Эрадж кивнул и поднялся. Нужно было торопиться к отцу. Но уходить отсюда так скоро не хотелось.

— Давай искупаемся, — предложил он.

— Ты как хочешь, а я не буду. Вода ледяная.

— Я, пожалуй, окунусь. Совершу, так сказать, омовение, чтобы колесо снова не спустило.

Хамид захохотал на все ущелье:

— Ну ты даешь. Полдня едем, а ты только сейчас вспомнил про омовение.

— Спасибо, что напомнил…

Эрадж быстро разделся и вошел в воду. От холода у него захватило дух. Он несколько раз окунулся с головой и почувствовал, как тело мгновенно стало легким и свежим. Головная боль прошла. Эрадж ухватился рукой за каменный выступ и снова окунулся в белую пену быстрого потока. Течение подхватило его и стремительно понесло к противоположному берегу. Он вылез на раскаленные солнцем камни и сел под самым утесом. «Дракон» отсюда был не виден. Эрадж посмотрел на Хамида, тщательно протирающего тряпкой стекла, и снова вспомнил тот далекий эпизод из детства, когда они с отцом отправились на плоскогорье Малахак за соломой.

Ему было лет восемь-девять, и рассказ о драконе напугал его. Пока они шли по ущелью, сердце Эраджа сжималось от страха. Ему казалось, что наверху происходит что-то ужасное — черный дракон уже расправил крылья и камнем падает, чтобы проглотить их с отцом.

Успокоился Эрадж только на равнине, когда отец окликнул его:

— Ты что притих, сынок? Погоняй осла.

Эрадж поглядел на отца и спросил:

— Папа, а как дракон в камень превратился?

— Какой дракон? — удивился отец.

— Ну тот, на утесе. Каменный. Вы же сами показывали.

— А я уж и забыл про него. Да ты, я вижу, напугался.

— Нет… Я просто думаю, почему он окаменел.

— Тут дело в заклинании.

— Каком заклинании?

— Ну, вроде молитвы.

— Что, дракон тоже молится?

— Нет. Это человек прочел молитву, и дракон превратился в камень. Вот такое он сильное знал заклинание.

— А вы знаете этого человека?

— Да нет, сынок. Это давно случилось. Говорят, он был ученым человеком. Много знал, жил праведно и честно, не обижал слабых, помогал бедным. Поэтому его молитва сразу подействовала на дракона.

— И он больше не оживет?

— Кто?

— Дракон.

— Ну что ты. Он навсегда стал камнем.

— А если какой-нибудь плохой человек захочет своей молитвой снова сделать его драконом?

— Думаю, что ничего у него не выйдет. Добро, сынок, сильнее зла. Вот и ты живи так, чтобы люди тебя всегда добром поминали. И запомни старую мудрость: добру неизменно указывай путь, опорою правды и разума будь…

— Хватит, поехали!

Зычный голос Хамида взорвал гулкую тишину ущелья. Словно щелчок кнута раздался над самым ухом. Эрадж перебрался через реку и пошел к машине, растирая мурашки озноба.

Они въехали в Чорчинар, когда огненный диск солнца, похожий на жаркое раскаленное блюдо, медленно скатывался за ближайшие холмы. В туче пыли навстречу не спеша брело огромное стадо. Мальчишки, чумазые и загорелые, прыгали среди коров, как мячики, стараясь отщипнуть с раздувшихся боков клочки линяющей шерсти. Эрадж с интересом разглядывал мальчишек и улыбался. Он вытянул из окна руку, отщипнул у ближайшей коровы свалявшуюся шерсть, скатал из нее шарик и понюхал. Шерсть пахла парным молоком, полынным ветром и детством.

Когда-то и он вот так же беззаботно носился по кривым улочкам селения, встречал по вечерам стадо и выдергивал шерсть для шариков. Однажды его за это чуть не избил Гаффар Лошадиные Зубы. Эрадж выщипывал клочки из боков его густошерстной коровы. Он так увлекся, что не заметил Гаффара. Очнулся, только когда услыхал над головой злобные ругательства. Ему с большим трудом удалось увернуться от его длинных рук. У Гаффара была подлая привычка: бить малышей. Избавился он от нее, когда уже стал совсем взрослым.

— Прямо поедем или домой сначала заглянешь?

Хамид с брезгливым любопытством разглядывал улицу, коров, чумазых ребятишек, навозные лепешки на стенах…

— Давай сначала домой, — попросил Эрадж.

Путь в райцентр, где находилась больница, лежал через Чорчинар, но Эрадж решил ехать сразу к отцу, а потом уже вернуться ночевать в селение. Когда он сказал о своих соображениях Хамиду, тот с ним согласился. Но теперь Эрадж подумал, что неплохо бы сначала заглянуть домой: мало ли что могло произойти за эти дни.

— А в райцентр не опоздаем? — спросил Хамид.

— Вообще-то поздновато, но все-таки нужно домой заглянуть. Узнаем подробности. Может, кто-нибудь с нами захочет поехать.

— Наконец-то стал соображать. Никогда нельзя суетиться. Всегда нужно все заранее обдумать. Зеленый ты еще друг, зеленый.

— Ничего. Еще две-три поездки с тобой, и я созрею.

Во дворе отцовского дома стоял густой аромат свежеиспеченных лепешек. Раскрасневшаяся Махин хлопотала у танура. Увидев брата, она радостно вскрикнула, но тут же смутилась — вслед за братом во двор вошел незнакомый молодой человек. Махин быстро опустила закатанные рукава, концом платка отерла пылающее лицо и, подбежав к топчану, стоявшему перед айваном, ловко расстелила курпачи. Глядя на сестру, Эрадж подумал, что после смерти матери все тяготы домашнего хозяйства легли на ее хрупкие плечи. Фактически не было ни детства, ни юности. Одна работа: то в поле, то дома, то на огороде. А замуж выйдет — только больше забот прибавится.

