Глава 7

Нина не приходила целый день. Он ждал ее на новый сеанс, но она только забежала на пять минут, чтобы принести ему завтрак — неожиданно плотный, практически как два завтрака — хлопья с молоком, яичницу с беконом, кофе, кусок торта и круассан.

— Зачем так много? — спросил он.

— Сегодня у меня дела в городе, и тебе придется поголодать до завтрашнего дня, — объяснила она. — Так что наедайся.

Она ушла, так и не включив свет, хотя он попросил ее об этом.

— И что же мне делать в темноте? — спросил он.

— Продумывай план моего лечения. Разве тебе нужно что-то, кроме своих мозгов? Мне кажется, по-настоящему умному человеку не может быть скучно самому с собой.

Он не нашел что возразить, и она ушла, оставив его во мраке.

Несколько часов он просто спал, и ему снился лабиринт. Он все время заходил в тупик, и везде ему чудился голос Нины — только усиленный в десяток раз, — она была Минотавром. Очередной тупик был закрыт на засов снаружи. Это был не просто тупик, а железная дверь, точно такая же, как и та, что вела в подвал. Он пытался открыть ее, толкать, пинать ногами, но ничего не помогало — она только отзывалась железным гулом. Он проснулся в холодном поту.

Как он мог до сих пор не продумывать план побега? Почему только во сне его волновала своя свобода и жизнь?

Он понял, что сегодня — идеальный день, чтобы понять, как открыть дверь, и не ошибся.

Роберт на ощупь пробрался вверх по лестнице и принялся молотить кулаками по металлическому полотну. Нина не пришла на шум. Значит, ее нет в доме. Значит, она не услышит его попыток сбежать.

Он провел рукой по дверной щели, и обрадовался, когда понял, что она не соприкасается со стеной наглухо. Она закрывалась на засов, значит, можно было понять, на какой высоте этот засов находится. Настало время тщательно обследовать место его заточения.

Он спустился, на ощупь подошел к ближайшей стене, встал на четвереньки и начал медленно ползти. Первым препятствием была стремянка. Он потрогал ее и осторожно обошел. Дошел до угла — там стояли какие-то инструменты, он различил лопату, грабли и пару деревянных черенков без насадок. Роберт посидел в этом углу какое-то время, пытаясь понять, как это все может ему пригодиться. Только если он задумает оглушить Нину. Лопата — классическое орудие убийства, и если он хотел сбежать, стоило держать ее рядом с дверью. Только Нина может это заметить. Нет, не сегодня. Сегодня он просто обследует подвал. Он думал, что поймет, когда придет время действовать. Тогда он выберет момент и атакует ее из-за двери. Сейчас это был не тот момент. Он еще слишком слаб для нападений: нога ныла, и любой более или менее сильный толчок в грудь мог свалить его на землю.

Роберт полз дальше. К ладоням прилипали столетние слои пыли, он то и дело отряхивал их о свои брюки. Было не жалко — их принесла ему Нина, чтобы «держать тебя в чистоте и красоте». Через несколько метров на полу что-то звякнуло — он задел ногой какую-то железку. Роберт ощупал пол: на нем лежали стопкой три-четыре железных листа. То, что нужно. Должно быть, это старый разобранный мангал для барбекю или еще бог знает что. Но это как раз то, что могло пригодиться. Он взял один из листов — самый ровный — и пополз дальше.

Следующий угол был чист — странно, учитывая запущенность подвала. Зато в ближайшем к лестнице углу, напротив места, с которого он начал поиски (если ориентация в пространстве не обманывала его) было кое-что тяжелое. Чугунные щипцы для угля. Роберт ликовал. У него было все необходимое, чтобы устроить побег.

Осторожно неся в руках свои находки, он снова поднялся по лестнице.

Он просунул железный лист в дверную щель сверху и медленно опускал ее, пока не наткнулся на засов. Он двигал лист влево и вправо в надежде, что засов окажется не таким тугим. Это было тщетно, он только поранил руку. Он почувствовал, как теплая капелька крови сползает по его пальцам. Плохо, очень плохо — Нина может заметить это, и что тогда он ей скажет? Как объяснит свои боевые ранения?

Тут ему в голову пришла замечательная идея — он может пометить место, где находился засов. Кровь как раз была кстати. Он провел порезанным пальцем по кирпичу напротив засова. В темноте ничего не было видно, но он попробует уговорить ему оставить свет в следующий раз. Он вытащил металлический лист и проделал то же самое снизу, замеряя ширину засова. И снова оставил кровавую отметину.

Теперь настало время щипцов для угля. Роберт попытался просунуть одну из половин в дверную щель, но ничего не получилось: они были слишком толстыми для проема. Тогда он нащупал все еще мокрый от крови кирпич и принялся стучать по нему рукояткой. Несколько камешков отвалилось от него. Значит, кирпич был не таким плотным, и в следующий раз можно будет раздробить его и вытащить. Тогда он сможет достать рукой до засова. Возможно, придется дробить и соседний кирпич. Работа была долгая и трудная, но это казалось ему вполне реалистичным планом.

Роберт устал. Он отнес инструменты на место, оставив их там, где они были, чтобы Нина ничего не заподозрила. Затем прилег на матрас и уснул.

