Глава седьмая

— У Хайка моя сестра.

Кен поймал меня за руку на половине пути к входной двери.

— Куда ты?

— В кабинет Хайка, — я вырывалась, но его хватка стала оковами. — Пусти!

«Он стал менее агрессивным? Как же!».

— Ты даже не знаешь, там ли Хайк. И как же твой отец?

Надоело, что он хватал меня! Я ударила кулаком по его запястью изо всех сил. Кен резко отпустил меня, и я отшатнулась и ударилась головой о перила в дожде.

Он пошел за мной, прикрывая своим телом.

— Успокойся на минуту и подумай.

— Я могу думать, пока бегу, — процедила я. Боль пронзала голову. — Ты хотел помочь. Можешь присмотреть за папой.

Он шагнул ближе, поймал меня у перил. Я ощущала, как дождь пропитывает толстовку, запах кардамона проникал в коридор.

— Кои, послушай меня. Хайк и Улликеми опасны. Правил нет, и полиция с Теми не поможет. Ты не можешь так бежать в его кабинет.

— У него Марлин, — сказала я. Я ощутила фрагменты Хайка. Я знала лучше Кена, на что он способен.

— Давай я позвоню Кваскви, и мы…

— Нет! — я толкнула Кена в грудь, но энергия фрагмента Хайка пропала, и он даже не вздрогнул. — Прошу, — я почти всхлипывала. — Прошу, отпусти меня.

Кен обхватил мой подбородок, заставляя смотреть в его глаза. Он медленно опустил нос к моему, вдохнул мой испуганный выдох, а потом нежно подул на мои нос и рот.

Он отошел, отпуская меня. Я не мешкала. Я побежала по скользкому от дождя полу, перепрыгивая по две ступеньки. Я вырвалась под дождь, меня окружили запах кардамона и старый голод, пропитывали с каждой каплей, попадающей на мои волосы и ресницы. Тяжелое присутствие опустилось на мои плечи, прогоняло все мысли и вызывало смятение.

Я остановилась у здания, замешкавшись, отчаяние гнало меня вперед. Мне нужна была машина. Нужно было добраться до Марлин. Я обернулась, глядя по сторонам.

Я сжала кулаки, неровные ногти впились в кожу. Проклятье! Хупера не было в городе. Эд жил в Ванкувере. Далеко. Никто не мог помочь мне добраться до колледжа.

— Я вызвал такси, — сказал за мной Кен. Он стоял на пороге с папой у левого бока. Глаза папы были приоткрытыми, седые волосы торчали в беспорядке.

— Папа, — я подбежала к его другому боку. Он обмяк, как мешок костей. — Что ты делаешь, Кен? Он проснулся? Ему нельзя сюда.

— Мы отвезем Хераи-сана к Кваскви. А потом найдем Хайка.

— Я не доверю папу незнакомцу!

— Ты доверила его мне, — сказал Кен.

— Ты не чужой… ты… ты…

— Есть еще варианты сиделок? — сказал Кен.

Я вытерла с глаз жгучие капли кардамона, убрала с лица мокрую челку. Запах вызывал тошноту. Мне уже не хотелось пирожных с кофе.

Черная машина такси подъехала к дорожке.

— Останься тут с папой. Прошу. Я доверяю тебе.

Кен покачал головой.

— Я пообещал. Ты не можешь пойти без меня, — водитель нетерпеливо загудел.

Время утекало. Чем дольше я спорила с Кеном, тем дольше Марлин была у Хайка. Даже остановка у Армии Спасения и уговоры строго медсестры, что отвечала за пациентов, принять папу займут много времени — ей нравилась только Марлин. Я склонилась и открыла дверцу такси. Мы вместе усадили папу на заднем сидении между нами, игнорируя вопросительный взгляд водителя из-под светлых дредов.

— Лучше бы Кваскви быть достойным доверия, — прошептала я на японском.

— Он неплохой, — ответил Кен на английском.

Водитель нажал рацию на руле.

— Куда?

— Хойт Арборетум, — сказал Кен. Водитель пожал плечами и повернул, счетчик радостно тикал.

Голова папы опустилась на мое плечо. Его длинные ноги были согнуты на боку. Его глаза снова закрылись, и он выглядел уязвимо настолько, что хотелось его встряхнуть.

Кен сказал на японском:

— У тебя есть украшения? Кулон? Серьги?

Я показала ему голые мочки и шею. У меня было лишь кольцо на мизинце, которое Марлин подарила мне на прошлый день рождения — полоска золота и стилизованный карп.

— Сойдет, — сказал он.

— О чем ты? — процедила я, но была такой разъяренной, что не хотела говорить.

— Кваскви примет это как плату.

— Еще чего, — я представила, как слова пылают огнем. Он не понимал, что толкал меня за грани разумного?

— Поверь, ты не захочешь приходить к нему с пустыми руками. Он может взять твоего отца как «плату».

— Ты останешься с Кваскви и папой, — сказала я на английском.

— Потому что ты сама справишься с Хайком и Улликеми? Утром хорошо получилось. Я не буду нарушать обещания. Я сдержу слово, Кои.

Я хмуро смотрела на него. Лучше бы папа передал мне полезные силы, типа лазера из глаз.

Кен продолжил мягче:

— Кваскви хитрый, но, если мы договоримся, ему придется защищать Хераи-сана.

— Ладно. Заставим твоего друга Кваскви сидеть с папой, но потом вломимся в кабинет к Хайку.

Таксист испуганно посмотрел на меня через зеркало заднего вида. Ой. Я забыла, что последнее было на английском. Я попыталась улыбнуться ему, но получилась гримаса. Таксист ускорился, поехал на желтый свет на следующем перекрестке.

