Г л а ш а (словно про себя). А нас?

К о л ы в а н о в. Что, Глаха?

Г л а ш а. Нас вспомнит кто-нибудь?

К о л ы в а н о в. Нас-то? Вспомнят, Глаха, должны вспомнить! (Помолчав.) А мы и сами про себя вспомним. Встретимся лет через двадцать и вспомним.

Г л а ш а. Через двадцать? Что ты, Леша!

К о л ы в а н о в. А что? Очень просто! Представляете, братва, открывается дверь, и входит известный в мировом масштабе механик-изобретатель Кузя! Здравствуйте, Кузьма Петрович! Как поживает ваша новая машина собственного изобретения? Кто это виднеется за вашей спиной? Да это же Горовский! Знаменитый поэт Евгений Горовский! Проходите, пожалуйста, товарищ поэт! Закурите махорочки, откушайте воблы.

Г о р о в с к и й (смеясь). Опять вобла?

К о л ы в а н о в. Ах, вы не любите воблу? Федя, придет кухня, возьмешь его порцию.

Ф е д о р. Ладно. Может, он и пшенку не любит?

Г о р о в с к и й (поспешно). Люблю, люблю!

К о л ы в а н о в. Известный поэт обожает пшено с детства. На чем мы остановились? Ага!.. Вдруг шум, гам, дым коромыслом! Что такое?

Г л а ш а. Степа!

К о л ы в а н о в. Ваша правда, Глафира Алексеевна. Идет Степан Жарков! Ты кто будешь, Степа?

Г л а ш а. Токарь он, наипервейший!

К о л ы в а н о в. Идет наипервейший токарь Степан Жарков. А почему шум? Встретился он на лестнице со своим давним дружком Федей Зайченко…

Ф е д о р. Агроном я!

К о л ы в а н о в. Извините, не знал. Встретился с агрономом полей товарищем Зайченко и, как всегда, поднял дискуссию по крестьянскому вопросу.

К у з ь м а. А Глаха?

К о л ы в а н о в. Задерживается, опаздывает уважаемая всеми Глафира Алексеевна. Наконец стучат по ступенькам ее сапоги, и в дверях она! Кто ты, Глафира?

Г л а ш а. Не знаю… (Взглянув на Степана.) Я учиться буду.

К о л ы в а н о в. В дверях всероссийский ученый Глаха. Красивая! Платье на ней синее… переливается, как волны! И никаких сапог! Наврал я про сапоги… Туфли на тебе, самые красивые! Как у балерины!

Г л а ш а. А опоздала почему?

К о л ы в а н о в. Опоздала-то? (После паузы.) Соринку из глаза вынимала!

Г л а ш а. Соринку! Может, у меня никакой соринки и не было. (Спохватившись.) А про себя почему ничего не сказал? Ты сам-то кем будешь?

К о л ы в а н о в. Я-то? (Задумчиво.) Не знаю, Глаха…

Где-то далеко слышится сигнал трубы.

Ф е д о р. Кухня приехала.

К о л ы в а н о в. Готовь котелки, ребята. Кто у вас дневалит?

Ф е д о р. Я вроде.

К о л ы в а н о в. Не снести тебе одному.

Ф е д о р. А Кузя подсобит. Он у нас по каше мастак! И Женька!

Федор, Кузьма и Горовский уходят. Колыванов идет за ними.

С т е п а н. Снег пойдет…

Г л а ш а. Наверно… (После паузы.) А ты правда на образованной жениться хочешь?

С т е п а н (махнул рукой). Для смеху я…

Г л а ш а. А я думала, ты всерьез…

С т е п а н. Еще чего! (Помолчав.) Я тебе сейчас одну вещь скажу… Только ты никому! Слышишь?

Г л а ш а (даже задохнулась). Да я…

С т е п а н. Ладно, слушай… Стих я сочинил.

Г л а ш а. Ты?! Стих?!

