— Могу открыть тебе небольшой секрет, — вновь заговорил полковник, видя, что собеседника уже не надо уговаривать. — Ты со своими орлами воевал на славу. Полк скоро станет гвардейским. Этим гордиться надо, командир. А сейчас пока отправляйся лечиться. Войне еще конца не видно…

— Все равно я вернусь в полк! — горячо проговорил Белоусов. — Вернусь и буду беспощадно уничтожать фашистскую нечисть.

— В этом я нисколько не сомневаюсь. Значит, договорились: завтра отправляешься в путь.

— Отправляюсь.

И вот Белоусов в тыловом госпитале в Алма-Ате. Гангрена до того обострилась, что даже морфий ни на минуту не заглушал боль. Лечение результатов не дало. Профессор Сызганов без обиняков сказал Белоусову:

— Без ампутации ноги не обойтись.

— Доктор, не могу я остаться без ноги, — с мольбою во взгляде проговорил Леонид Георгиевич.

— Поймите, упрямый вы человек, положение очень серьезное. Сейчас речь идет о жизни и смерти, а не только о ноге. Подумайте. Вечером я к вам зайду.

Остаток дня Белоусова терзала неотступная мысль: неужели придется навсегда расстаться с авиацией?

Он пытался представить себя в кабине самолета с протезом. Нет, это невозможно!..

— А почему невозможно?! — высказал вслух он свою мысль.

Он как-то слышал, что на Черноморском флоте летает летчик без одной ноги. Есть и на Ленинградском фронте командир эскадрильи Яков Жигалев. Он еще в 1933 году потерял ногу при аварии самолета. Сейчас его эскадрилья обслуживает подпольные центры и партизанские отряды Ленинградской области. Значит, и без ноги можно летать, и не только летать, но и воевать…

Гнетущие думы стали постепенно рассеиваться. Вечером пришел профессор.

— Вижу, что вы приняли разумное решение, — сказал он. — Я не ошибся?

— Не ошиблись, — ответил майор.

— Вот и хорошо.

На следующий день профессор Сызганов ампутировал Белоусову правую ногу выше колена.

Три бесконечно долгих месяца был прикован к постели Леонид Георгиевич. Все это время его занимала одна мысль: как летать без ноги? Для того чтобы управлять самолетом, имея вместо правой ноги протез, нужны какие-то новые способы и приемы. И он искал, продумывал эти способы, необходимые при взлете, во время пилотирования и посадки. Мысленно он был уже там, в родном гвардейском полку, и вместе с боевыми друзьями поднимался в ленинградское небо, замутненное горьким пороховым дымом войны.

И вот в такие-то дни радостного ожидания на Леонида Георгиевича обрушилась новая страшная беда. В левой ноге он почувствовал уже знакомую щемящую боль. Нога мертвенно побелела, а ниже колена появилась язва.

На этот раз его не надо было уговаривать. Белоусов сказал:

— Режьте, но только ниже колена. Пусть хоть одна нога сгибается.

Но даже теперь его не покинула мысль о возвращении в строй боевых летчиков. Белоусов узнал о подвиге Алексея Маресьева, которому тоже ампутировали обе ноги, но он вернулся в часть и сейчас продолжает воевать. Правда, Маресьеву ампутировали ноги ниже колен. Ему, Белоусову, придется труднее. Но все равно и он будет летать!

…Около 600 дней провел Белоусов в госпитале. Здесь ему довелось не только провожать 1942 год, но и встретить 1944-й.

Неодолимое желание вернуться в строй постепенно перешло в уверенность, что именно так и будет. И это поддерживало дух Леонида Георгиевича. Но были дни, когда им овладевали мучительные сомнения и раздумья. Примут ли его снова в семью боевых летчиков? А если не примут, то как быть дальше?..

— Нет, я все же буду летать! — снова и снова говорил он себе, отгоняя самые мрачные мысли. — Буду летать, и обязательно на истребителе. Я еще не рассчитался с фашистскими захватчиками за их злодеяния.

Весной Леонид Георгиевич почувствовал себя совершенно здоровым. Он уже хорошо овладел протезами, начал тренироваться в ходьбе без палки. Желание поскорее расстаться с госпиталем и вернуться в свой полк становилось непреодолимым.

Долгожданный день наконец настал: Белоусов в московском поезде. А от Москвы до Ленинграда — всего ночь пути. Когда раньше, до войны, Белоусову доводилось ездить по этой магистрали, ночь обычно проходила в безмятежном сне. Сейчас сон не шел. Через несколько часов он встретится с боевыми друзьями, с которыми не виделся столько долгих месяцев…

Теперь его сверстники по службе и многие бывшие подчиненные выросли и возмужали не только по годам. Взять хотя бы Василия Голубева. Было время, когда он стажировался в эскадрилье Белоусова. Теперь Голубев — командир гвардейского авиационного полка, Герой Советского Союза, подполковник. Иван Иванович Сербин, которого Белоусов знал еще младшим летчиком и с которым служил в одной эскадрилье, сейчас — полковник, заместитель командующего ВВС Балтики по политической части.