— Проходите, брат. Сейчас чай поставлю, — улыбнулась Махин.

Эрадж подошел к тануру, взял из высокой стопки горячую лепешку, с хрустом разломил ее пополам и макнул половинку в холодную воду.

— Иди сюда, — позвал он Хамида. — Нет ничего вкуснее на свете, чем горячая лепешка с ледяной водой. — Затем повернулся к сестре. — Отец давно заболел?

— Как заболел? — испугалась Махин.

— Мне передали, что он в больнице. Что с ним? Только ничего не скрывай.

— Да кто вам это сказал? Он утром в Хуфар уехал, вместе с Латифом… Вас кто-то обманул.

У Эраджа задрожали колени. Он опустился на топчан.

«Господи, неужели так шутят? Ну зачем ему понадобилось подзывать меня, делать скорбное лицо. Здесь что-то не то. Не сошел же он с ума».

— А зачем они в Хуфар поехали?

— На свадьбу. Сказал, что завтра вернется. А потом поедет к вам.

— Ко мне? — еще больше удивился Эрадж.

— Да. Он в последнее время о вас очень беспокоится. Говорит, часто во сне вижу…

— А Саме где?

— В магазин пошел. Скоро вернется.

— Ну вот! Опять я прав. Говорил же тебе: не переживай, ничего страшного пока не произошло. А ты, до реки не дойдя, сапоги снял. Всю дорогу как в воду опущенный сидел. — Хамид широко улыбался. Он говорил с Эраджем, а сам не отводил глаз от стройной фигуры Махин. — Отдохнуть бы не мешало. Устал как проклятый от этой гонки. Почти шесть часов за рулем. — Наклонившись к Эраджу, тихо добавил: — Бутылочку бы лекарства от головной боли раздобыть. И о бензине нужно позаботиться. Не забудь, что мой конек только «девяносто третий» потребляет.

Появился Саме. Его лоб был перевязан марлевой повязкой. В руках он держал большой сверток. Братья обнялись, расспросили друг друга. Эрадж с беспокойством смотрел на осунувшееся лицо Саме.

— Что стряслось?

Саме опустил голову и покраснел.

— Ну-ну. Стал джигитом, усы уже растут, а стесняешься, как красная девица.

— С дерева упал, — нехотя ответил Саме, ковыряя пальцем мозоль на ладони. — Лоб поцарапал немного.

— Оставь парня в покое. Ничего страшного, — вмешался Хамид. — Сам, что ли, с деревьев не падал? Лучше пошли его в магазин.

— Сейчас… — Эрадж достал деньги. — Купи бутылку водки.

— Уже поздно. У нас после семи не продают.

— А кто завмаг?

— Сосед наш, дядя Абдурашид.

— Скажи ему, что брат из города приехал, гостя привез, а тот без водки заснуть не может. Глядишь, и сжалится, — рассмеялся Эрадж.

Хамид полулежал на шелковой курпаче, рассеянно листая газету. Последних слов Эраджа он, кажется, не расслышал.

Саме вернулся через полчаса и бодро доложил, что магазин закрыт, завмага нет дома и никто не знает, куда он ушел. Смущенный Эрадж повернулся к Хамиду:

— Придется в район ехать. Пока Махин ужин приготовит… За полчаса обернемся.

— Не могу, дорогой, устал я. Если уж ты такой малости раздобыть не можешь, придется мне самому побеспокоиться. А то я действительно не усну.

Хамид отбросил газету и пошел к машине. Через минуту он вернулся с бутылкой.

— У нас не сельмаг! Все есть! — сказал он, небрежно бросая бутылку на дастархан. — Наливай!

— Я не мастер по этой части. Уж лучше ты сам, — отказался Эрадж и через силу улыбнулся.

Он был оскорблен. Случись это не в доме его отца, вряд ли бы сдержался. Но что поделаешь, Хамид ведь гость!

— Ты, я вижу, окончательно потерял совесть. Заставляешь гостя работать, — сказал Хамид, откупоривая бутылку.

— Какие уж тут счеты?

— Быстро ты научился разговаривать.

— С таким учителем…

Махин принесла блюдо с жареным мясом, поставила на дастархан и вернулась в кухню.

— Ну что, за благополучный приезд!

Хамид плеснул в пиалы водки, выпил залпом и пригласил взглядом Эраджа последовать его примеру.

Водка была теплая и попахивала скверным спиртом. Эрадж подозрительно посмотрел на бутылку и решил больше не пить. Хамид почему-то не стал его уговаривать. Он выпил подряд две полных пиалы. Пустую бутылку бросил на грядку с помидорами и повалился на курпачу. К мясу почти не притронулся. Пролежав некоторое время, приподнял голову и спросил:

— О бензине побеспокоился?

— Здесь ни у кого нет «девяносто третьего». В районе заправимся.

— Ладно, — недовольно покривился Хамид. — Смотри, выедем рано. По жаре всякое может случиться. А запасного колеса у меня больше нет.

— Чем раньше, тем лучше. Я сам тороплюсь.

— Твои дела и подождать могут. А вот я никак не могу опаздывать. Женщина ждет, вчерашняя… Опоздаю — не простит. И сам себя не прощу.

— А жена узнает о твоих похождениях, простит?

— Ха! Жена! Она уже все сказала, что могла. Теперь сидит и помалкивает. Заруби себе на носу: жизнь коротка. Цени мгновение! И никогда не упускай своего. И брось притворяться праведником. Я таких праведников…