10

Не прошло и часа, как закончились учения, и уже повсюду распространился слух, что корпус покидает Ленинград и уходит в Новинск. Уже не здесь, а там будут строить лагерь, а новые зимние квартиры находятся в двадцати километрах от города, как раз на месте бывшего переднего края.

«Солдатская почта» самая быстрая, очень скоро она принесла Ивану Алексеевичу это известие. Он не поверил и рассердился: такими вещами не шутят. Не прошло и минуты, как к нему подлетел Лебедев:

— Ты слышал?

— Что?

— Да вот, поговаривают…

— Это насчет Новинска?

— Ну да, конечно!..

Такие разговоры шли решительно повсюду. Иван Алексеевич спросил Камышина, но тот только руками развел. Наконец, уже после разбора учения, слово для сообщения снова взял Северов. Едва только командир корпуса встал, едва только произнес первые два слова: «Товарищи офицеры!», как Иван Алексеевич всем сердцем понял: «Новинск!»

В первую минуту, услышав приказ, он обрадовался, но потом крепко задумался.

Иван Алексеевич любил передвижения. Война и поход — понятия неразделимые. Снова увидеть Новинск? Но ведь это совершенно естественно, что человека тянет повидать те места, на которых он воевал. И как передать то удивительное ощущение, когда садишься в автобус и едешь туда, где был КП полка, и тайком куришь в окно, чтобы не обругала кондукторша? Как передать злую горечь, которая охватывает тебя при виде холодных развалин? Среди каменной пустыни то тут, то там торчат рыжие трубы, и одинокие дымки указывают приезжему на человеческое жилье.

Летом какой-то старшина из соседнего полка ездил в Новинск, так ему потом проходу не давали: «Что в Новинске? Как там?» Во всей дивизии не было популярнее газеты, чем та, которая посвятила полосу восстановлению города Новинска. К Новому году стало известно, что там пошел первый трамвай.

Но в тот момент, когда Иван Алексеевич услышал — «Новинск», он ни о чем этом не думал. Он лишь понял, что вскоре увидит места, где он так много пережил и которые стали для него второй родиной.

Именно там, в Новинске, Иван Алексеевич впервые испытал радость освободителя. В госпиталь приходили жители города, они не могли принести бойцам ни дорогих подарков, ни даже скромных цветов. Но человеческая ласка всего дороже солдату.

Там Иван Алексеевич познакомился с Тамарой. На мгновение он ясно увидел ее белую вискозную кофточку и услышал, как шуршит короткая юбка.

Когда его увозили в тыл, она махала рукой и говорила ему все то же, что говорила каждому раненому: «Кончится война, приезжайте к нам, в Новинск!» Но Ивану Алексеевичу казалось, что она приглашает только его.

А когда после выздоровления Иван Алексеевич вернулся в дивизию и встретил Тамару, она его не узнала.

— Новинск… помните?

— Помню ли я? — улыбнулась Тамара, и лицо ее вдруг стало каким-то виноватым. — А что же еще я помню? Я ведь больше нигде и не бывала…

Иван Алексеевич тряхнул головой и, немного рисуясь, сказал:

— Так поехали в Новинск после войны?

— Поехали, поехали, — ответила Тамара грустно и все с той же виноватой улыбкой.

Все это мелькнуло перед Иваном Алексеевичем, и он задумался. Ведь еще неизвестно, как Тамара взглянет теперь на переезд. Он вспомнил, как говорила Тамарина тетка: «Лучше здесь спать вповалку, чем там каждому по восемь соток», а Тамара при этом кивала головой. Иван Алексеевич раздраженно спросил: «А что вы здесь видели? Ни разу даже в театре не были…» — «А мы сюда не в театр приехали», — ответила тетка, и все вокруг засмеялись.

— Ты чего это загрустил? — спросил Лебедев. (На обратном пути они ехали в одной машине.)

— А ты чего радуешься?

— Да уж пора накрепко устраиваться, — сказал Лебедев.

Иван Алексеевич с удивлением на него взглянул. Лебедев не был склонен к сентенциям.

— Что ж, по-твоему, здесь в Ленинграде, это было не крепко?

— Да вроде…

— Уж тебе ли это говорить? Такое хозяйство развел…

— Ну и что ж хозяйство? Хозяйство ликвидируем, новое заведем. Я так считаю — раз мы новинские, так в Новинске нам и быть…

— Ну, это положим, — сказал Иван Алексеевич раздраженно. — Как будто в Московском округе не может стоять Брестская дивизия!

— Да может, может, — снова засмеялся Лебедев. — Ведь это я так, к слову. Петух ты, ей-богу.

— А что, товарищ майор, — заметил водитель, — вообще было бы неплохо Новинск повидать. Я читал, что там трамвай уже ходит.

— Опять трамвай! — сказал Иван Алексеевич. — Как будто вся цивилизация в этом трамвае!..

— Трамвай, конечно, товарищ майор… Зря печатать не будут, — добавил водитель немного обиженно.

Новинск! Новинск! Новинск! Это слово бежало быстрее машин. Об этом узнали в Любозерске и в Вересках раньше, чем корпус вернулся с учений. Одни не отходили от окон, ждали, когда покажется первая машина. Другие не выдерживали, выбегали на шоссе… Встречать у нас любят. Да и полагается встретить человека, когда он крепко поработал, когда у него на новенькой, недавно выданной гимнастерке проступают светлые, словно выжженные солнцем, пятна.

