Когда стрельба прекратилась, воцарилась тишина. Я слышал тяжелое дыхание Анри. Я тоже задыхался. Я смотрел прямо перед собой. Когда охранники отошли в сторону, мои колени ослабли, и я упал на землю.

Кровь. Моя семья погибла, утонула в собственной крови.

Мои руки дрожали. Гнев бурлил во мне. Потом, со слезами на глазах, я закричал. Мое сердце разбилось, когда я посмотрел на свою семью на земле... мой младший брат и сестра... тело Зои в ловушке под моей Бабушкой, ее рука тянулась ко мне, теперь неподвижная и безжизненная.

Анри вскрикнул рядом со мной, когда меня вырвало.

Кровь. Я видел только кровь.

Затем Джахуа встал передо мной и Анри. Он говорил с охранниками.

— Взять их. Бросьте их в фургон. Мы здесь закончили. Тела оставьте. Пусть гниют на солнце.

Я смотрел на свою мертвую семью. Потом я почувствовал, как моя рука сжалась. Я посмотрел в сторону, мои глаза затуманились слезами. Опустошенное лицо Анри уставилось на меня.

Я хотел что-то сказать. Пытался, но слова не выходили. Меня пронзила боль. Я не думал, что когда-нибудь снова смогу дышать.

Я смотрел в глаза Анри, когда вдруг все потемнело.

Я проснулся привязанным к кровати. Мой брат рядом со мной, и боль началась снова…

Мои глаза открылись. Тьма отступила. Я задыхался. Мое сердце билось слишком быстро. С кристальной ясностью, образы из моего сна всплывали снова и снова в моей голове... Кровь, оружие, Джахуа… мой брат Анри, моя сестра Зоя плачет… ее рука тянется ко мне, чтобы я спас ее... но я не мог спасти ее. Я не мог спасти никого из них.

Мой желудок свернулся, и меня вырвало. Мне хотелось действовать. Мне хотелось спрыгнуть с кровати и закричать. Я хотел разорвать кого-нибудь на части. Разорвать Джахуа, как он разорвал мою семью. Я зажмурился, когда мое онемевшее тело отказалось двигаться. Мой разум держал меня в плену, прокручивая в голове их смерти. Я мог видеть это ясно. Я чувствовал запах свежей крови, дым от стрельбы. И я видел безжизненные открытые глаза моих родителей и Бабушки. Я видел крошечные тела моих младших брата и сестры на окровавленной земле. И я видел крошечную ручку Зои, выглядывающую из-под моей бабушки. Но я не видел ее лица.

И Анри. Я видел каждую часть его лица, идентичную моей.

Мой желудок сжался так сильно, что я думал, что никогда больше не смогу дышать. Трещина в моей душе была такой большой, что я думал, что она никогда не заживет. Раньше у меня не было ни чувств, ни воспоминаний о прошлом. Но сейчас? Теперь я чувствовал все, каждую потерю, каждый ужас в моей голове. Каждое воспоминание было кинжалом в моем теле, который я не мог вытащить.

Слезы полились из моих глаз. Боль, такая сильная, что перехватывало дыхание, пронзила все мое тело. Еще больше воспоминаний было в моей голове — цепочка, мой брат, Анри. Черт! Анри, держащий меня за руку.

Я посмотрел на свою руку. Это все еще казалось таким реальным. Я все еще чувствовал, как сжимаются пальцы Анри, говоря мне: «Dzlieri. Будь сильным. Держись».

Еще больше слез полилось из моих глаз. Когда я вспомнил тот ужас, то почувствовал отражение в его глазах, в его темных глазах, как и у Зои. Зои, которую убили. Моя маленькая Зоя, которая кричала мое имя и тянулась ко мне до самого конца.

Я не мог с этим справиться. Не мог выдержать эту волну агонии, которая сокрушала мою душу. Я хотел, чтобы воспоминания прекратились. Я хотел, чтобы боль моей семьи прекратилась.

Я хотел, чтобы все это, бл*дь, прекратилось!

Мое тело напряглось, и боль в груди пылала. Я повернулся к Талии. Я знал, что она рядом, ее рука покоилась на моем животе.

Я сосредоточился на этой руке. Я сосредоточился на тепле, просачивающемся сквозь мою кожу.

Я был не один. Больше не один. У меня была Талия. В моем сердце была Талия.

Уловив ее мягкое дыхание, я перевернулся на бок, мои глаза затуманились слезами. Я облокотился на руку и смотрел, как она спит. Я видел ее спящую фигуру, освещенную тусклым светом от прикроватной тумбочки. Она знала, что я ненавижу темноту. Она знала это, и мне не нужно было ей об этом говорить. Я сморгнул слезы и сосредоточился на ее длинных золотых волосах, на ее розовом рте. Я зажмурился, и еще один укол боли пронзил мое сердце.

Я протянул руку и накрыл ее руку своей ладонью. Я хотел, чтобы она проснулась. Мне нужна была ее рука на моем лице. Мне нужен был ее рот на моем, мне нужно было, чтобы она обхватывала меня за талию.

Я сжал ее руку, но она продолжала спать. Мои глаза блуждали по ее телу. Моя грудь сжалась от того, как сильно я ее хотел. Она была прекрасна. Такой чертовски красивой.

Мой взгляд скользнул по ее шее к груди и сиськам. Затем я успокоился. Мои глаза широко раскрылись, когда мой взгляд остановился на золотой цепочке на ее шее. У меня перехватило дыхание, когда я вспомнил, как мой Папа передавал подобные вещи Анри и мне. Он хотел, чтобы мы восстановили репутацию клана, чтобы Коставы снова стали великими…

Папа встал и, положив руки на плечи, спросил: «Кого вы уничтожите?»

