17. В Иностранном Легионе
Без страха, уверенные в своем легальном положении, мы прожили недолго. Постепенно начали точить нас те же тревожные мысли: смершевцам достаточно только взглянуть на нас, чтобы опознать «своих». О продолжающейся охоте на русских свидетельствовало объявление, вывешенное в конторе бургомистра. Под угрозой больших кар немцам запрещалось давать убежище советским гражданам и принимать их на работу. При появлении таковых лиц бургомистру предписывалось немедленно сообщать англичанам.
В это тревожное время на нашем горизонте появился молодой поляк в английской форме. В Ламмерсдорфе он работал во время войны, а сейчас служил в английских охранных частях. Ко всему, настроен был просоветски. Познакомились мы с ним у Доменика. В том, что он донесет на нас, мы не сомневались. На общем совете мы решили уходить на юг, во французскую зону: авось там послабее с охотой на русских! На следующий день после отъезда поляка, рано утром, мы покинули деревню. Снова мы месим грязь по дорогам недавней войны, голодаем и спим где попало. Чтобы не привлекать к себе излишнего внимания, стараемся идти проселочными дорогами. Но и вдоль них та же картина тотального разрушения.
Проходим историческими местами. Деревня Лосгейм. Сколько раз она упоминалась в сводках и сколько здесь полегло людей в последнем отчаянном наступлении немцев в Арденнской битве. У этой деревни пришелся главный удар немецких танковых дивизий.
Густой лес. За поворотом показывается одинокий домик, затерянный в лесу. Подходим. На наши крики на крыльце показывается молодая, красивая женщина. С испугом смотрит на нас. Мы просим чего-нибудь поесть. Женщина отвечает: — «Я вас очень боюсь. Пожалуйста, только не входите в дом! Мой муж лесник, но он в отъезде! Я вам сейчас вынесу бутерброды». — Лицо женщины выражает неподдельный страх. Мы ждем. Она выносит бутерброды, мы благодарим и улыбаясь уходим. Облегченно улыбается и она.
На третий день мы подходим к городку Прюм, также сожженному шквалом войны. Здесь наступали дивизии генерала Патона. Вдоль дороги тянутся могилы немецких солдат с крестами и касками на них. Странно видеть кресты с украинскими именами: «Иван Медведюк умер за великую Германию и фюрера». Что Ивану до «великой» Германии? Ирония судьбы! Иван взял винтовку, чтобы освободить свою родину от большевиков, а упал здесь на западной кромке Германии и лежит в чужой холодной земле!
Небольшой городок Битбург также разбит. Кажется он смешанным с грязью. Грязь везде — на улицах, на полях, изъезженных танками, и даже на уцелевших стенах домов. На этом сером фоне взгляд сразу замечает белый листок бумаги на срезанном снарядом телеграфном столбе. Это объявление о приеме в Иностранный Легион всех желающих от 18 до 35 лет. Контора легиона — в Трире. Что если нам податься в Легион? Мысль вначале кажется дикой, но постепенно мы к ней начинаем привыкать. Вспомнилось, что многие из белых воинов пошли в Иностранный Легион. По слухам, даже мой родной дядька оказался там.
Следует отметить, что местное население было на редкость неприветливое и негостеприимное. У этих не только хлеба или картошки, воды не выпросишь напиться. Проходя деревни, мы чувствовали враждебные взгляды на спинах. А ведь жители не знали, что мы иностранцы! Еду приходилось добывать на полях, но в это время года почти все съедобное было убрано. Ко всем другим бедам, у меня на руках пошли нарывы, а на левой руке у кисти открылась старая рана и прогнила почти до кости. Днем боль еще была переносима, но ночью — рукам нельзя было найти места.
Не доходя до Трира, мы остановились в небольшой роще и прожили рядом с картофельным полем трое суток. Решали, что нам предпринимать дальше. Я был за вступление в Легион. Евгений был против, а Григорий колебался. Тут мы и расстались. Евгений пошел обратно в Ламмерсдорф, а мы с Григорием направились в Трир. Ночь провели в недостроенном здании римской эпохи — Порта Негра. Спал я плохо, было холодно на камнях, болели руки. Утром, размяв застывшие члены и пообтрусившись, пошли искать контору Легиона. Она оказалась почти рядом — через площадь напротив.
В маленькой комнатке за столом сидел уже немолодой сержант с лицом, навсегда сожженным южным солнцем, и белым шрамом через правую щеку. Мы представились галичанами из Польши. Сержант в свою очередь представился — он был поляк, но польский язык почти забыл. Говорили мы по-немецки. Условия службы звучали как насмешка: за пять военных лет в Африке или Азии — пять тысяч франков и возможность получить французское гражданство. За эти деньги тогда можно было купить средней руки костюм или хорошие ботинки. Дешевы были легионеры в 1945 году! Гораздо дешевле, чем их римские коллеги две тысячи лет тому назад, сражавшиеся с германскими племенами.
Контракт мы подписали. Документов сержант не спрашивал. В мои расчеты конечно не входила служба в Легионе. Нам необходимо было немного отдохнуть и поправиться, а там действовать по обстоятельствам. От немцев бежали, от Советов бежали, убежим и от французов!
