ПОСЛЕДНИЕ ПОСЕТИТЕЛИ

Комендант спал, неловко примостившись на короткой скамье, ноги в матросских «бульдогах» свешивались почти до полу. Рядом громко разговаривали простуженными, прокуренными голосами, стучали винтовочные приклады, завывала телефонная вертушка, а он спал с прилипшей к губе цигаркой — наверно, так и свалился на ходу.

— Митрич, тут до тебя люди. Разберись!

Бравый усач в кубанке слегка потянул коменданта за рукав. Тот проснулся мгновенно. Сел, провел ладонью по лицу, точно умылся, чиркнул колесиком зажигалки, привычно острым взглядом окинул посетителей. Тысячи их прошли перед ним через смольнинскую комендатуру за эти короткие месяцы, и он немало усвоил из той науки, которой нигде не обучают: видеть в человеке больше, чем написано в его документах.

Сейчас перед ним стояли двое. Молодые, давно небритые лица, замерзшие до синевы. На одном — солдатский зимний треух, продувное пальтецо, на другом — ватник, облезлая котиковая шапка, в руке — матерчатый саквояж.

Комендант заглянул в их удостоверения:

— Садитесь, товарищи… Вы с каким делом?

Слушал он молча, не расспрашивая, не перебивая, потом сразу остановил их:

— Понял вас, товарищи, дальше не объясняйте… А вот как мне пропустить вас — не знаю. Там заседание идет, а это уже до ночи. — Он потоптался возле них. — Ну ладно, буду звонить, — и, сняв трубку с деревянного ящика, покрутил ручку: — Это кто? Юля?.. Что там у тебя слышно?

Посетители тревожно прислушивались, как он однообразно повторял в трубку: «Так… Так… Ясно… А когда сдаешь?.. Так», а потом заговорил о них: «Тут, Юля, пришли ко мне два товарища, дело у них, понимаешь ли» — и быстро передал неведомой им Юле то, что было ему рассказано.

— Стало быть, так, товарищи, — произнес он, положив трубку. — Пропуска я выдам, а как дальше сложится — не знаю. — Он достал из кармана два цветных квитка. — Значит, ты будешь товарищ Александров, а ты — товарищ Васильев? Так и запишем… Санки свои вы где поставили? На улице? Ну и ладно, пускай там и стоят, их никто не тронет. Оружие есть? Оставьте у меня на сохранение. Вот сюда положите, на стол…

С некоторой иронией он посмотрел на маленький браунинг, который извлек товарищ Васильев, уважительно — на блеснувший вороненой сталью наган.

— Это еще не все! — сказал Александров и, щелкнув замком саквояжа, вынул из него предмет, несомненно относящийся к огнестрельному оружию.

— Вот это штучка! — сказал комендант. — Я такого не видывал. Как называется?

— Да мы еще сами толком не разобрались. У нас завод бывший военный, есть такая комната вроде музея. Оттуда и взяли на дорожку. Для устрашения. Мало ли какой случай!

У стола уже собралась почти вся комендатура. Это был народ, вооруженный, как говорится, до зубов, увешанный гранатами, кобурами всех видов и размеров, пулеметными лентами. Они с детским любопытством разглядывали незнакомое оружие.

— Вроде бы штуцер, — сказал кто-то.

К столу подошел высокий, подтянутый военный с офицерскими усиками.

— Штуцер, товарищи, это винтовка особого устройства, — заговорил он тоном лектора. — В армии выдавали их только унтерам. У нас он не применяется с японской войны… А это вы видите ручной пулемет Шоша. Штука отнюдь не музейная, а весьма эффективная в бою…

Комендант, слушавший его с чрезвычайным интересом, спохватился:

— Вы, товарищи, идите на третий этаж, в совнаркомскую канцелярию. Левое крыло. Прямо к Юле Сергеевой. Она на дежурстве и в курсе вашего дела.

Оттого, что комендант так по-свойски произносил это имя — Юля Сергеева, — им казалось, что и они уже знакомы с нею. Придя в комнату, где одна половина пустовала, а другая была заставлена столами всех мастей, они сразу подошли к крайнему.

Беленькая девушка кивнула им и сказала, точно продолжала прерванный разговор:

— А на бумажке написали? Ну, краткое изложение…

Они растерянно переглянулись. Не дожидаясь ответа, она протянула им узкую, длинную полоску бумаги, карандаш.

— Садитесь вон за тот столик у окна и напишите. Только покороче. Суть.

С теми же растерянными лицами они пошли к окну и сели за стол, похожие на школьников, которых строгий учитель отсадил в сторону.

— В голову ничего не лезет, — тихонько сказал Васильев. — Требуется покороче… А как покороче?

— Покороче труднее, — нахмурился Александров. — Главное, приступиться трудно…

В комнате с перебоями постукивала машинка, раздавались звонки, кто-то входил, уходил, а они сидели, почти с отчаянием глядя на полоску бумаги. Вся усталость длинного-длинного дня, который начался как будто не этим утром, а очень давно, навалилась на них. Ныли руки, ноги. Глазам больно было смотреть на желтый свет лампочки под потолком.

— Написали?

Они вздрогнули от неожиданности.

— Сейчас будет!.. Давай сюда карандаш, — сурово сказал Александров своему спутнику. — Я знаю, как надо.

Он придвинул к себе бумажную полоску и, как в телеграмме, без точек и запятых, написал неровными буквами:

«Товарищ Владимир Ильич Ленин к вам от рабочих Нарвской заставы завод Анчар просим уделить несколько времени другого исхода не имеем члены завкома товарищ Александров товарищ Васильев».

— Вот, если так… годится?

Секретарша шевельнула губами, как видно, хотела сказать что-то, но не сказала. Приоткрыв осторожно дверь рядом со своим столом, ушла куда-то. Через минуту она вернулась.

— Вашу записку передала. Сейчас он очень занят. Вы отдохните, обождите, — и села на свое место перед ворохом телеграмм, сжимая ладонями виски.

Они молча смотрели на плотно закрытую дверь. Человек, к которому они шли, не зная, дойдут ли до него, находился здесь, рядом, в нескольких шагах…

— Покурить бы, Петрович, — сказал Васильев. Голос у него осип, он точно выдавливал слова из пересохшего тюбика.

— Да ты что, в себе? Тут разве можно?..

— А мы в коридоре.

Васильев подошел к секретарскому столу:

— Извиняюсь, товарищ Юля! Покурить можно будет выйти?

Она подняла голову с тяжелым узлом белокурых волос и впервые улыбнулась:

— Покурите, покурите!

В коридоре Васильев вытащил из ватника жестяную коробку с надписью: «Монпансье «Ландрин». В ней лежало несколько готовых «козьих ножек». Бережно взяв одну, он стал растерянно шарить по всем карманам.

Часовой в ладной шинели, стоявший у двери в канцелярию, чиркнул спичку, долго тлевшую синим огоньком. Прикурив, отошли подальше и не торопясь, с чувством стали затягиваться по очереди едким, горьким дымом. Отличная вещь: прочищает мозги, разгоняет сон, обманывает пустой желудок.

Та часть коридора, в которой они находились, была перегорожена наскоро сколоченной дощатой стенкой. Точно издали доносился сюда слитный гул, которым были наполнены все этажи огромного здания.

— Петрович, это не нас зовут?

Часовой быстро махал им рукою, показывая на вход в канцелярию. Александров смял в кулаке самокрутку, не ощущая ожога. Они почти побежали по коридору.

В канцелярии, возле стола секретарши, стоял Ленин, держа перед собой узкий листок бумаги. Увидя их, он шагнул навстречу.

— Нарвская? Здравствуйте, товарищи!.. Как же нам побеседовать? — Он задумался на секунду. — Да, так и сделаем! Идемте, там поговорим. — Он пропустил их впереди себя и, когда они замешкались в дверях, добавил полушутливо: — Пожалуйте, пожалуйте без промедления.

В кабинете, как им показалось, было почти темно. Они увидели стол, выдвинутый на середину, пеструю карту на нем, крупные буквы: «План города Санкт-Петербурга». Абажур на лампе был накрыт газетой — так, чтобы лучше освещалась карта. Лица сидевших вокруг стола были затенены, плохо различимы.

— Нарвская застава пришла, — громко сказал Владимир Ильич и, пройдя в угол кабинета, вернулся к столу, неся два стула. — Садитесь, товарищи!.. Садитесь, садитесь, — настойчиво повторил он и еще раз заглянул в узенькую бумажку. — Это ведь вы, анчаровцы, выкупили у временных нашего Полянского-Лебедева?.. Знаете, что они сделали? После июльской демонстрации собрали деньги, внесли залог и вытащили Полянского из «Крестов». Сколько за него заплатили? — Он сощурился в улыбке. — Тысячу?.. Да, пропали денежки. Но зато и Керенский пропал, так что результат стоящий… А к нам с чем пришли?.. Послушаем товарищей? — обратился он к сидящим за столом. — Не возражаете?

— Давайте послушаем, — сказал один из сидящих. Теперь анчаровцы узнали Урицкого.

Васильев поглядел на Александрова, как бы говоря: тебе слово, ты уже вел разговоры с комендантом. И горло у меня, сам видишь…

— Залог-то оправдался, Владимир Ильич, — начал Александров. — А сейчас опять про деньги. Только другое. Нам бы теперь получить свое, заработанное… Ударились головой об стенку. Стена не каменная, бумажная, а, видать, потверже каменной…

Он остановился, уловив на себе укоризненный взгляд Васильева: «Чего начал байку лепить заместо дела?» Но, точно в ответ на этот безмолвный вопрос, Ленин сказал:

— Вы правы, товарищ! Бумажная стена крепче каменной!

— Мы, Владимир Ильич, не стали бы отнимать ваше дорогое время. По нынешним обстоятельствам наше дело не редкое, не мы одни… Но тут особый поворот. Потому и пришли к вам.

Он видел рядом с собою спокойное лицо Ленина, рука его как бы наготове держала карандаш.

— Последнюю получку выдали аккурат четырнадцатого сентября. Дальше, конечно, Октябрь, события, не до получек, ясное дело… А сегодня тридцать первое декабря, конец году, а денег мы с тех пор не видали… А народ у нас, хочу сказать, золотой на Анчаре, Владимир Ильич. Не разбежались кто куда! Затянули животы, а не разбежались. И завком у нас взял силу с самого начала. Не дали закрыть завод. Стали работать на мирную нужду: лемеха для плугов, котелки, сковородки. Есть работа — жгем в трубе рогожку. У нас все живут рядом, от завода поблизости, поглядывают на трубу. Вот и собираются на дымок…