Мы добрались до Пятого шоссе за десять минут, но каждая минута казалась вечностью, пока я смотрела, как затрудненно дышит папа, желая ударить кого-то, чтобы убрать напряжение паники в животе.

Мы обогнули лес над рекой Уилламетт, снежная вершина горы Худ появилась из-за облаков над блестящим от дождя Портлэндом. По моей спине пробежала дрожь, мурашки проступили на руках. Обычная радость при виде горы сменилась болезненным осознанием двух мужчин рядом со мной.

Еще пара мучительных минут в лабиринте дороги к парковке зоопарка, и таксист миновал их с заметным выдохом облегчения. Он повернул налево и оказался у винтовой лестницы памятника.

— Мы приехали, — сказал он.

Черт, конечно, я выбежала из дома, не взяв сумку или деньги. Кен вытащил потрепанный черный кошелек и дал таксисту две удивительно новых двадцаток. Мы вытащили папу, который был тяжелее, чем такой худой мужчина, каким он был.

«Все неправильно».

Но Марлин… Я представила ее лицо, когда она уходила сегодня. С ней ничего не должно произойти. Ничего.

Мы с Кеном отвели папу к скамейке в тени дуба возле карты дендрария. С опущенной на локоть на спинке скамьи головой папа выглядел так, словно задремал. Хотя никто не поверил бы, что он уснул под дождем.

Его пульс и дыхание еще были ровными. Я подавила желание сжаться рядом с ним на скамье и спрятаться, как часто делала в детстве. Влага капала с моего носа, и я заметила удивление во взгляде Кена.

— Ладно, — тревога беспокоила мой желудок. — Где твой друг?

Кен указал на дорожку на склоне — деревянные ступеньки и гравий — ведущую прочь от бетона памятника вьетнамцам.

— Наверху.

— Мы не потащим туда папу.

— Нет, — Кен многозначительно взглянул на меня, а потом на скамейку.

— Если заставишь ждать меня тут, я сойду с ума. Марлин может… — я затихла, не озвучив то, чего боялась сильнее всего. Хайк хотел жертву. Марлин тоже была дочерью папы.

— Доверься мне, — сказал Кен. Он коснулся моей руки и повел под густые листья дума. Я не могла говорить.

Его другая ладонь сжала мое плечо, он чуть встряхнул меня.

— Марлин в порядке. Улликеми не хочет ее, ему нужна ты. Хайк ничего не сделает, пока мы не появимся. Но я не буду встречаться с Кваскви, пока ты не поклянешься, что останешься тут, а не уйдешь куда-нибудь сама.

— Обещаю. Скорее, — я села рядом с папой. Его ладонь была горячей и сухой, несмотря на дождь. — Поспеши, — сказала я.

Кен протянул руку, и я отдала ему кольцо. Он повернулся без слов, миновал по две ступеньки за шаг и пропал за вишневыми деревьями вдоль тропы.

Я поежилась, придвинулась к папе, ощущая близость моей руки к его, как не было ни с одним живым человеком. Но это было ложью. Кен, если его считать как человека, тоже был близок. Я закрыла глаза ладонями. О чем я думала? Папа — не человек. Может, и я тоже.

Головная боль утихла до тусклого гула у основания черепа.

Баку. Пожиратель снов. Это было безумием, но в этом была логика, и часть меня была рада. Рада, что я не просто безумна. Что связь с папой была настоящей, а не выдумкой.

Я прикусила щеку изнутри. Что со мной такое? Я должна продумывать спасение Марлин. Представив себя спасителем, я отчаянно рассмеялась.

Мимо проехал минивэн с детьми, направляющийся в зоопарк. Я ощутила зависть. Какая разница, безумна ли я? Я съела сон Хайка и ощутила ту энергию, которая позволила бросить Кена через всю комнату. Разве это нормально? Это было зло. И я приняла зло в центр себя.

Я прижала кулаки к ребрам, давила, словно могла так раздавить тревогу в груди. Не помогало. Слезы собрались в уголках глаз, когда стало видно юную пару, старшеклассников. Они были так увлечены друг другом, что даже не взглянули на меня. Но я отвернулась, ощущая себя так плохо, словно могла взорваться дымом от их взглядов.

Старшеклассники поднимались по лестнице к памятнику. Я коснулась щеки папы. Сколько времени займет разговор? Когда вернется Кен?

«Это бесит».

Большая птица опустилась на карту дендрария и смотрела на меня черным глазом. Птица была большой, как вороны возле урн колледжа, но перья были ярко-синими, кроме черно-белых полосок на крыльях. Голубая сойка.

— Что? — осведомилась я, слово вырвалось из меня с силой.

Я махнула рукой, но сойка даже не дрогнула.

— Тут нет крошек.

Сойки и вороны пугали меня. Они разрывали мусорные пакеты, агрессивно прогоняли воробьев от кормушек зимой.

Сойка расправила крылья, ярко сияя, несмотря на морось, и опустилась к ногам папы. Я замерла, следила, как она роет землю, словно в бетоне могли прятаться черви.

— Кыш, — сказала я, голос звучал тихо среди стука дождя по листьям. Тревога смешалась с другими чувствами. Внимание сойки было неестественным. Я подвинула папу к себе. Его голова покачнулась, как у сломанной куклы. Мою грудь сдавило. — Тебе пора проснуться, — прошептала я на японском.

Сойка склонила голову от моих слов. Без предупреждения она расправила крылья и полетела в лицо папе. Я повернулась, закрывая папу собой, мое лицо уткнулось в его волосы, дыхание вырывалось порывами.