Сержант выдал нам справки и направление к бургомистру для получения питания и квартиры. Оставаться в Трире мы должны были день или два, пока не соберется достаточно многочисленная группа легионеров. После этого нас отправят в город Ландау, в военный лагерь.
У бургомистра карточки на продукты нам выдали, но квартиру определили где-то на окраине города. Пока стояла хорошая погода, мы решили переночевать где-нибудь ближе к конторе. У бургомистра к нам присоединился еще один легионер — бывший немецкий солдат в зеленой пехотинской форме. Дом его был в советской зоне и он решил податься в Легион. Хотя, может быть, у него были и другие причины.
Втроем мы сидели на скамейке в скверике. К нам подошла молодая девушка. Она быстро договорилась с солдатом, принесла одеяло, и они удалились в укромную часть скверика. Мы пошли осматривать римский амфитеатр и пустые казармы репатриационного лагеря.
Спали в развалинах какого-то дома. Ночью нас разбудили шаги и свет фонаря. Это была военная полиция. Проверили наши справки из Легиона и ушли. Утром Григорий обнаружил пропажу своей шляпы — не помню уж, где он ее раздобыл. Наутро все новоиспеченные легионеры собрались у конторы Легиона — человек с тридцать. Явился пожилой сержант француз, и мы отправились на станцию. На дорогу нам выдали провиант — грамм триста хлеба и кусок колбасы. Солдата провожала его ночная девица.
В вагоне, когда поезд тронулся, все, включая сержанта, набросились на еду и моментально все уничтожили. Мы же, имея опыт, съели одну порцию, другую сохранили. Хотя расстояние до Ландау и недалекое, но ехали мы долго. Во второй половине дня мы достали вторую порцию и при всеобщем неодобрительном внимании ее съели. Но дело так просто не кончилось. Сержант начал нас обвинять в том, что мы украли порцию. Мы были ошеломлены несправедливостью обвинения. Поднялся крик. Причем мы мало понимали друг друга — сержант плохо говорил по-немецки, а мы не знали французского.
Лагерь легионеров помещался в бывших немецких казармах, мало пострадавших от войны. Нас, прежде всего, хорошо накормили на кухне. Затем сержант отвел нас в казарму — большое одноэтажное здание, с комнатами, размером в хороший зал. Легионеры располагались на матрасах, положенных на пол перпендикулярно к стенам. В казарме стоял равномерный гул голосов. Мы с трудом отыскали два свободных матраса рядом. Познакомились с соседями. Мой — парень лет девятнадцати, представился сыном люксембургского посла. Почему пошел в Легион — не сказал. Сосед Григория был птицей иного полета. Полунемец-получех. По его словам, он был переводчиком у Геринга. Нам он сразу не понравился.
Ухо ловило только немецкую речь. Некоторые легионеры спали, другие лежали, глядя в потолок или беседуя с соседом, — осколки разбитого Третьего Рейха, собиравшегося существовать тысячу лет. Злая судьба теперь объединила бывших оберменшей и унтерменшей. Легион в те времена был убежищем, где прятались все преследуемые, как виновные в чем-либо, так и невинные, вроде нас.
Отдохнув, мы отправились искать земляков в других помещениях. Проходя одно, мы сразу издали распознали русачков. Трудно сказать точно, по каким признакам глаз автоматически выхватывает своих. Сидели они друг против друга на матрасах. Между ними стоял солдатский котелок, закрытый крышкой. Почему-то котелок мне сразу бросился в глаза. Поздоровались. Земляки гостеприимно предложили нам присесть. Имя старшего, с белобрысой щетиной на упрямом подбородке, было Михаил. Молчаливого младшего звали Андреем. Были они здесь уже старожилами — обретались вторую неделю. Сообщили нам много нового. Главная новость была в том, что Легион для нас закрыт. В Марселе, при отправке в Марокко, советские офицеры отсеивают «своих». Поэтому рекомендуется расстаться с Легионом еще до Марселя. Наши знакомые порешили сбежать во Франции.
После новостей разговор перешел на пережитое недавнее прошлое. Я подробно рассказал историю нашего побега из советской зоны. Слушатели приняли наш рассказ без видимых эмоций. Земляки переглянулись, и Михаил сказал: — «Расскажем и мы нашу историю. Но прежде разопьем, вот, спиртного — мы в городе достали!» — С этими словами он придвинул котелок и открыл крышку. Котелок доверху был наполнен водкой или спиртом. Хозяева уступили нам кружки, а сами взяли крышки от котелков. Михаил, колыхнувшись всем телом в такт, точно отмерил порции в сосуды. Мы взяли кружки. Михаил сказал: — «Что же, друзья, необходим тост! — и, помолчав, сказал: — Выпьем за Андрея Андреевича Власова, отдавшего свою жизнь за свободу России! Надеюсь, вы разделите с нами тост!» — Выпили. Водка была необычайной крепости. Задумались. Выпили еще раз за знакомство. Тепло разлилось по жилам. Хорошо помогает водка в тяжелые времена.