Глава 15.

Алёна влезла в футболку и джинсы, стянула волосы в хвост и вышла из спальни.

На кухне ее ждал Ваня. И кофе.

— Мурка, ну не сексом же единым жив человек. У тебя в холодильнике одна трава. Траву курить надо, а не есть. Уже обед, а я еще не завтракал. — Шаурин стоял перед открытым холодильником, задумчиво изучая его скудное содержимое.

Биойогурт, пара яблок, овощи и салат. Негусто.

— Ванечка, так ты выпускай меня хоть изредка из спальных хоромин, будет у тебя и обед, и завтрак. А так…

— А так придется ехать к маме, там точно накормят.

— Поехали, — согласилась Алёна, торопливо отхлебывая кофе. — У меня как раз кое-что есть для твоих родителей. Так сказать, мое алаверды.

— Не стоило…

— Стоило, — уверенно отмахнулась она от его вялого протеста. — Если уж ржать надо мной, то по делу. И для тебя я припасла подарок.

— Я заинтригован.

Они быстро допили кофе, хотя спешить было некуда. Вернулись в спальню. Ванька присел на кровать. Алёнка нырнула в гардеробную и через минуту появилась с пакетом в руках. Из него она выудила небольшую коробочку. Ваня взял ее осторожно, не спеша срывать цветастую обертку. Алёна еще ни разу ничего ему не дарила. Не мог представить, что бы это могло быть. С трудом верилось, что какая-то безделушка или галстук. Не в ее стиле такая банальность.

— Давай уже, — подогнала Лейба, сгорая от нетерпения посмотреть на его реакцию. — Я старалась.

— Вот именно это меня и настораживает, — ухмыльнулся Ваня, распаковал подарок… и взорвался от хохота, вытащив черную футболку. Так рассмешила его, до коликов, разумеется, не сама футболка, а изображенный на ней принт.

— Я знала, что ты оценишь, — самодовольно сказала Алёна, расплываясь в улыбке.

— Лейба, ты неподражаема. Я хочу надеть ее сейчас. И так прийти к родителям, — выдохнул Шаурин, когда взял себя в руки.

— Давай отутюжу и напялишь. — Забрала у Ваньки футболку и, приложив к его груди, разгладила ладонями строгую белую надпись «I killed Kennedy». — Твой Че Гевара отдыхает.

До того как Алёна успела отступить, Ваня обхватил ее руками. Она податливо навалилась на него и на мгновение крепко прижалась к губам.

— Ванечка, можно тебя попросить? — Взгляд голубых глаз стал вдруг странно напряженным.

— Попросить можно.

— Только не смейся.

— Ладно, — пообещал он, не будучи столь уверенным, что сумеет сдержаться. Хороший получил заряд позитива.

— Я хочу… Хочу, чтобы ты показал мне ваши детские игрушки.

Он заметно удивился, но кивнул согласно.

— Хорошо. А зачем?

— Потом скажу. Ну, вот такая я любопытная! — Соскочила с его колен. — Поехали, чего время попусту тратить.

Всю неделю Алёну не отпускала эта мысль. Навязчиво она всплывала то в книге между строк, то в пенке утреннего кофе, то закрадывалась в туманную полудрему.

Юлия Сергеевна обмолвилась, что сохранила не только некоторые из игрушек, но и рисунки, аппликации, поздравительные открытки. Для кого-то это мусор, не стоящий внимания, но не для Алёны. Это целый клад. Таинство. С такой любовью мама Ивана говорила. С завораживающей теплотой, что Алёна, казалось, сама ею затлела, теплотой. Потому, когда Ванька сказал, что в субботу нужно обязательно заехать к родителям, обрадовалась. Все равно сама бы напросилась. Если не в этот раз, так в следующий.

Захотелось коснуться всего этого, увидеть собственными глазами. Потрогать руками счастливое детство.

…Алёна осмотрелась. Здесь, в комнате Ивана в родительском доме, ей бывать еще не приходилось. Помещение будто выдержано в единстве с общим стилем дома. На светлых стенах живописные постмодернистские полотна. Пол и мебель из темного дерева. Низкая кровать на подиуме. Но все-таки заметно: присуща ему какая-то индивидуальность. С ходу не смогла бы назвать, что именно определяло эту особенность. И все же, если бы ей показали несколько комнат и предложили угадать, какая из них Ванькина, она бы, не раздумывая, выбрала эту.

— Пойдем. — Ваня звякнул ключами.

— Кстати, Димон сегодня, надеюсь, не на прогулке?

— Нет, я его предупредил, чтобы не высовывался, он сказал: хорошо, без проблем, посижу у Катьки в комнате.

— Ваня, я серьезно!

— И я серьезно.

Они спустились со второго этажа на цокольный. С первого раза открыть дверь заветной комнаты не получилось – не тот оказался ключ. Ванька рылся в связке, а Алёна засомневалась, стоило ли вообще все это затевать. Неудобно как-то… Она уже хотела остановить его, сказать, что передумала, но тут Ваня нажал на ручку, легко толкнул дверь и вошел в кладовку. Оставалось только шагнуть за ним следом.

В кладовке пахло пылью. Узкое окно под потолком скудно освещало комнату, потому пришлось включить свет.

Алёна чихнула.

— Будь здорова. Ну, Мурка, любишь ты озадачивать. — Шаурин почесал затылок и лениво огляделся. На полках алюминиевых стеллажей куча всяких коробок. И на полу тоже. Как среди всего этого барахла отыскать нужную?

