— Запотели! Не разглядишь. А значит, изба топилась.

Винценту трясло. Болел бок, а промокшие ноги как одеревенели.

— Заберемся в сарай, — предложила она, едва сдерживаясь, чтобы не стучать зубами. — Хоть бы в сено прилечь.

Аня шепотом выругалась. Еще постучала — сильнее. Задребезжало стекло.

— Прошу тебя. В сарай! — просила Винцента. — На сено прилечь! Опять у тебя кровь. Я сорочкой перевяжу.

— Ладно уж… Айда в сарай. Не то соседи заметят.

Аня пошла к сараю по темной затвердевшей дорожке.

Скрежетнула в ржавой петле свисающая дверь. Из сарая выскочила толстая женщина в темном платке, насунутом ниже бровей. На бегу распахнулась ее шубка с облезлым собачьим воротником, обнаружился под ней ватник без пуговиц.

Аня и Винцента невольно отступили с дорожки, давая дорогу.

— Это что? — хозяйка ткнула на мокрую трехпалую рукавицу Винценты.

Аня все поняла: такие рукавицы были только у тех, кому приходилось стрелять.

— Думаете, немцы дурее вас?! — Они, гадство, пригляделись уже к военным девкам! Этаких, как вы, многих переловили да перевешали!

Винцента сдернула рукавицы, комком сунула за пазуху.

— То-то! — женщина откинула платок, огляделась и шагнула к окошку, третьему от крыльца. Постучала.

Внутри звякнули засовы, дверь открылась.

— Входите! — уже мягко пригласила хозяйка.

Девушки вошли в избу.

— Это моя Верка вас выручила, — сказала хозяйка, одевая девочку лет восьми в истертый, дырявый ватник. — Из боковушки в малое оконце вас углядела. «Мамка, смотри!.. Прямиком прутся по снегу! Не иначе, к нам». А я ведь уже одемшись была, собралась к свекрови за картошкой. Но как глянула — задумала в сарае притаиться. Понаблюдать, кто такие, — и, не дожидаясь ответа, повторила дочке свои наказы: — Поживешь у бабушки, покеда не приду за тобой. Не хнычь. Бабушка тоже тебя любит. Уйдет ежели бабушка на толкучку — сиди тихо, никому чужому не отворяй!

Пока девушки ели картошку, хозяйка выложила свои заботы: приходится топить лишь по ночам. Немцы, отдежурившие свою смену на станции, повадились забегать в ближние домишки, где дымки над трубами, погреться, а заодно раздобыть съестного. Забор она специально пустила на дровишки. Где голый двор, туда немцев особо не тянет…

Потом хозяйка затопила железную печурку — высушить промокшую одежонку. Девушки повеселели. А потом хозяйка оглушила: потребовала состричь волосы, будто тиф перенесли. Немцы к таким и не подступаются… Неровен час — забредут они, пока гостьи дрыхнуть будут.

Аня сразу же ответила: «согласны!» Властным взглядом вытянула у Винценты нерешительное:

— Что ж, если надо… Мы не против… Аня, ты умеешь машинкой?

— Нету машинки! Да таких буйноволосых и машинка не возьмет! — объявила хозяйка. — Ножницами! Для гадов убедительнее. В такой-де жар кинуло, что некогда шастать по соседям за машинкой! Так и отбояритесь, ежели сцапать захотят!.. Они, гадство, цапучие!

Девушки клевали носом, а хозяйка проворно щелкала ножницами. Тяжелыми прядями упали густые черные волосы Ани, на них — слегка свалявшиеся темно-каштановые кудряшки Винценты.

— На соломенную крышу твоя башка смахивает, — улыбнулась ей хозяйка.

Длинный паровозный гудок разбудил Винценту. На ярком квадрате стены, как раз над изголовьем кровати, четко отпечатался угольно-черный крест… И опять темень.

Винцента потерла стриженую, непривычно зябнущую голову, усмехнулась. Ей вдруг явственно представилась другая девушка на ее месте… Той непременно стало бы жутко при виде черного креста. Не каждая догадалась бы, что ракеты со станции высвечивают и крестят стену…

Винцента повернулась на бок, лицом к Ане, и снова уснула.

Хозяйка разбудила их только под вечер. Заставила подняться, поесть. Сообщила, что сбегает к свояку, который сумеет связать их с теми, на кого можно опереться. Велела на стук не отворять.

— Если же нагрянут немцы, — сказала она, — то отвешивайте поклоны и бормочите: «Тиф, пан!.. Сыпной тиф!»

Обошлись без спектакля. До возвращения хозяйки так и не слезали с кровати. Поплакали. Вспоминали тех, с кем успели познакомиться в наскоро сформированном отряде. Но горевали по-разному. Аня сокрушалась и о расщепленном прикладе ППД, и о том, что запас мин и тола разметало впустую. Видать, от детонации. Винцента не тужила о пропавшем оружии: она помнила только о погибших…

Хозяйки долго не было. Девушки терзались тревогой. Вернулась около полуночи. Видать, едва держалась на ногах. И не смогла ни говорить, ни поужинать — полезла на печь и сразу же захрапела.

Винцента вздрогнула от резкого гудка. Паровозы работают — вражеские эшелоны с танковыми частями появляются столь же неотвратимо, как черный крест с очередной вспышкой… Жаль, нет взрывчатки. Аня права. Был бы тол, крепко бы досталось немцам.

А ракетчики без устали освещали станцию. Винцента опустила ноги с кровати.

— Чего тебе? — раздался с печки голос хозяйки. — На двор что ли приспичило?

