ИСПРАВЛЕНИЕ ЦЕРКОВНЫХ КНИГ И ОБРЯДОВ

Своим чередом повел Никон и дело исправления русских богослужебных книг и обрядов. Дело это, как мы видели, началось задолго до его патриаршества, было задумано не им, вызывалось рядом важных церковных и политических причин. Поэтому можно говорить лишь о завершающей, решающей роли Никона в этих преобразованиях. Он довел их до конца.

В начале своего патриаршества Никон, по его словам, «входя в книгохранительницу, со многим трудом, многи дни в рассмотрении положи». Привести русское богослужение в полное соответствие с современной греческой практикой - так ставилась задача. Таково было устремление о. Стефана и Алексея Михайловича, на этом настаивали Восточные патриархи и греческая иерархия. Правда, расхождения обнаруживались в вещах не догматических, не вероучительных. Но, зная взгляды противников Греческой церкви и сторонников безусловного превосходства русской обрядности, Никон понимал, что и обрядовые исправления могут встретить серьезное сопротивление. Для Никона- патриарха цель исправлений заключалась в единении Русской церкви со вселенским православием, а еще точней - в воссоздании единства Вселенской церкви путем приведения русской литургической жизни в согласие с греческой. Однако Никон был не тот человек, чтобы слепо следовать каждой букве современных греческих чинов. Ему важно было и то, чтобы обрядовые исправления соответствовали исконным традициям и обычаям православия, не расходились бы и с древней практикой Вселенской церкви. Задача, таким образом, осложнялась.

Современная Никону греческая богослужебная практика во многом отличалась от той, что была в Византии в X веке, когда Русь принимала православие. Но, с другой стороны, и в русскую практику вошло немало изменений на протяжении шести с половиной веков. Компромисс мог заключаться в том соображении, что литургическая жизнь Восточной церкви XVII в. не возникла из ничего и не явилась каким-то внезапным нововведением, она складывалась постепенно, исходила из древних чинов и обычаев, то есть имела основания в практике древней христианской Церкви, не отличавшейся, как известно, строгой унификацией и обрядовым единообразием. Поэтому в древних книгах и рукописях при желании можно было найти подтверждения тем порядкам богослужения и обрядам, которые составляли теперь, в XVII столетии, литургическую практику Востока и находились в современных богослужебных книгах. И с тем же успехом, конечно, в древних рукописях, можно было найти подтверждения верности многих закрепившихся на Руси обычаев. В таком случае выбор мог совершаться волей высшей церковной власти. Эти соображения и составили методологическую и методическую основу преобразований Никона. Когда впоследствии старообрядцы стали упрекать Никона в том, что их книги правились не по древним текстам, а по новым, они были не правы, так же как не совсем справедливы были никониане, утверждая обратное. Русские обряды и книги исправлялись и по новым, и по древним текстам так, что содержавшееся в новых книгах выверялось по древним.

Никон решил начать с постепенного исправления отдельных обрядов. Такие исправления, как отмечалось, были и до него, например, при патриархе Филарете, и не вызывали смуты. Накануне Великого поста 1653 года патриарх Никон разослал по московским церквам знаменитую «Память». Подлинный текст этого документа не сохранился. Из кратких изложений современников видно, что в «Памяти» Никон повелел на молитве Ефрема Сирина делать четыре земных и 12 поясных поклонов (как делается и теперь), указывая на неправильность обычая делать 17 земных поклонов (как было до него), а также разъяснил неправильность двуперстного крестного знамения и призывал креститься тремя перстами. Неизвестно, к сожалению, было ли это единоличным распоряжением Никона или он опирался на соборное решение русских архиереев. Историк церкви митрополит Макарий (Булгаков) высказывает догадку, что эта «Память» послужила Никону «пробным камнем», способом узнать, «как отзовутся на задуманное им исправление церковных обрядов и богослужебных книг»139. Действительно, «Память» выполнила задачу быстрого выявления всех основных противников преобразований. Ими оказались в основном те «ревнители благочестия», которых Никон ранее отстранил от участия в решении церковных дел... Протоиереи Иоанн Неронов, Аввакум, Даниил, Логгин, склонив на свою сторону коломенского епископа Павла, тут же написали царю (!) челобитную, где очень пространно доказывали истинность двуперстного крестного знамения и 17 земных поклонов, опровергая положения «Памяти» патриарха. Царь, как предполагает Аввакум, отдал эту челобитную Никону. Никон никак не реагировал на это сопротивление и не привлек противящихся к ответу.

