной признательности за «благовестив» с того света. Под эти истерические вскрикивания, всхлипывания и даже слезы Игорю удалось эвакуировать всех участников выступления. И только заперев дверь за «небесными силами», Катя на цыпочках вернулась домой и легла в постель.
Когда девушка, счастливо улыбаясь от сознания, что «чудо» удалось полностью, укладывалась в своем уголке, бабка еще продолжала громко разговаривать с господом богом, вернее — с его графическими изображениями на иконах.
— Словно бы удалось нам сагитировать старуху! — сказала на улице и Тася, которая уже в сенях приняла свой обычный вид советской девушки, а крылья и хитон вместе с калошами несла под мышкой, завернутые в холстину.
— Ничего нельзя сказать еще, — отвечал Игорь. — Дело сложное… Во всяком случае мы вам очень благодарны, Василий Степанович. Я думаю, мы вам выхлопочем за это оплату еще одного выступления…
— Боже упаси! — горячо отозвался Алонзо. — Я считаю, что у меня был типично шефский концерт. Так сказать, вроде лекции на антирелигиозную тему…
Однако в дальнейшем события развернулись самым неожиданным образом.
Ассистентка Алонзо, которая, как мы знаем, отказалась принимать участие в мистификации, тайно принадлежала к числу людей, не совсем порвавших с религией. Мало того, что рябая помощница иллюзиониста не пошла ночью «разыгрывать» Аграфену. Она с возмущением поведала в доме для приезжающих (где остановилась группа артистов «Цирк на сцене») местной уборщице о замысле Игоря. Уборщица пересказала это удивительное известие своим соседям. И скоро в круги, близкие к отцу Гавриилу, просочились сведения о готовившемся «чуде».
Наутро принаряженная, как на светлую пасху, Аграфена зашла к некоей Неониле Карповне — особе небезызвестной в тех же «гаврилианских» кругах. Аграфена выглядела и держалась, как именинница. Но встречена была соболезнующим взглядом, будто потерпевшая.
— Ну, матушка Неонила Карповна, — нараспев начала гостья, — и не могу тебе даже передать, какое ко мне привалило счастье, какая снизошла благодать… Поверишь ли: этою ночью было мне видение. Сам Николай-чудотворец пришел в мое ветхое жилище и…
Но хозяйка бестактно перебила:
— Как же, как же, знаем! Весь город гудит о том!.. Бесстыжие комсомольцы разыграли тебя, как дурочку: фокусника циркового привели, а ты уж и распустила июни…
Аграфена чуть не упала от неожиданности, ярости и огорчения. Она восприняла такую версию ночного чуда прежде всего как дикое оскорбление ее лично.
— Фокусника привели? — повторила она слова приятельницы. — Комсомольцы? Сама ты бесстыжая коли можешь так говорить! Ты бы послушала, какая музыка играла райская! Какой аромат произошел! (Старуха искренне была убеждена, что имел место и аромат, притом абсолютно райский.) Какие чудеса были! Сам святой дух возлетел из-под чистой ручки угодника божьего и вознесся сквозь потолок, словно его и не было, прямо ко облакам… А ты: «фокусник! комсомольцы»!..
Аграфена оглядела Неонилу с презрением. А та ей ответила взором сожаления: так смотрят на сумасшедших…
Не станем пересказывать дальнейший ход собеседования двух благочестивых стариц. Отметим лишь, что по тональности своей оно ближе было к базарной ссоре, нежели к церковному диспуту. Обмен мнениями протекал столь энергично, что уже через пять минут гостья выбежала на улицу, грозя хозяйке кулаком и изъясняясь на языке, пользование которым карается согласно декабрьскому указу содержанием под арестом до пятнадцати суток (мелкое хулиганство). В свою очередь Неонила Карповна плеснула вослед гостье из обшарпанного ведра жидкостью, характер коей установить ныне представляется трудным, но кояя в момент выплескивания производила впечатление так называемых помоев как по запаху, так и по цвету, а также по консистенции…
Крайне возбужденная Аграфена направилась непосредственно к самому отцу Гавриилу. Ей посчастливилось встретить своего духовного отца у дверей дома, в котором он обитал: почтенный пастырь намеревался посетить баню, о чем свидетельствовала корзина с бельем, веником, мочалой и мылом, несомая им. Наскоро поздоровавшись с батюшкой, старуха принялась повествовать о своей радости: