— Рядом с вами еще один уполномоченный. Можете спросить у него, он хорошо знает, что к чему. Да и вы знаете, только…

— Товарищ Махсумов! — Орлов поднялся с места. — Я же вам объяснял…

— «Уполномоченный»! Сорняк — вот вы кто, а не уполномоченный! — Хромая, Садык направился к двери, вышел и услышал брошенные ему вслед слова Махсумова:

— За одно зерно его нужно было арестовать. А вы проявили беспечность.

— При чем тут зерно? — спрашивал Орлов.

— А поддерживать семью дезертира — это как?

— Товарищ Махсумов, я хорошо знаю этого человека! И если уж мы с вами не можем поймать одного подлеца…

— Прекратите!

— Почему это прекратить? Вы несправедливы к человеку, да еще и…

— Хм… «несправедлив»! Кого это я тут обидел? Он что, святой, ваш председатель?

— Может, и не святой, но не хуже нас с вами, а может, и получше!

— Прекратите же…

Конца разговора Садык не слышал. Ярость заглушила боль в ноге. Он торопливо пересек улицу, вошел в колхозный сад. И, не останавливаясь, направился туда, где за садом начиналось кладбище.

«И откуда такие берутся? Сам небось и дыма фронтового не нюхал, в тылу отсиживался…»

— Садык, где ты? — послышался голос Орлова. — Подожди, Садык, мне с тобой поговорить надо!

Однако Садык не мог остановиться. Горький ком подступил к горлу, даже трудно стало дышать. Сейчас он никого не хотел видеть. Было единственное желание — оказаться возле могилы Бунафши…