Переступив порог комнаты, Алёна отбросила сомнения и неуверенность, вновь оживившись интересом. Пока Ваня раздумывал, то ли начать по одной стаскивать с полок коробки, то ли позвонить матери и спросить, в каком углу кладовки искать сохраненные раритеты, Алёна пробежалась по стеллажам нетерпеливым взглядом.

— Вань, ну вон же! — Чуть не подпрыгнула на месте.

— Где?

— Вон! — ткнула пальцем на верхнюю полку. — Написано: «игр.» Наверное, игрушки.

— И все-то она заметит, ты посмотри на нее… — певуче проговорил Шаурин и не спеша потянулся к белому пластиковому контейнеру. Осторожно снял его с полки и поставил на пол. Под крышкой оказалось именно то, что они искали – мягкие игрушки, машинки, детали от конструкторов, железная дорогая и много всякой всячины.

— Валяй, Мурка, вот мои сокровища. Изучай.

Алёна уселась на пол у коробки и решительно запустила руки в ее нутро. Чему-то улыбаясь, она аккуратно, словно боясь повредить, перебирала игрушки.

— Ах, вот этот знаменитый медведь! — С самого дна она вытащила некогда белого, но сейчас посеревшего от времени и пыли, мишку, пушистого и мягкого. — Которого ты кормил пюрешками…

— Мясной тушенкой, — хмыкнул Ванька, присаживаясь рядом на корточки. — Главный герой моего раннего детства.

— Блин, так здорово, — чему-то восхитилась Алёна и благоговейно прижала игрушку к груди. — Какой он классный!

Столько радости увидел Шаурин в ее глазах, что опешил невольно. А повод-то всего ничего — какой-то пыльный потрепанный мишка. Но такой счастливой она была — дыхание в груди замирало. Забыла будто, что не одна. Смотрела на этого медведя, скользя пальцами сквозь искусственную шерсть, и тихо улыбалась. Как будто это не у Ваньки, а у нее связаны с этой игрушкой самые приятные воспоминания. Улыбка та нежная, легкая чуть тронула красивые губы. Притаилась на них, готовая вот-вот исчезнуть. Вспорхнуть словно бабочка с цветка, испуганная легким дуновением ветра.

Так отличалась эта несмелая улыбка от той уверенной лучезарной, какую он привык видеть на ее лице. И так непохожа была его дерзкая и несгибаемая Алёна на эту маленькую и ранимую девочку, которая сейчас немного ссутулившись сидела на полу около огромной коробки детских игрушек и, не в силах поверить своему счастью, тихонько улыбалась, держа как будто самый дорогой в жизни и желанный подарок.

А Ванька боялся спугнуть эту улыбку-бабочку. Ни движением лишним, ни словом, ни даже вздохом не смея нарушать тишину. Казалось, вот-вот и растает она на розовых губах, и глаза станут, как обычно, холоднее…

Так хотелось удержать Алёну в этом состоянии – вцепиться в плечи, в руки, не дать исчезнуть этой томительной нежности. Но не смел шевелиться.

Напряженно вздохнув, Алёна посмотрела на медведя грустным прощальным взглядом, как на старого доброго друга, и встряхнула его, собираясь вернуть на место.

— Забирай его себе, — тут же вырвалось. — Если хочешь.

— Хочу. Очень хочу. А можно? — Глаза влажно блеснули, и, не дожидаясь ответа, она полезла к Шаурину обниматься.

Он прижал ее к груди так сильно, как только смог. С необъяснимым облегчением коснулся губами виска, вдыхая привычный и родной аромат ее волос, обжигаясь теплом, струящимся по ее рукам. Почему-то очень боялся, что Алёна сейчас заплачет.

— Ну какая же ты у меня дурочка, — разорвал шепотом эту мучительную неловкость.

У нее могло быть все и даже больше — что только пожелает, — а она вцепилась в этого старого потрепанного мишку и счастлива до умопомрачения.

Поцеловал ее в губы, в эту трепетную беззащитную улыбку. Целовал и не мог остановиться, запоминая таинственный очерк. Запечатлевая в себе.

Дыхания не хватало, но сил отбиться, чтобы сделать вдох, не находилось. Алёнка начала смеяться и тогда только оторвалась от Шаурина, утыкаясь в его шершавую щеку, глубоко втягивая с воздухом запах его кожи.

— Другим шубки-бриллианты подавай, а ты отхватила мишку и довольна, — хрипло, оттого грубовато проговорил Ваня.

— Ваня, — шепнула Алёна, — шубки-бриллианты – это хорошо. Но без этого я не умру. Не в этом же счастье.

— А в чем? Если ты сейчас хоть заикнешься о саморазвитии, самореализации и прочей своей лабуде, я тебя придушу, — шутливо пригрозил он, но глаза его правда опасно блеснули.

— Ну, пару месяцев назад я бы тебе именно так и ответила. А сейчас нет.

— Почему?

Алёна села прямо. Подобрала медведя, который, выскользнув из рук, полузабытый валялся на полу.

— Потому что я тебя тоже.

В кладовку заглянула Катя.

— А что вы здесь делаете?

— Агитплакаты рисуем против гонки вооружений, — показалось, недовольно ответил Ванька, стерев с лица наметившуюся теплую улыбку.

— Смешно. Но зачет сегодня у Алёнки, сам понимаешь, — довольно хмыкнула сестра. На ее белой футболке алела надпись «Плохого человека Катей не назовут». — И у родителей здоровский теперь прикид. Папе самая классная досталась: «Сделанный в СССР», а мамуля у нас и правда «superwoman», — Катя залилась звонким смехом.