Думая об однополчанах, Леонид Георгиевич завидовал им. Но то была хорошая зависть, не отделимая от гордости за успехи друзей.

Что ждет его впереди? Судьба так сурово расправилась с ним: через край хватил он физических и моральных испытаний, стал инвалидом. Ни звание, ни должность не волновали коммуниста Белоусова. Единственное его желание — снова сесть на боевой самолет. Пусть даже рядовым летчиком, но наравне с другими сражаться с ненавистным врагом.

Лишь далеко за полночь Белоусов забылся неспокойным сном…

А утром долго стоял в коридоре у окна. Поезд приближался к Ленинграду. Знакомые, ставшие дорогими сердцу места. Но как изменился их облик! Леонид Георгиевич смотрел на следы долгих и кровопролитных боев на приневской земле. Перед взором проплывали воронки от авиационных бомб и тяжелых снарядов, целые массивы иссеченного осколками леса, высоко торчащие пни. На подъезде к станции Мга показались тысячи березовых крестов с надетыми на них немецкими касками — все, что осталось от любителей чужого добра. Они мечтали о чужой земле, и получили ее — ровно столько, сколько им положено: по три аршина… Промелькнули корпуса Ижорского завода. Как фашисты ни бесновались, но даже здесь, в полуразрушенных цехах, на линии фронта, не прекращалась работа, ковалось оружие для фронта, для победы над врагом.

С каждым перестуком колес ближе Ленинград. И с каждой минутой нарастало волнение Белоусова. Легендарный город на Неве, каким он его увидит? Как выглядят сейчас ленинградцы?..

Волновало майора и то, как встретят его боевые друзья. Крепкие объятия, радостные лица, расспросы — все это, конечно, будет… Но как они отнесутся к его решению снова сесть на боевой самолет? В письмах они умалчивали об этом, хотя Леонид Георгиевич не скрывал своих планов. В одном из последних писем — он помнит его наизусть — Белоусов писал: «Я вернусь на фронт, и если вы, друзья, поможете, я снова буду летать, у меня еще не закончен счет с врагами моей Родины. У меня нет ног, но у меня есть лютая ненависть к немецким захватчикам. У меня есть глаза, отлично видящие врага, и руки, которые могут держать ручку управления самолетом. И я буду уничтожать фашистскую чуму».

Поезд медленно подошел к перрону Московского вокзала. Обычная сутолока пассажиров и встречающих. Стоя у окна, Белоусов заметил знакомую фигуру. То был старый боевой товарищ — Иван Иванович Сербин, теперь заместитель командующего, или, как называл его Белоусов, комиссар балтийских летчиков. Встреча была теплой и радостной.

После первых объятий Сербин, посмотрев по сторонам, спросил:

— А где же семья? Я что-то никого не вижу.

— Жена и дочь остались там.

— Как это там? А вещи тоже там?

— Тоже, — смутившись, ответил Белоусов.

— Все ясно, — улыбнулся полковник. — Майор Белоусов верен себе: все оставлено дома, только он один прикатил. Немедленно вызывай семью. А сейчас — поехали.

Машина катила по ленинградским улицам. Белоусов с болью в сердце смотрел на разрушенные дома, на фанерные листы в окнах вместо стекол. Личная беда показалась ему каплей в море по сравнению с той, какую принесли гитлеровцы Ленинграду и его жителям.

— Нет, Иван Иванович, не могу я остаться в стороне, — проговорил Белоусов, как будто продолжая начатый разговор. — Не могу не отплатить врагу. Пока жив — буду драться в небе и мстить фашистам.

— За тебя уже хорошо отомстили твои друзья и все балтийские летчики.

— Все это так, — перебил Сербина Леонид Георгиевич. — Но я-то еще не израсходовался, не вышел в тираж. Думаешь, без ног, так ни на что не способен? Я — коммунист, и вот увидишь, что буду летать не хуже других.

Сербин ничего не ответил на такое категорическое заявление друга. Он достаточно хорошо знал его характер, целиком и полностью был на его стороне. Но доверить боевую машину безногому летчику — дело не простое. На это нужно разрешение начальства. Сербин решил добиваться такого разрешения. Ведь Белоусов был среди них, авиаторов Балтики, одним из лучших. Как же не помочь ему снова занять место в строю?

Долгие дни тревожного ожидания, и наконец из Москвы пришел ответ на ходатайство командования авиации Краснознаменного Балтийского флота. В нем говорилось, что летчику Белоусову разрешается начать учебные тренировки…

И вот Леонид Георгиевич, радостно взволнованный, уже в тренировочном полку. На руках у него направление, на котором рукой командующего ВВС КБФ написано: «Ввести в строй». Это была путевка в небо.

Но еще до начала учебных тренировок Белоусову довелось подняться в воздух. А случилось это так. На аэродром прилетел старый приятель Леонида Георгиевича Николай Никитин, служивший раньше у него в эскадрилье, теперь он был заместителем командира авиационной дивизии.

Белоусов с любовью поглаживал плоскости, фюзеляж По-2, на котором прилетел Никитин. Потом попросил у него разрешения посидеть в кабине. Посидел, поработал рулями и, не выдержав, взмолился: