РУКА ВИРТУОЗА

Нередко (особенно когда бывали срочные задания) он рисовал в обиталище своей музы, иначе говоря — редакции.

Редакция «Литературного Ленинграда» помещалась на верхотуре: достигнув шестого этажа, надо было еще подниматься по какой-то винтовой лестнице, и только тогда вы оказывались в большой комнате с фанерными стенами.

Обстановка здесь была поистине аскетическая: несколько столов, стульев, шкаф, пишущая машинка. Рядом с этой комнатой, которая являлась кабинетом редактора, секретариатом, приемной, залом заседаний и т. д. и т. п., имелась еще одна, поменьше, своего рода клуб. Здесь можно было видеть «великих и малых мира сего» — писателей, художников, композиторов, актеров; здесь играли в шахматы, ожесточенно курили, спорили, сочиняли экспромты, придумывали темы, рассказывали интересные истории.

Вся эта полифония редакционного дня — громкие голоса, беготня, смех, выкрики, стрекотание машинки, обязательные зрители и советчики — нисколько не мешала Антоновскому. Рисуя, он напевал «Тореадора» или басисто гудел что-то неопределенное; на его массивном, с львиной складкой, лице светилось удовольствие лакомки и гурмана.

Он как будто и не подозревал, что на свете бывают так называемые муки творчества. Иногда казалось, что он затеял на бумаге игру в смешных человечков и что любой может принять в ней участие на равных, стоит лишь взять в руки кисточку или перо.

Глядя на его рисунки, невозможно отделаться от ощущения, что они исполнены как бы «шутя и играя», без малейшего напряжения, точно пропеты. И так казалось не только рядовым зрителям, но и искушенным профессионалам. В своей статье «Несколько слов о карикатуре и об Антоновском» Н. Радлов писал:

«…Чувствуется, с какой быстротой и непринужденностью дается ему графическое оформление идеи. Как будто рисунок — естественная функция организма».

А художник И. И. Бродский выразил свое ощущение так:

«Антоновский — это Паганини от карикатуры».

Было бы узко и неточно объяснять виртуозное мастерство Антоновского только его талантом. Работоспособность и продуктивность его были необыкновенны. Но кроме этого он еще постоянно, непрерывно тренировался, как циркач, пианист или балерина. Вот откуда явилась у него виртуозная легкость руки. Он всегда находился в форме. Ему не требовалось ни малейшей раскачки, чтобы войти в рабочее состояние: ведь он никогда и не выходил из него.

С особенным блеском эти его качества проявились в дни Первого Всесоюзного съезда советских писателей в Москве. (Следует, кстати, заметить, что это был редкий случай, когда Антоновский сравнительно надолго покинул Ленинград. Он считал его самым лучшим местом и для работы и для отдыха в любое время года и уезжал куда-нибудь чрезвычайно неохотно.)

Первый съезд советских писателей стал огромным, волнующим событием в культурной жизни нашей страны. Здесь была представлена вся многонациональная советская литература. Сюда приехали прогрессивные писатели и деятели искусств со всего мира. Во главе съезда стоял Максим Горький.

И вот среди красочной, празднично-приподнятой толпы делегатов и гостей стал похаживать «ленинградский соглядатай» — высокий, осанистый, с седеющей крупной, львиной головой, поглядывая вокруг маленькими голубыми глазками с острым зрачком-буравчиком. Иногда он черкал карандашом в блокноте, может быть, записывал что-то, может быть зарисовывал. А в «Известиях», «Труде», «Литературной газете», «Крокодиле» появлялись целые гроздья великолепных съездовских карикатур, шаржей, зарисовок. В Ленинград ежедневно приходили пакеты от «соб. корр. Б. Антоновского». Он показал, что быстрота работы отнюдь не означает снижения ее качества.