Когда я впервые попробовала провести настоящий спарринг один-на-один, мне надрал задницу паренёк, которому на вид было лет тринадцать. Когда драка закончилась так быстро, он как будто немного засмущался, но потом мы оба рассмеялись, и я вскоре попросила его сразиться со мной ещё раз.

Через несколько дней я увлеклась этим с головой.

Всё это время я старалась вообще не думать о Ревике.

Это удавалось на удивление легко. А может, это было легче, чем когда-либо ранее. Насколько я понимала, я во многом просто прикрыла для себя лавочку. Это оставляло меня в странном подвешенном состоянии, когда дело касалось секса и даже простого повседневного общения с видящими вокруг.

Той части меня просто не было дела. Ни до чего, имею в виду.

Я знала, что мне не должно быть всё равно. И что онемение, которое я ощущаю, это ненормально.

Проблема в том, что мне и до этого не было никакого дела.

К концу моей второй недели они сказали мне, что через четыре дня я начну работать в качестве наложницы.

Думаю, Улай нервничал ещё сильнее меня.

Ну, может, и нет, но он нависал надо мной на протяжении всего подготовительного процесса и не раз сообщал мне, что меня никогда не оставят одну, даже с клиентом.

Большую часть этих четырёх дней я провела с людьми, которые занимались одеждой Города.

Забавно, но эта часть процесса, наверное, весьма осчастливила бы многих моих подружек из Сан-Франциско. Лично я это возненавидела — особенно в начале. В тот первый день я почти каждые тридцать секунд смотрела на узорный циферблат над окном и ждала тех нескольких часов, когда меня отпустят на тренировку разведчиков.

Команда костюмеров, которая состояла из трёх женщин-видящих и двух мужчин, одевала меня так, как ребёнок одевает куколку, или как работник магазина одевает манекен. Они надевали на меня платья, юбки, туфли, накидки, шарфы и различное нижнее белье только для того, чтобы нахмуриться и снять всё обратно. Они никогда не спрашивали моего мнения, но с другой стороны, сомневаюсь, что мне хорошо удалось скрыть своё безразличие к их бесконечному дёрганью, подтягиванию, заворачиванию, завязыванию, цеплянию, застёгиванию пуговиц, поправлению узлов и развязыванию обратно, взбиванию и прочим играм.

В тот день голой я провела столько же времени, сколько и одетой, пока и это не стало мне безразлично. Когда становилось ясно, что они по той или иной причине вернулись к доске для рисования, то в половину таких пауз я даже не трудилась обратно надевать халат, потому что в натопленной комнате было жарко.

Вместо этого я просто плюхалась в плюшевое кресло, скрещивала ноги и как можно громче вздыхала, уставившись в потолок.

Осознав, что мне пофиг, они начали более открыто переговариваться между собой, обсуждать стили и цвета, которые подойдут к моему телу и лицу, перемежать это обсуждением предпочтений клиентов. Они также обсуждали, какая одежда наиболее совместима с ожиданиями от самого секса — в плане того, как эта одежда снималась.

Ближе к концу того первого дня я осознала, что невольно к ним прислушиваюсь.

К середине утра второго дня я по-настоящему старалась понять.

Отчасти это могло быть вызвано гордостью. Джейден, мой бойфренд на протяжении примерно шести лет в Сан-Франциско, как-то раз сказал мне, что я не понимаю, насколько трепетно мужчины относятся к женской одежде. Вообще-то он обвинил меня, что в этом отношении я была кайфоломщицей. Конечно, я слышала о стереотипах, как женщины манипулируют мужчинами с помощью одежды, но я никогда не умела управлять этой силой, и честно говоря, испытывала только презрение к такому подходу.

Но теперь это моя работа.

Я могла сколько угодно смотреть на это свысока, но правда в том, что мне нужно было понять это и отнестись серьёзно, если я собиралась работать по-настоящему. Может, это глупо, но я не собиралась позориться на своей дерьмовой работе — как минимум, не больше абсолютно необходимого минимума.

В любом случае, легче было думать об этом как о работе — актёрской игре или обслуживании столиков.

Вопреки тому, что я прислушивалась всякий раз, когда информация казалась мне полезной, я всё равно скатывалась в скуку всякий раз, когда дело сводилось к наблюдению за тем, как они шьют, подбирают сочетания цветов и образцы тканей. Полагаю, как женщина, даже женщина-видящая, я действительно безнадёжна.

Я старалась не позволять себе приходить к неизбежным выводам, которые напрашивались из этого, а также не слишком сильно задумываться над тем, что два моих единственных серьёзных бойфренда оба изменили мне с женщинами, которые прекрасно понимали правила этой игры.

Команда костюмеров, похоже, была так же не в восторге от моего безразличия, как я — от их артистического видения. Вместо того чтобы взаимодействовать непосредственно со мной, они поручили слугам развлекать меня чаем и маленькими мисочками с лапшой, фруктами и пирожными, книжками с картинками, антикварными калейдоскопами и устройствами виртуальной реальности — скорее всего, просто чтобы я им не докучала.