— Едут, едут! — кричит маленькая дочурка Лебедева. — Вездеход!..

Действительно показывается машина, действительно вездеход, но только он не армейский, а колхозный…

Кажется, одна только Тамара не принимала участия во всем этом. Новости до нее не дошли. Она была слишком занята своими делами, своими мыслями, да и на улицу почти не выходила. Пришла от Ветлугина и сразу стала собираться. Она решила все сделать до приезда Ивана Алексеевича. Впереди целые сутки, успею… конечно, успею…

— Успею, успею, успею… — тихонько напевала она, выдвигая ящики, снимая с вешалок платья.

Комната сразу стала какой-то неуютной, пыльной, запахло кожей и нафталином. Вот этот красивый чемодан с разноцветными наклейками они покупали вместе еще в Германии. Это было, кажется, в первый день открытия универсального магазина. А вот этот деревянный баульчик — еще девичий, новинский, но при умении туда можно много чего запихнуть. Самые трудные и неотвязные мысли отступают, когда надо решать, брать ли с собой прошлогодние босоножки или выбросить их.

Но вот наконец и баульчик и чемодан запакованы, щелкнули замки. Что же дальше? Теперь надо ждать Ивана Алексеевича. Дождаться и сказать ему о своем решении. Проститься с ним и пожелать ему счастья…

Проститься и пожелать счастья… Легко сказать! Столько было пережито за одну неделю: тетка, Катя, Кирпичников, Ветлугин — все это потребовало много сил и энергии, и вот сейчас, после того как щелкнули замки, она почувствовала необычную слабость.

Скорее бы пришел Иван Алексеевич! Да, но ведь тогда-то и начнутся самые мучительные минуты. Он, конечно, назовет все это «блажью», «бабскими нервами» и, наверное, здорово рассердится, когда узнает, что она была у Кати.

Может быть, в самом деле уйти и оставить записку? В какой-то кинокартине именно так и поступает жена. Уходит, а муж приходит и читает записку. Но там, в этой кинокартине, не было сказано, куда она ушла. А Тамаре именно об этом пора подумать.

К тетке? Нет, ни за что. Еще неделю назад это могло быть возможным, но теперь она со страхом вспоминала квартиру на Таврической.

Домой в Новинск? Боже мой, какой же это дом? Да там, наверное, никого из прежних не осталось. А если и остались, то какое это будет жалкое возвращение!

Тамара мысленно перебрала ленинградских знакомых. Но все они, конечно, будут добиваться, чтобы она вернулась к Ивану Алексеевичу…

Не проще ли распаковать вещи и спокойно дожидаться прихода мужа? Спокойно дождаться, и пусть идет жизнь, как идет…

Но возвращаться к старому было уже для нее невозможно. Разумеется, вспоминая старое, она находила бесконечно много хорошего и милого, ведь они и в самом деле славно здесь жили, вот в этой самой комнатке они были так счастливы… Но едва она начинала думать о будущем, как сразу же попадала в полосу отчуждения, которая легла между ними. Как будто ею самой был установлен какой-то барьер, через который она не могла перетащить все то светлое, что было раньше в их любви.

Нет, она правильно решила: им надо расстаться. Что будет дальше? Будет так, как должно быть. Она ведь не раз видела объявления: «Требуются… общежитием обеспечиваются…» Напрасно тетка пугала ее. Тамара меньше боялась такого своего будущего, чем разговора с Иваном Алексеевичем.

Наступил горький час ожидания, когда каждая новая минута мучительнее предыдущей. Она попробовала читать, взяла какую-то книгу, прочла: «Он жаждал убедиться, что граф не замышляет похищения, которые были в большой моде в то время и почти всегда проходили безнаказанно…» — и ничего, решительно ничего не поняла. Кто, что, зачем похищать, для чего это нужно? Да и нужно ли что-нибудь еще, кроме того, чтобы поскорее пришел Иван Алексеевич?

Она еще раз прочла и, кажется, раз двадцать перечла один и тот же абзац и наконец захлопнула книгу. Ожидание становилось нестерпимым. Она уже перестала смотреть на часы. Ясно было, Иван Алексеевич опаздывает…

Иван Алексеевич опаздывал потому, что колонна, в которой не спеша шла его машина, была очень длинной, а асфальтированное шоссе в то время было единственным. Он извелся от такой езды и выскочил, чтобы узнать, чьи машины впереди. В это время его окликнул Ветлугин:

— Постойте, майор, я думаю, здесь без нас разберутся, а мне с вами надо поговорить.

Ветлугин сразу же после встречи с Модестовой решил поговорить с Иваном Алексеевичем. Но во время учений это было невозможно, а после разбора Ветлугин потерял из виду комбата-1.

— Без нас сделают, — повторил Ветлугин и, взяв Ивана Алексеевича под руку, повернул его к своему громадному «ЗИЛу». — Забирайтесь-ка сюда. В этой машине можно даже совещания устраивать. Садитесь, садитесь, майор. Не бойтесь — совещание вам не угрожает. Просто хотелось поговорить с вами, хотелось похвалить вас, ну и поругать заодно. Хвалю вас за то, что вы хорошо воспитываете своих людей. Иван Алексеевич, я говорю о сержанте Турчанове. О нем есть сведения. Настоящим человеком показал себя, настоящим солдатом!