16 апреля 1653 года в Москву прибыл константинопольский патриарх Афанасий Пателар. Он вполне утвердил Никона в правильности намеченных изменений и «зазирал» патриарху «в неисправлении божественного писания и прочих церковных винах». Спустя год, 5 апреля 1654 года, Афанасий скончался в Лубенском монастыре на Украине и скоро был причислен к лику святых. Мощи св. Афанасия «Седящего» находятся ныне в Харькове, являются по сей день предметом почитания в Русской церкви и засвидетельствованы Богом как особый источник благодати. Покидая Москву, св. Афанасий между прочим писал Алексею Михайловичу: «Великий господин, святейший Никон, патриарх Московский и Всея Руси, по благодати Божией, глава Церкви и исправление сущия православныя христианския веры, и приводит словенских овец Христовых во едино стадо... Только тебя, великого государя, мы имеем столп и утверждение веры, и помощника в бедах, и прибежище нам и освобождение. А брату моему, государь, и сослужителю, великому господину, святейшему Никону - освещать соборную апостольскую церковь Софии - премудрости Божией»140 в Константинополе. Эти слова ясно выражают полное одобрение деятельности Никона и отчетливое понимание главных церковно-политических целей обрядовых исправлений в Русской церкви. В июле 1653 года от муромского воеводы пришла жалоба на прот. Логгина, будто он похулил иконы Спасителя и Божией Матери. Никон созвал в своей крестовой церкви Собор духовенства по этому поводу. Логгин отрицал вину, говоря, что он высказался в том смысле, что «Сам Спас и Пресвятая Богородица честнее своих образов». Собор счел такое противопоставление опасным, способным вызвать соблазн, и постановил наказать Логгина содержанием под арестом с приставом. По словам Неронова, еще ранее Логгин «обличал» Никона в «небрежном и высокоумном и гордом житии», то есть оскорблял патриарха. Неронов на этом Соборе вступился за Логгина и в тот же день донес государю, что Никон хулил царское величество. Через несколько дней патриарх вновь созвал Собор духовенства и пожаловался на Неронова. Тогда рассерженный Неронов стал поносить Никона и весь собор за множество других «провинностей». Он сыпал укоризнами и оскорблениями, проговариваясь в запальчивости о подлинных причинах возмущения против Никона: «Прежде ты имел совет с протопопом Стефаном и его любимыми советниками... Доселе ты друг наш был - на нас восстал». Неронов далее осуждал Никона за то, что он других укоряет в жестокости, а сам тоже предает на мучения, подвергая телесным наказаниям, что Никон хулит ныне «Уложение» 1649 года, тогда как сам же его подписывал, и т. д. Среди множества его укоризн не прозвучало ни одного упрека в исправлении обрядов!141

По 55-му правилу св. апостолов («Аще кто из клира досадит епископу, да будет извержен»). Собор осудил Неронова, определив послать его на смирение в монастырь. Но из сана его не извергли. Друзья Неронова Аввакум, Даниил и другие направили царю челобитную против Никона. А Аввакум поехал даже провожать своего опального друга в Каменский вологодский монастырь на Кубенское озеро. Вернувшись оттуда 13 августа того же 1653 года, Аввакум пришел в Казанскую церковь, где служил ранее Неронов, и вознамерился вместо Неронова читать поучения на Евангелие за всенощным бдением. Соборная братия не дала ему читать, сказав, что он протопоп в г. Юрьевце, а не в этом храме, и что читать поучения поручено им, соборным священникам. Тогда Аввакум перестал ходить в храм, а завел свои «всенощные» в сушильном сарае на дворе Иоанна Неронова, говоря, что «в некоторое время конюшни-де иные церкви лучше». В это сушило к нему стеклось более 30 прихожан Казанской церкви. Донесли царю и патриарху. Поступок Аввакума был не чем иным, как самовольным отделением от Церкви и стремлением отторгнуть других людей, устройством «самочинного сборища». В одну из ночей стрельцы окружили сушило и арестовали всех там находившихся (более 40 человек). Оказалось, что этим «сборищем» в Москве руководил не один Аввакум, а еще и протоиерей Даниил из Костромы и Логгин из Мурома.

Последовавшие наказания были самым минимальным из тех, что могли быть применены по такому делу в те времена. В Успенском соборе Кремля в присутствии царя за литургией были торжественно лишены сана (острижены и разоблачены) протоиереи Даниил и Логгин. При этом Логгин, когда с него сняли однорядку и кафтан, как вспоминает с явным удовлетворением Аввакум, «Никона порицая, через порог в алтарь (!) в глаза Никону плевал и, схватя с себя рубашку, в алтарь в глаза Никону бросил»142. Логгина сослали в деревню под присмотр родного отца... Даниила отправили в Астрахань в ссылку. А когда дошла очередь до Аввакума, больше всех виновного, то по личной просьбе царя с него не сняли сана и даже не запретили в служении, а отправили в ссылку в Сибирь.