Сегодня пришлось сделать три рейса в кочевье Джахоннамо, и Фируз чувствовал, что здорово устал. Заснеженная разбитая дорога выматывала, белизна снега слепила глаза, метель заносила следы передних машин — легко было заблудиться. К тому же «лысая» резина плохо держала, машину норовило занести.

Фируз вспомнил, как он просил у заведующего совхозным гаражом новые скаты — тот лишь поморщился недовольно: откуда, мол, возьму, если нет? Однако для машины Насира завгар каким-то образом сумел раздобыть резину…

Холодный чистый воздух, скрип свежего снега под ногами приятно бодрили после долгого сидения в кабине — Фируз чувствовал, как постепенно переставали ныть мускулы, уходила усталость.

Где сейчас Назокат?

В школе? Или дома?

Что она сейчас делает, о чем думает?

Хорошо бы шла она рядом по этому белому снегу… Или, слепив вдруг снежок, швырнула бы в него, а сама бросилась убегать. А он догнал бы ее и натер ей щеки и лоб снегом, а она бы смеялась и отбивалась и, раскрасневшаяся и радостная, была бы еще милее и краше…

Подойдя к своему дому, Фируз увидел напротив через улицу, возле новеньких широких ворот бывшего отцовского двора, своего дядю Аскарова. Тот смотрел, как Насир и сторож совхозной конторы в две лопаты наполняли гравием большие носилки; целая куча гравия — машины три, не меньше — высилась рядом.

Фируз подумал с горечью, что на том самом месте у ворот, где сейчас с важным видом стоял Аскаров, он совсем еще недавно часто видел отца…

Он поздоровался с дядей и хотел было свернуть к себе, но тот подозвал его. Сделав несколько шагов навстречу Фирузу, Аскаров крепко взял его за локоть.

— Разговор к тебе есть, племянник, — тоном подчеркивая важность сказанного, начал он, — Пора, пора поговорить, иначе, того и гляди, потеряешь человеческий облик.

Фируз с удивлением посмотрел в посеревшее от холода дядино лицо, потом оглянулся. Насир и его напарник скрылись с носилками за углом дома.

— Если хотите поговорить, может, зайдете к нам?

— Времени у меня нет, — неприязненно ответил Аскаров и, помолчав минуту, спросил: — Так что, значит, за юбкой бегаешь?

Фируз отчужденно молчал.

— Я тебя спрашиваю — за бабой, значит, гоняешься?

— Ну… зачем вы так?

— Не понимаешь?

— …

— Если жениться приспичило, так и скажи прямо. Поговорю с твоей матерью, женим тебя.

— Спасибо, дядя, но я еще не думал об этом.

— Не думают только дураки! — сердито оборвал Аскаров.

Фируз, разозлившись, тоже закусил удила.

— Что же я сделал такого, что вы на меня кричите?

— А ты решил, что вязаться к чужой жене — это достойно мужчины нашего рода! Не понимаешь, что позоришь всех нас? Совесть у тебя есть? Умеешь отличить честь от позора?

— Я не вяжусь ни к чьей жене, дядя…

— Лжешь, бесстыдник! Сколько раз сам видел твои приставания, не говорил до сегодняшнего дня, носил в сердце, думал, может, опомнишься! А если завтра узнает ее муж, что он с тобой сделает, а? Об этом ты подумал?

Раздражение Фируза вдруг прошло, он не злился больше на дядю: понял, что тот привирает. Стоит ли обижаться на пустые слова… Однако кто подсказал Аскарову эти слова, чего он добивается?

— Посмотрите на этого дурня, — насмешливо продолжал Аскаров. — Нашел, на кого пялить глаза, — на жену своего хозяина!

Словно холодный ветерок коснулся лица Фируза. «Жена хозяина?..» Так вот, оказывается, откуда дует ветер…

— Я все тебе сказал, — заключил Аскаров. — Хочешь остаться достойным человеком, обдумывай каждый свой шаг.

— Говоря о «жене хозяина», вы имеете в виду Назокат?

— Какое мне дело — Назокат она или фалокат![62] Я знаю одно: она жена Наимова! — снова повысил голос Аскаров. — Понял? Только попробуй еще подойти к ней! — Он погрозил кулаком. — Шкуру спущу, мерзавец! Я тебе дядя — значит, вместо отца! Захочу, будешь ходить у меня в узде, и никто мне слова не скажет.

— Вы, наверное, не знаете, дядя, но Назокат уже не жена Наимову. И я не преследую ее — мы давно знаем друг друга, еще со школы…

— Ну и что, что со школы?

— …но главное, дядя, я люблю ее.

— Что?! Что ты сказал?

Аскаров вдруг громко расхохотался.

Фируз, опешив, недоумевающе смотрел на него. И что смешного нашел дядя?

— Ха-ха-ха… Посмотрите-ка на него! Он, видите ли, любит! Боже мой! — Аскаров издевательски поднял руки к небу, продолжал хохотать. Потом вдруг резко оборвал смех, нахмурился. — Я тебе, бестолковому, в последний раз повторяю: об этой женщине забудь! Они же муж и жена. Захотят — завтра помирятся, а ты, кувшинная твоя голова, и без бабы, и без чести останешься. Пошевели мозгами… Посмотрите-ка на него, а?! Ни стыда, ни совести — так прямо и объявляет, что за причина… — Он поднес раскрытую ладонь к самому подбородку Фируза. — А теперь вон с моих глаз, чтоб мне тебя в могиле увидеть!

— Что случилось, дядя моего сына? В чем он провинился? Почему так зло говорите с ним?

Фируз обернулся и увидел мать. Она стояла в воротах их дома и с искаженным от боли лицом смотрела на Аскарова. Фируз понял, что она слышала весь разговор.

— И ваша вина здесь тоже есть, сестрица, — бросил Аскаров, пренебрежительно глянув на тетушку Шарофат. — Если бы этот негодник получил в свое время хорошее воспитание, сегодня его дядя не должен был бы тратить на него свое здоровье.

— В чем же моя вина, скажите? — На глазах тетушки Шарофат показались слезы. — За эти двадцать три года и так бывало, что сама недоедала, но он был сыт, сама не одевалась, но он был одет…

— Кормить и одевать мало, — поучающе произнес Аскаров, — совесть нужно воспитывать в человеке. А этот, — он кивком указал на Фируза, — в хлеву, что ли, воспитывался?

— Что же он сделал плохого, почему говорите про совесть?

— Хорошее дело — бегать за чужой женой, сбивать с истинного пути?

— Это не так, я знаю. Я верю каждому его слову, — тетушка Шарофат вытирала глаза кончиком платка.

— Вы верите, да я не верю!

— Конечно, куда вам! Я ведь за все это время ни разу не слышала, чтобы вы сказали ему ласковое слово. А ведь он вам родня…

— Эх! Может, вы еще скажете, что больше меня заботитесь о племяннике? — усмехнулся Аскаров.

— Нет, что вы, куда мне до вас? Разве могу сравняться с вами, заслужить? Вы ему родня… — Слезы потекли из ее глаз, она закрыла лицо руками.

Фируз подошел к матери, обнял за плечи.

— Уходите, дядя, — сказал тихо, будто для самого себя.

— Что?! Ты, щенок… Мне — приказывать?!

— Уходите отсюда! — вне себя закричал Фируз. Мать, вздрогнув, испуганно вцепилась в его рукав. — Не тревожьтесь, мама. Пойдемте в дом.

Они вместе вошли во двор, и Фируз запер за собой ворота на задвижку.