Когда я спросила, можно ли мне поработать над навыками разведки, они испытали явное облегчение. Главный костюмер даже лично отправился к Вой Пай, чтобы получить у неё специальное разрешение снять с меня ошейник на время примерок.

Они обсуждали меня и моё тело, не утруждаясь говорить тихо, даже при перечислении моих «недостатков», а также потребности во всех косметических процедурах, существующих на планете. Одна из них, похоже, особенно возмущалась состоянием моих волос — полагаю, это не должно было меня удивлять, потому что я не делала нормальную стрижку последний год или около того.

Они прислали свою команду косметологов, которые с энтузиазмом взялись за меня, пока костюмеры ушли к вешалкам, чтобы продолжить работу над созданием и продумыванием комбинаций одежды и аксессуаров для меня, как только они сочтут моё тело презентабельным. Мне выщипали брови, побрили ноги и зону бикини. Мне сделали несколько чисток лица, педикюр, маникюр, волосы подстригли и уложили. На моём лице протестировали и нанесли минимум две дюжины вариантов макияжа, и некоторые из них мне показались откровенно пугающими.

К плюсам можно отнести то, что мне каждый день делали массаж. Четыре разных видящих шлифовали мою кожу, укутывали её полотенцами и горячими камнями. Меня скребли, увлажняли, и наконец, хорошенько растёрли и затолкали в парную больше чем на час, пока другая видящая занималась моими ногами.

Затем они опять вернули меня в гардеробную.

Полагаю, они все должны были выполнить свою работу.

Гордость, соревновательный дух и сохранение имиджа, казалось, было для Города таким же важным, как для любого другого представление своей работы на подиуме Нью-Йорка. Они хотели, чтобы клиентов поразила хотя бы презентация, даже если про себя они могли сомневаться, что я сама тоже их поражу. Проблема в том, что они хотели видеть клиента в экстазе, визжащего и довольного до невозможности, но это просто не в моём духе.

Иронично, но вместо этого я осознала, что больше соглашаюсь с ними.

Я критично смотрела на себя, находясь словно вне своего тела. Я замечала недостатки, пыталась решить, делали ли они меня уникальной или принижали. Я пыталась представить разные реакции, которые может вызвать моя внешность в зависимости от того, как я держалась, как располагала свои руки и ноги. Я пыталась предсказать, какое впечатление разные стили окажут на большинство мужчин-людей.

Я также пыталась посмотреть на себя с точки зрения мужчины-видящего или женщины-видящей.

Но вообразить реакцию видящих было сложнее.

Я никогда толком не знала, что Ревик думал о моей внешности, за исключением наблюдений. Ревик, за которого я вышла замуж, мало что говорил о том, что привлекало его в ком-либо, и уж тем более во мне. Он как-то раз сказал мне, что я красивая, но он пытался затащить меня в постель. Сайримн льстил больше, но всё это смешивалось с мифом о Мосте.

Конечно, я знала, что привлекала его, но я понятия не имела, что происходило в рамках этого спектра, и какова я в целом.

В любом случае, я понятия не имела, считал ли он меня привлекательной до тех пор, как мы влюбились друг в друга.

С видящими у меня в целом было меньше опыта — по крайней мере, с теми, кто сказал бы мне правду. По словам Улая, реакции видящих всё равно были намного более многогранными.

В любом случае, я воспринимала своё лицо и тело как реквизит, и глядя на другие реквизиты на складе, я осознавала, что ощущаю себя не очень хорошо, понимая, что не дотягиваю до большинства из них.

Улай сказал мне, что всё это бред. Похоже, это по-настоящему разозлило его. Он думал, что Ревик подорвал мою самооценку.

В конце концов, одна из видящих-костюмеров, похоже, уловила, как я воспринимала весь этот процесс. Это была женщина по имени Вахлу, и она начала разговаривать со мной почти как с коллегой.

Другие последовали её примеру, и на третий день я могла задать любому из них вопрос о том, чего именно они хотели добиться данным цветом или стилем, в каком порядке мне раздеваться, как держать руки или как встать, чтобы показать определённые аспекты моего тела через одежду. Я спрашивала у них, чего ищут мужчины-видящие в плане физических характеристик, и схоже ли это с тем, чего примерно ищут мужчины-люди.

Вахлу часами объясняла, как они разрабатывали внешний вид разных костюмов, какие части мне нужно оставить на себе, когда и как избавиться от остальных, какие цвета подходили к моим волосам и коже. Она много рассказала мне много о мужчинах-видящих, даже специально прошлась по моему телу и рассказала, что они оценят превыше всего, а также указав, где я по-прежнему незрелая в некоторых аспектах. Она объяснила, как превратить это в преимущество или скрыть, в зависимости от конкретного мужчины.