С т е п а н. Ага…

Г л а ш а. Про любовь?

С т е п а н. Да нет! Про слободу нашу заставскую…

Г л а ш а. А-а!..

С т е п а н. Вот… (Собрался с духом.)

Ну как?

Г л а ш а. На песню похоже…

С т е п а н. Правда? Я когда сочинял, то пел!

Г л а ш а. А дальше есть?

С т е п а н. Есть! (Поет. Глаша тихонько подпевает.)

Г л а ш а. Здорово, Степа!

С т е п а н. Ну, спасибо, Глаха! Я думал, посмеешься ты надо мной, а ты… Хорошая ты очень девушка!

Г л а ш а. Да ведь я… (Не зная, как спрятать от Степана лицо, схватилась за бинокль.) Почему это так, Степа? В эти стеклышки смотришь — все малюсенькое, а повернешь — все рядом, как на ладони. (Вдруг.) Белые!

С т е п а н (почти вырвал из ее рук бинокль). Где?

Г л а ш а. У леска… Вон, где поле кончается…

С т е п а н. А наши их у реки ждут! В обход полезли… (Лег за пулемет.) Ленту, Глаха!

Г л а ш а (после паузы. Шепотом). Давай, Степа…

С т е п а н. Подожди!

Г л а ш а (не выдержав). Степа!

С т е п а н (после длинной очереди). Не нравится?

Г л а ш а (вскочив). Побежали!

С т е п а н. Куда? Пулю схватить хочешь?

Г л а ш а. Залегли… Сюда ползут… Встали!

Степан приник к прорези прицела, но пулемет захлебнулся и замолк.

С т е п а н. А, черт! Перекос! (Стукнул кулаком по щитку и взялся за гранату.) Примите поклон от Степана Жаркова! Ага!.. Не хотите! (Встал во весь рост.) Еще нижайший! (И упал.)

Г л а ш а (отчаянно). Степа!

С т е п а н. К пулемету… ленту…

Глаша, торопясь, заправила новую ленту, дала длинную очередь, опять метнулась к Степану и твердила непонятные ему слова: «Не успела! Не успела!»

Чего ты не успела? Отогнала беляков?

Г л а ш а (глотая слезы). Отогнала…

С т е п а н. А плачешь чего?

Г л а ш а. Я не плачу… Не плачу я… Только ты не молчи… Говори что-нибудь… Скоро Настя прибежит, санитары… Тебя вылечат… У нас доктор хороший, он всех вылечивает! (Заглянув ему в лицо.) Степа! Не умирай! Я люблю тебя…

И торопливо, неумело стала целовать его лоб, щеки, голову, с которой упала фуражка. Степан открыл глаза, и было в них удивление, боль, счастье и отчаяние. Он хотел что-то сказать, но только шевелил губами, а Глаше казалось, что она оглохла, потому что не слышит его. И медленно, медленно погрузилась в темноту игровая площадка, осветился музейный стенд, у которого стоит  Н а с т я. По нарастают крики «Ура!», грохочут колеса тачанок, неистово бьет пулемет. И, когда стихли звуки боя, заговорила Настя.

Н а с т я. Вот и перелистана последняя страница тетради. Белых мы из деревни выбили, и часть наша двинулась вперед. В санитарной фуре метался в бреду Степан и все звал Глашу, а я прикладывала к его лбу мокрые полотенца и думала, довезу я его до лазарета или не успею. (После долгой паузы.) А в конце обоза медленно ехала повозка, укрытая брезентом, и среди тех, кого надо было хоронить, лежала Глаша.

Ветер завернул край брезента и шевелил косые крылья ее волос, а сверху все падали снежинки и не таяли на ее лице.

А мы не могли поверить, что ее нет с нами! И не верим!

Яркий свет заливает музейные стенды. Стоят перед ними — Глаша, Степан, Федор, Колыванов, Лена, Горовский, Настя.