Мы глубоко вздохнули и произнесли три имени, которые знали наизусть: «Волковых, Толстых и Дуровых». Моя кровь, как огонь, хлынула по венам. Цепочки, которые нам подарили, были золотыми. И кулоны с нашим фамильным гербом.

Я уставился на цепочку Талии. Она выглядела точно так же. Задержав дыхание, я наклонился вперед и изучил кулон. Там был герб. Мой пульс забился сильнее, когда я разглядел эмблему — волк, щит, а затем я замер, когда мои глаза прочитали фамилию, выгравированную сверху.

«Дыши, дыши», — говорил я себе, но дышать не мог. Выпустив руку Талии, я сжал кулаки по бокам.

Этого не может быть. Не может быть. Нет!

Я вспомнил, как проснулся в подвале. Я был заперт во тьме, меня держали в цепях. Пленили. Оставили умирать.

Я покачал головой, когда боль и ярость наполнили мои мышцы. Имя на кулоне Талии пронзило мой разум. С каждым ударом, огонь горел и горел. Они изгнали мою семью. Они были причиной того, что Джахуа уничтожил моего Папу и всю мою семью.

В моей голове прозвучал Папин голос: «Кого вы уничтожите?»

«Волковых, Толстых и Дуровых».

Толстых.

Больше не в силах сдерживать ярость, рев вырвался из моего горла. Я навалился всем телом на Талию. Она солгала. Она обманула меня. Я не был свободен... Я был гребаным пленником Толстых!

Карие глаза Талии в шоке открылись. Я схватил ее за запястья и поднял над головой. Она задохнулась, пытаясь пошевелиться, кровь отхлынула от ее лица. Но она не смогла бы сбежать. Она не могла даже пошевелиться.

Ее испуганные карие глаза встретились с моими.

— Заал, что? Что случилось?

Она потянула руки, пытаясь вырваться, но я зарычал и прошипел:

— Толстая... — яд и ненависть разжигали мой гнев.

Лицо Талии стало еще белее, а глаза невероятно расширились. Ее нижняя губа задрожала, руки задрожали.

— Заал... пожалуйста, — взмолилась она. Ее мольба на мгновение заставила меня вздрогнуть. Я ненавидел, когда ей было грустно.

Толстая! Мой разум напрягся. Гнев снова овладел им.

— Толстая, — угрожающе прорычал я.

Она покачала головой.

— Заал.

— Чертова Толстая! — взревел я. — Враг! — Талия вздрогнула и съежилась под моим телом. — Ты гребаный враг! — прогремел я, но Талия только еще больше плакала.

— Нет! — прошептала она прерывисто. — Не надо.

«Убей, убей, убей, sasaklao» — только и слышал я в своей голове.

Я должен был убить ее. Я был Коставой. Толстые должны умереть от моей руки. Но я не мог. Это была Талия.

Распрямив спину, я оттолкнулся от кровати. Мои руки схватились за голову. Боль была слишком сильной, горе поглощало мое сердце.

— Заал! — позвала Талия и поспешила к моему краю кровати. Я повернул голову к ней лицом. Ее лицо было красным и заплаканным. Она смотрела на меня, и мое сердце защемило. Это была Талия. Моя Талия.

Но она была чертовой Толстой!

Она протянула дрожащую руку.

— Пожалуйста, — умоляла она. — Прими это... поверь мне... дай мне объяснить.

Я уставился на ее руку. Но все, что я видел, это как Папа отдал мне и Анри наши цепочки и велел нам отомстить за семью. Охранники с винтовками, выстрелы, кровь... Зоя... темные глаза Зои умоляют меня помочь ей. Но я не мог... я не мог спасти ее…

Новые образы вторглись в мой мозг. Узкая холодная постель, холодная ухмылка Джахуа, его смех, иглы, боль. Анри кричит рядом со мной. Цепи, побои. Больше игл, больше боли. Темнота, гнев. Ничего, кроме раскаленного гнева, и постоянная жажда убивать.

Тело затряслось, вены на шее выпирали от напряжения. Я стиснул зубы. Я так сильно сжал кулаки, что ногти проткнули ладони. Я закричал и выбежал из комнаты Талии Толстой.

Я достиг лестницы. Охранники Толстых выбежали мне навстречу, высоко держа оружие. Вспомнив как охранники стреляли по моей семье, я зарычал. Они ничего для меня не значили. Я ударил кулаком в лицо охранника. Подняв его на руки, я согнул колено, бросил его вниз и сломал ему спину.

Другой охранник выстрелил в меня. Пуля попала в стену. Но звук этой пули привел меня в ярость, разрывая на части. Протянув руку через узкую лестницу, я схватил охранника за шею и ударил его своей головой. Охранник зашатался, рухнув от удара. Я приложил руки ему к шее и надавил. Она сломалась, и я бросил его безжизненное тело на пол.

Я рванул вниз по лестнице. Мне пришлось бежать из этого ада. Когда я завернул за угол у подножия лестницы, то увидел наружную дверь. Продвигаясь вперед, я направился к выходу.

Когда я проходил через гостиную, мое внимание привлекло движение слева. Он. Лука. 818. Долбаный Толстой! Он уставился на меня, грудь обнажена, только треники прикрывают его ноги, как и у меня. Я опустил голову. Гнев окутал меня, окружая яростью.

— Заал, — холодно сказал Лука, — успокойся.

Я разминал шею из стороны в сторону, наблюдая, как Лука готовится к бою. Я с отвращением скривил губы. Я начал ходить вперед-назад, вперед-назад.