Глава 4 Ева

Ева Франклин медленно натянула прозрачный нейлоновый чулок на вытянутую ногу, застегнула пряжку и встала перед зеркалом. Она была похожа на только что проснувшуюся кошку и разглядывала себя в зеркале с видимым удовлетворением. Переливающийся свет люстры отражался на ее голых плечах и волосах. Она села на пуф, обтянутый зеленым бархатом, и закурила сигарету. Каждый жест ее был рассчитан и заучен. Плотный слой дыма на некоторое время закрыл ее отражение в зеркале. Она не слышала, как отворилась дверь, но, когда дым рассеялся, увидела в зеркале отражение усмехающегося лица.

— Неплохо… — мутный взгляд ласкал ее белые плечи и обнаженную спину. — Ты одевалась?

— Я… я должна выйти, — пробормотала молодая женщина с недовольным видом. — Зачем ты пришел сюда?

Тонкие губы приподнялись над квадратными блестящими зубами.

— Убедиться собственными глазами, как ты удачно устроилась!

Она недовольно пожала плечами.

— Ты всегда так галантен…

— Галантен! — Вошедший издал шумный вздох, полный горечи. — Мисс теперь будет принадлежать к большому свету. — Мужчина задумчивым видом достал сигарету и постучал ею о крышку плоского серебряного портсигара. — Естественно, когда-нибудь это должно было случиться… — Держа руки в карманах, с сигаретой в зубах, склонив набок голову, он с разочарованным видом рассматривал молодую женщину. Высокий, в костюме с увеличенными плечами, в модных ботинках и ярко-оранжевой рубашке, он выглядел обольстителем уличных девушек. — Ты все же не ожидала, чтобы я принял все это за шутку?

Она презрительно свистнула.

— Убирайся! Ты… не имеешь на меня никакого права! Что ты себе воображаешь?

— Значит, ты думаешь, что все это очень просто… клак! — Его пальцы щелкнули, как кастаньеты. — Отшвырнуть Тони Брауна! Пффф… как старую туфлю! И все это потому, что ты нашла себе субчика с большим количеством монет, чем у меня.

Его длинные ухоженные пальцы гладили нежную шейку: испуганная Ева видела устремленные на нее необыкновенно бесцветные глаза, ледяные глаза рептилии, без всякого выражения.

Тони Браун беззвучно смеялся.

— Что это с тобой, куколка? Ты боишься?

— Н… нет, Тони, — возразила она дрожащим голосом. — Нет, я не боюсь тебя.

— Ты должна… — Блестящие зубы и ощущение твердых пальцев на шее пугали ее. — Ты воображаешь, что всегда будешь нравиться мистеру Полу Ребурну, даже если у тебя на шее появятся синие пятна, красивый рот будет перекошен, а глаза станут, как вареные яйца?

Ева рывком высвободилась и с перекошенным от злости лицом закричала:

— Убирайся! Оставь меня в покое!

Человек с непомерно широкими плечами стал мягче.

— Ты не расстраивайся, — проговорил Тони. — Я пришел сюда не для того, чтобы убивать тебя, это не мой обычай… Я борец, Ева. Я не признаю себя побежденным, пока не выкладываюсь до самого конца. Я пришел сюда поговорить с тобой. Сядь ненадолго и послушай меня.

Она осталась стоять перед ним, испуганная, держа руки у горла… Браун взял с кровати шаль и закрыл ею дрожащие голые плечи, потом толкнул женщину к дивану.

— Сядь, я тебе сказал! — Он мигнул глазом, потому что в него попал дым от сигареты, зажатой между зубами, вздохнул, покачал головой и проговорил:

— Ты делаешь большую, очень большую глупость, моя красотка. Даже если предположить, что ты будешь единственной женщиной в жизни Ребурна, на что очень мало шансов, я уже говорил тебе об этом… Даже если он женится на тебе, чего он, конечно, не сделает… И даже в этом случае ты совершишь глупость, Ева, потому что полицейские рано или поздно его поймают. Но это еще не самое главное. Хуже то, что он оставит тебя завтра или послезавтра. И он будет бояться двух вещей: во-первых, что ты из мести снова предстанешь перед судом, и, во-вторых, что ты захочешь заставить его «петь».

Ева приняла высокомерный вид и ответила:

— Ты говоришь Бог знает что. Я никогда не давала ложных показаний. Я видела все, что произошло.

— Ты видела, моя прелесть, — насмешливо проговорил Тони, он весь кипел от негодования. Неожиданно вид его смягчился, и, словно помолодев, он стал выглядеть, как нежный любовник.

— Ева, сколько он дал тебе, чтобы ты рассказала свою сказочку в суде: ведь по крайней мере тысячу кусков. — Бесцветные глаза мечтательно смотрели вдаль. — Ты отдаешь себе отчет, что бы мы оба смогли сделать с таким кушем? Ты и я в Австралии или в Америке?.. — Но по выражению лица молодой женщины он понял, что его мечты развеялись в прах. Тони Браун встал и расправил плечи. — Очень хорошо, — со вздохом проговорил он. — Делай как хочешь. — Мужчина медленно направился к двери, борясь с самим собой. Сигарета была раздавлена на шерсти ковра сердитым хлопком ноги. — Но я скажу тебе последнее, Ева: я отлично знаю, что ты ничего не видела в темноте леса. И если Ребурн когда-нибудь перебежит мне дорогу, я, возможно, прогуляюсь в полицейское управление. Все.

