1. Юбилей полка

«Русскому человеку не так важен положительный пример, как правда», — думал он, укладывая вещи в чемоданчик. Сегодня лететь на юбилей. Полку, с которого он начинал службу в авиации дальнего действия, исполнилось тридцать лет. Его пригласили, и ради такого случая он наденет маршальскую форму. Обычно летом он ходил в белой рубашке и серых брюках, зимой носил потертую летную кожанку. Не раз бывало: встретив маршала на морозном Арбате, знакомые летчики, хоть и знали его закалку, не могли сдержать себя:

— Александр Евгеньевич, такой мороз, а вы в одной курточке!

— А вы что думаете, боевые маршалы — какие-нибудь хлюпики?

Сегодня на нем брюки с голубыми лампасами, китель с орденскими планками. Правда, среди них недостает еще десяток наград — одни получены недавно и лежат в столе у Тамары Васильевны, за другими никак не соберется съездить в посольства.

В прихожей он снял с вешалки фуражку, надел ее, открыл дверь и, как почти все высокие люди, чуть пригибаясь, вышел на лестничную площадку. Сейчас он стал похож на себя, точь-в-точь как на военных портретах. Стройный, сухощавый, подобно недавно ушедшему другу его Рокоссовскому…

На улице ждала штабная машина. С Сивцева Вражка «Волга» выкатила на Арбат, затем на Садовое кольцо, оттуда на Варшавку…

В аэродромной столовой обедали шесть генералов и старших офицеров. Все они знали его, и он хорошо помнил их.

Вот Виктор Васильевич Жигунов[1], ветеран полка, служивший в нем с самых первых дней. 30 июня 1941 года он водил пятерку ДБ-3Ф бомбить скопление немцев под Бобруйском. Вернулось тогда только две машины. Когда Жигунов приземлился, к нему подошел командир полка подполковник Голованов:

— Виктор Васильевич, ты отдохни, а я поведу вторую пятерку.

Задание Ставки было выполнено. Через много лет они посмотрят кинофильм «Живые и мертвые», где есть связанный с этим эпизод…

У Жигунова три ордена Ленина, четыре Красного Знамени, три Красной Звезды. А вот Золотой Звезды нет. Не повезло. Садился в густом тумане после боевого задания и побил несколько своих же самолетов. Сталин узнал — под трибунал.

— Вы можете приказать мне, товарищ Сталин, но я считаю это решение ошибочным, — возразил Голованов.

— А он хороший летчик?

— Он настоящий летчик, товарищ Сталин.

— Тем более мы должны его судить, чтобы показать, что и хорошим летчикам такие дела с рук не сходят!

— Но он же не нарочно это сделал!

Сталин молча ходил. Сказал:

— Если мы его простим, не будет ли это неверно истолковано?

— Не будет, товарищ Сталин, — твердо ответил Голованов.

— Хорошо. Берите его на себя.

Жигунов продолжал летать. И действовал так, что Военный совет авиации дальнего действия представил его к званию Героя Советского Союза. Голованов обычно приносил папку с наградными листами Сталину, и тот расписывался на ней, не раскрывая ее. Иногда уточнял:

— Проверил? Все проверил?

На этот раз неожиданно спросил:

— А нет ли здесь того летчика, которого следовало под трибунал отдать?

— Есть, товарищ Сталин. Он заслуживает звания Героя.

Сталин раскрыл папку, взял карандаш, просмотрел представления на Героев Советского Союза, нашел Жигунова, вычеркнул из списка и четко написал против его фамилии: «Орден Ленина». И так с ним было трижды…

Рядом с Жигуновым — Пономаренко, заслуженный военный летчик СССР, испытатель новой техники. Владимир Васильевич прошел войну, принимал участие в подготовке наших, пионеров космоса, встречал Гагарина на месте приземления 12 апреля 1961 года… Тут же, за столом, генерал Перемот, полковник Иконников… О каждом из них многое известно Голованову, столько можно рассказать… И он расскажет. Он пишет свою «Дальнюю бомбардировочную…», ее первую часть уже напечатал журнал «Октябрь».

Они подошли к военному Ил-14. Командир корабля, молодой капитан, доложил Голованову о готовности к вылету.

— Ты мне скажи следующее дело, — два этих слова издавна вошли в лексикон маршала, и отказаться от них он никак не мог. — Чего больше всего боится самолет?

— Грозы, товарищ главный маршал! — секунду подумав, ответил капитан.

— Земли, — улыбнулся Голованов.

Вошли в самолет, и скоро поднялись в теплое августовское небо. Но не зря командир вспомнил о грозе. Только отлетели от Москвы, машину стало знатно болтать. Однако не грозной тряской и молниями опасен такой полет, а тем, что «выбиваются» приборы, летчик вынужден управлять самолетом по своим личным ощущениям. Машина в подобном случае может войти в недопустимые перегрузки и развалиться в воздухе. За долгую летную жизнь Голованов двенадцать раз попадал в такие ситуации, был на краю гибели — помнит, что именно двенадцать, ибо ни один из таких случаев не забывается.

— Я вам скажу, следующее дело, — повернулся Голованов к Перемоту. — Пойдите в кабину, передайте командиру, пусть снижается и летит визуально — чего он вверх полез?

Голованов понимал, что самому идти в пилотскую ему сейчас нельзя: экипаж напряжен, волнуется, обстановка сложная, а тут еще он придет да начнет советовать, не выдержит и сам сядет за штурвал.

Перемот вернулся из пилотской. Пошли пониже, вырвались из грозы, сели нормально. Прильнули к иллюминаторам, узнали знакомых среди встречающих.

— Смотрите, да это же Пусэп! С усами! — крикнул Иконников.

— Вот его я бы ни за что не узнал, — сказал Голованов.

Трудно было узнать в усатом седом человеке в штатском пиджаке бравого, стянутого ремнями командира полка Энделя Пусэпа. Теперь он прямо-таки плакатный ветеран. Пусэп — министр социального обеспечения Эстонии. Родился и вырос в Сибири. В войну летал на дальние трассы, бомбил Берлин. Особенно прославился в 1942 году полетом в Англию и Америку с Вячеславом Михайловичем Молотовым. Через Европу, утыканную немецкими зенитками, по долгому небу, напичканному «мессершмиттами», на одиночном бомбардировщике Пе-8 летела наша правительственная миссия, чтобы добиться от союзников открытия второго фронта. Сталин сам собирался лететь и даже дал указание Голованову готовить трассу на Квебек. Но весной 1942 года положение на фронте стало таким, что капитану нельзя было покидать мостик сражающегося корабля, и он послал к Черчиллю и Рузвельту своего первого заместителя, второе лицо государства. Молотов, в шлеме, летных очках, куртке, унтах, дышал в полете кислородным прибором, и летчики следили, чтобы нарком не уснул и не перегнулась бы случайно трубочка прибора… Героический рейс требовал мужества от всех его участников и вошел в историю второй мировой войны. Можно представить состояние американцев, нежданно увидевших, как на их секретный военный аэродром сел самолет с красными звездами, из него вышел летчик и объявил:

— На борту народный комиссар иностранных дел Советского Союза Молотов!

Сейчас этому летчику долго жмет руку Голованов:

— Да ты совсем дедом стал!

— Завидую молодым, — говорит Пусэп. — Молодость — великая вещь! Но и у нас тоже была хорошая молодость, трудная, но хорошая.

После заката, когда замерцали звезды, ветераны полка собрались на берегу озера. Над костром кипела уха. Подходили только что прибывшие, представлялись, многие со слезами на глазах… Вспоминали боевых друзей: и живых, и погибших. У костра высветилась боевая история полка.