— Окошко завесить бы… Мельканье ракет…

— Потерпишь! Не барыня! С пяти утра, гадство, пореже светят, экономят. Часы-то я на крупу сменяла. Это мне как указанье: скорей на работу!

— А вы разве работаете?

— А чего моей Верке жрать, ежели хребет не гнуть? А к свояку наведалась, он посулил узнать… Опять сбегаю завтра. Дрыхни, девка, не тревожь. Я и так вполглаза сплю.

Винцента медленно погрузилась в забытье. Но сразу снова проснулась: громко простонала Аня. Винцента подсунула ей под голову почти всю подушку. Аня смолкла, не проснувшись. А с печки доносилось тяжелое дыхание хозяйки.

Сутки назад — в такую же темь — она заслоняла собой потерявшую сознание, с окровавленным виском Аню. Обнимала товарища по судьбе. Выпало на долю вместе погибнуть. Но вот уже двадцать четыре часа минуло, а они живы! «Почему, за какие заслуги?» И вздрогнула: почудилось, что прошептала это вслух.

Винцента открыла глаза. Взгляд Ани — в первый миг — уколол ее! Настороженный взгляд и переменчивый — от перемежающихся отсветов.

— Ох и люта ты, Винька, дрыхнуть! — Аня тихонько засмеялась. — Мы с тобой когда завалились? Вчера утром, около десяти. Сейчас, поди-ка, четыре утра. Может, и пять.

— Еще нет. Хозяйка говорила, с пяти — уже пореже ракеты.

— Да, ведь я тоже слышала. Сквозь сон. И вскоре пробудилась. И слышу, ветер как будто сильнее становится.

— Похоже на то, — помолчав, ответила Винцента.

— Если зимой перед рассветом усиливается ветер — это к вьюге.

— Начнись вьюга прошлой ночью, — может, отряд, и прорвался бы.

— Пожалуй. Но сейчас я думаю: как дальше? Коли разгуляется метель, — Аня придвинулась к Винценте, зашептала в самое ухо, — то, может, удастся пришить кого-нибудь из офицеров. Прямо на улице. Когда завируха — пистолетные хлопки не разнесутся далеко. Согласна?

— Я готова. Но, по-моему, лучше подождать. Обещала же хозяйка. Может, через свояка взрывчатки достанем.

— Посмотрим, Винька… Но прикинь: идем, а навстречу нам эсэсовец. Один!.. А кругом вьюга высвистывает. Ужели дадим уйти?

— Я готова. Ты стрельнешь в упор. Я тоже!.. Для верности.

— Но если двое?

— Согласна!

Аня положила свою широкую ладошку на тонкие пальцы подруги:

— Молодчина, Винька! Вообще, ты неплохо себя вела. А командир предупреждал: ухо востро держите с этой чересчур образованной. А ты воевала не хуже других. И зря командир опасался.

— Опасался? — Винцента с трудом удержалась от смеха. — Чего же?

— Ясно, чего… Не жидковата ли на боевые дела? Вспоминал, какую ты музыку наяривала. Достаточно, говорил он, только глянуть на этакую сияющую мордашку — и сразу чуешь: мамзель и во сне-то не видывала, почем фунт лиха. Отбрыкивался поначалу, когда тебя включили в отряд. А ничего не поделаешь: нельзя без переводчика. Перед самым выступлением нам — политрукам, откровенней сказали про будущие задачи. Тебя наметили не только переводчицей.

— Я знаю.

— Кем же?

— Исходя из обстановки. Спрашивали: хватит ли сил у меня пристроиться на легальную работу у немцев?

— А ты?..

— Ответила — хватит.

Аня долго молчала.

— Ходил слух, будто на политзанятии, — наконец заговорила она, — когда выступавший товарищ повторял: «за все немцам отомстим!» — ты вякала против… Зря наклепали?

— Нет, я действительно возразила. Пойми, когда вступим в Германию, не станем же мы сжигать целые деревни, да детей бросать в огонь! Не станем брать десятки заложников и вешать их за каждого нашего убитого!

— Вообще-то, ты права… Но ты, Винька, смекай… Бойцу, например, если родных его поубивали немцы, легче воевать с такой верой.

— Это кому как!..

— Горе с тобой, Винька, — и заключила: — Договоримся, что ничего подобного ты больше говорить не будешь. Я тебе запрещаю!

Вместо стеганых армейских штанов хозяйка дала девушкам длинные заплатанные юбки, а взамен кирзовых сапог — подшитые валенки.

— Девки, давайте присядем! — предложила хозяйка. — Чтобы нам после войны вот этак же — за столом. И чтобы моя Верка наполнила стаканчики.

Аня и Винцента — в длинных, не по росту, стареньких тулупах — неуклюже примостились на тесной лавочке напротив хозяйки.

— Не забыли, как до свояка добраться? — снова спросила хозяйка и встала. — С конца проулочка направо, дальше влево, потом опять же направо…

— Спасибо, помним! Спасибо за все!..

Девушки обняли хозяйку. Она вытерла глаза уголком фартука, вышла проводить.

Едва сошли с крыльца, ветер швырнул в глаза снег, забрался под платки, пробежал по стриженым головам.

Осмотрелись. Даль замутило. Ближний сарай темнел только полоской под самой застрехой — так запорошило!

— «Легче таиться от взоров нескромных!» — Винцента попыталась было пропеть известную строфу, но сразу же захлебнулась ветром и снегом.

— Метель-поползуха, — пробормотала хозяйка. — Впрямь, облегчение. От недоброго глаза… Но беда — ручонки ваши замерзнут. Не добыла других-то рукавиц.