Выходя, Тони еще раз обернулся. Отлично владея собой, улыбаясь, хотя внутри у него все кипело от злости, он бросил ключ на колени Евы.

— Возьми. Мне он больше не нужен.

Ева Франклин осталась одна, задумчивая, с холодным ключом на голых бедрах.

Оставленный любовник в последний раз спустился по такой знакомой лестнице. Он даже не заметил неясный силуэт человека, который двигался навстречу ему и бесшумно скользнул в темную нишу. Свежий воздух, темные фасады… Немного согнувшись, Тони Браун, засунув руки в карманы, шел, держась ближе к стенам домов по направлению к Темзе, блуждая по темным улицам, не торопясь, почти без цели, неся в своем сердце обиду и мрачные мысли. Темная масса парка Веттерси неясно маячила впереди, безлюдная, молчаливая. Далекие фонари бросали пятна света на тротуары, но он не хотел света. Нигде не было видно никакого транспорта. Вскоре показались высокие молчаливые стены аттракционов, закрытых до начала сезона. И наконец появился запах реки.

Скрываясь в плотном мраке ночи, избегая света фонарей, за ним следовала какая-то тень.

Браун резко свернул в сторону от парка и устремился по узенькой улочке, на которой находился дом, освещенный единственным светильником и неоновой вывеской ночного притона… Виски и сода… Автоматы были поставлены в ряд: один, два, три, четыре… Было уже одиннадцать часов, когда несчастливый влюбленный утопил свое огорчение с помощью автомата и нырнул в переполненную людьми пещеру, чтобы пройти в свою маленькую комнату.

Тени, не расшнуровывая, сбросил с ног ботинки, злобно рванул воротничок и сорвал с себя галстук. После нескольких минут пьяного раздумья он повалился на свою узкую кровать и вскоре погрузился в глубокий сон. Маленькая комната на мансарде имела обычную обстановку, пластиковая занавеска закрывала нишу с вешалками в углу голой стены… В другом углу — небольшой газовый камин с запломбированным счетчиком. В доме царило полное безмолвие. Время от времени было слышно тяжелое дыхание уснувшего человека, сопровождаемое непонятным бормотанием. Прошло около получаса.

Что-то очень тихо заскреблось возле двери. Может быть, мышка затеяла возню с крошкой хлеба… Дверь очень тихо отворилась, чтобы дать проскользнуть в комнату неясной тени, которая прошла по комнате. Браун, ворча, перевернулся на спину: ничто не шевельнулось, была полная тишина, потом тяжелое дыхание вновь стало слышным. Три маленькие монетки упали в отверстие счетчика с характерным звуком: клинь, клинь, клинь! Развалившись на кровати, Браун храпел во сне. Тень, благоразумно стоявшая без движения, чутко прислушивалась к ночным звукам, потом протянула руку в перчатке к газовому крану. Вскоре раздалось легкое шипение выходящего газа…

В комнате остался лишь Тони Браун со своими кошмарами.

В роскошных апартаментах Пола Ребурна, находящихся вне досягаемости городского шума и оканчивающихся террасой с видом на Гайд-парк, было тихо. Семь комнат, убранных по проекту австрийского художника-декоратора Литца, составляли лабиринт из зеркал и стеклянных дверей и производили впечатление роскошной анфилады, в которой лакированная китайская мебель и подушки — точно из тысячи и одной ночи — причудливо сочетались с розовым деревом в стиле Людовика XV.

В библиотеке, выдержанной в строгом стиле старой Англии, отделанной орехом и покрытой толстыми коврами, полная женщина с вялой кожей усиленно спорила с маленьким сухим человеком, умные и хитрые глаза которого выражали нескрываемое беспокойство.

— Это мне не нравится! О, нет! Совсем не нравится! — визжал маленький Георг Уерендер, утонувший в глубоком кресле с высокой спинкой.

— Не устраивай сцен, Георг, — возразила полная дама. — Пол знает, что надо, и не станет делать глупостей.

— Я бы хотел быть в этом уверен так же, как и ты, — вздохнул ее собеседник, вытирая лицо белым шелковым платком.

Сморщенный, с нездоровым цветом лица, в своем безукоризненном смокинге он казался олицетворением отчаяния. Его собеседница сосала карамель и сверлила его глазами из-под толстых, как лупы, стекол очков.

Уерендер поднял свою лисью физиономию, осунувшуюся от беспокойства.

— Мамаша!

Мамаша Весли толстым пальцем, унизанным кольцами, поправила декольте, довольно странное для ее возраста. Она спрятала карамель за щеку:

— Да-а?

— Мамаша? Он еще раз выходил вместе с Евой?

— Да.

Георг, казалось, еще больше опечалился.

— О! Как мне не нравится все это!.. — Уерендер быстро потер нос, как будто торопился куда-то. — Эта девушка далеко не глупа, мамаша. И Пол, кажется, не на шутку очарован ею… О! Как я все это ненавижу!.. У нее был любовник, который совсем не радуется этому: Темби мне рассказывал, что он часто ходит к ней и устраивает ей сцены.

Мамаша Весли пожала плечами.

— А что? Темби ведь там, чтобы наблюдать за ним, разве не так?