***

Она сидела рядом и смотрела на него. Удивительно, как выматывает планирование побега, он не проснулся, даже когда она зажигала свет.

— Где ты была? — спросил он. — Сейчас день или ночь?

— Ты, похоже, только и делал, что спал. — Она усмехнулась. — И даже не думал обо мне?

— Думал.

— Сейчас глубокий вечер. Я была у детектива Кюмри. Он славный мужчина. Мы переспали.

Сказанное так поразило Роберта, что у него невольно приоткрылся рот. Она коснулась его подбородка, его слегка передернуло.

— Что, ты хотел быть моим единственным?

Похоже, что ей нравилась ревность.

— Только не будь как Джо.

— Кто такой Джо?

— Джо — новая история, о которой я тебе расскажу.

***

— Он был совсем взрослым, по крайней мере мне так казалось. На курс старше меня. Меня всегда тянуло к мужчинам постарше. Один год — не слишком большая разница в возрасте, но хотя бы какая-то разница. Мы начали встречаться после студенческой вечеринки, когда проснулись в одной постели.

Роберт вопросительно посмотрел на Нину.

— Нет, ничего такого не было. Мы просто лежали в одежде, я — на его груди, а он — обняв меня за талию. Я считала его крутым. Он слушал металл, учился на отлично и был поначалу несколько холоден ко мне. Самое яркое воспоминание, после которого я окончательно в него влюбилась, — его нелюбовь к красной помаде. Он сказал мне об этом прямо.

— Она была на тебе?

— Да. Я обожаю красную помаду, она делает меня уверенной в себе и отстраненной. Никто не захочет целоваться с девушкой, на которой красная помада. А он захотел. Это и было тем самым моментом: я помню, как мы сидели вдвоем на одной из двухъярусных кроватей и пили водку с апельсиновым соком. Мне было явно достаточно, но я не знала меры, особенно после смерти Эдди.

— У тебя проблемы с алкоголем?

— Были, очень серьезные. Не хочу сейчас об этом говорить. Могу сказать только одно: никто мне не помог. Все видели, что я спиваюсь, все говорили «хватит», «посмотри на себя», но никто не оказал практической помощи. Ни один человек. В какой-то степени именно после этого я не очень доверяю людям.

— Не похоже, что ты не хочешь об этом говорить.

— Не хочу. Он как-то неловко наклонился ко мне, как будто случайно, чтобы поставить свой стакан, и мои губы оказались рядом. Я почувствовала себя ужасно грязной, но одновременно очень желанной. Помада размазалась по нашим губам. Когда он оторвался от меня, его рот был красным, как будто он поцеловал шлюху. Мне очень нравился этот образ. Тогда я в него и влюбилась.

— Контраст?

— Что? А, да. Если ты об этом, то да, отличник, маменькин сынок — хотя я узнала об этом позже, — и такая порочность. Контраст крайностей — как раз то, что я люблю.

— А что тебе понравилось во мне? — Роберт сам не ожидал, что задаст такой вопрос, но было поздно.

— Хм. Помнишь, как мы стояли около концертного зала, когда всех выводили наружу? Ты попросил у меня закурить.

— Да.

— Ты сказал, что арестуешь меня, и я сразу почувствовала опасность.

— От меня?

— Да, ты так молод и так складно говоришь. Ты показался мне чертовски привлекательным, в полицейской форме, с идеальными скулами, совсем как Кевин Костнер в «Нет выхода». И достаточно наглый, чтобы так шутить. Тебе никогда не говорили, что у тебя есть особенная харизма?

— Нет. Но я полагаю, она есть, если ты в меня влюбилась?

— Есть. Знаешь, что было последним штрихом в твоем образе?

— Что?

— То, как ты надел перчатки, когда уходил.

— У тебя фетиш по перчаткам?

— Не знаю. Но ты в них смотришься сногсшибательно.

— Спасибо. Жаль, при мне их нет.

Они какое-то время молчали. Роберт почувствовал, что все еще хочет ее, несмотря на все, что она сделала с ним.

— Джо и вправду оказался маменькиным сынком. Он был единственным ребенком в семье, и мама опекала его, как наседка. Что бы он ни захотел и ни собирался сделать — она поддерживала его и вселяла в него чувство собственного превосходства. Примерно тогда я начала толстеть. Я пила безбожно. Я приходила к нему домой пьяной. Никто ничего не замечал. Или не хотели видеть.

— Ты переживала из-за набора веса?

— Тогда — нет. Потому что было всего-то плюс пять-семь кило. Вот потом все стало совсем плохо, когда я набрала лишних тридцать килограммов. Но это случилось позже.

— А как Джо на это реагировал?

— Был один неприятный момент. Он спросил, не беременна ли я. Потому что об этом спросила его мама. Я была оскорблена до глубины души. А еще он запрещал мне видеться с моими подругами, потому что считал их недостойными моего (хотя, думаю, имелось в виду его) внимания.

— Отношения превратились в ад?

— Не сказала бы, что ад. Просто в какой-то момент он начал меня бесить. Я была очень тихой девушкой, скромной и кое-где робкой. Я не могла его бросить. Я не могла и помыслить о том, чтобы сделать ему больно. Моя любовь за три года, что мы встречались…