— Не буду уговаривать! Сам знаю, что такое — срочные дела! У меня они тоже бывают, иногда… по вечерам, — понизив голос, шепнул Джалил и понимающе подмигнул. — Отцу вашему я привет тут же передам, ну а вас в гости ждем. С супругой. Посидим, поговорим. — Джалил поднял руку и, встретив взгляд официантки, сидевшей за столиком у расписной колонны, поманил ее.

С блокнотиком и карандашом в руках официантка подошла к Джалилу.

— Чем могу…

— Рассчитайте нас. Мы уходим.

— Рано, вы можете еще посидеть, — запротестовал Джамшед.

Джалил посмотрел на часы.

— Верно! А мне казалось, что уже поздно.

Официантка положила счет:

— Двадцать три рубля, семьдесят восемь копеек.

— Мы передумали, дорогая. Это только он уходит, а мы еще посидим… Потом все вместе посчитаете.

Официантка собралась отойти от стола, но Джамшед задержал ее и, вытащив из кармана двадцатипятирублевку, вложил в руку.

— Они — мои гости, расплачиваюсь я… — Поднялся из-за стола, посмотрел на Джалила, потом на Шахноз. — Что ж, будьте здоровы!

— Обижаете, дорогой Джамшед-джон! Нехорошо. Что, я сам не смогу расплатиться?

— Не обижайтесь, дорогой Джалил, — Джамшед нарочито повторил любимое словечко Джалила — «дорогой». — В следующий раз очередь за вами.

— Это другое дело. Это по-мужски.

Официантка протянула мелочь…

— До свидания! — повторил Джамшед, бросив взгляд на Шахноз.

— Я надеюсь, дорогой Джамшед-джон, — поднялся из-за стола Джалил, — хотя мы и будем далеки друг от друга, сердца наши не расстанутся больше ни на минуту! Ведь мы были соседями! А сосед соседу иногда ближе брата. Говорят, что даже на том свете в день страшного суда о грехах и доброте человека у соседа расспрашивают… Ну ладно, бог даст — встретимся.

— Конечно.

Джамшед вновь посмотрел сначала на Джалила, потом на Шахноз, взял со стола рюмку с коньяком и с неожиданным наслаждением выпил ее, глядя прямо в бездонные глаза женщины. В глубине глаз Шахноз вспыхнула и тут же погасла какая-то искорка. Впрочем, может быть, это свет отразился в донышке. Свет…

— Прощайте!

Джалил что-то восхищенно кричал вслед, но Джамшед уже не слышал его. На маленькой эстраде в углу большого ресторанного зала что-то неуловимо вдруг изменилось: высокий парень с гитарой перестал ломаться, саксофонист шагнул в сторону, пожилой пианист распрямил спину.

У Джамшеда похолодело лицо.

На прокуренный зал, шум, стук ножей, гомон легла музыка…

Джамшед оглянулся.

Но ни Шахноз, ни Джалила он не увидел. Их столик закрывала расписная колонна. Обняв обеими руками колонну и склонив на плечо плешивую голову, горько плакал пожилой и пьяный человек…

Через три дня…

…Джамшед возвращался с работы. На город уже легли мягкие сумерки. Шел дождь, теплый и мелкий, который с самого утра мыл, слизывал сереньким языком всю зимнюю нелепицу — мусор, прошлогодние листья, грязные снежные лохмотья — и возвращал домам, заборам, лиловым веточкам кустарника, набухшим почкам, первой траве животворный цвет и запах весны.

У перекрестка Джамшед остановился, пережидая, пока иссякнет поток автомашин. Сквозь редкую сетку дождя он вдруг увидел черную «Волгу», чуть слышно скрипнувшую тормозами возле пешеходного перехода. За рулем сидел Джалил и курил сигарету, рядом виднелось лицо Шахноз. Оба равнодушно и отчужденно смотрели вперед. Капельки дождя ударялись о стекло. Мягкие лапки «дворника» счищали капельки и одновременно, на какой-то миг, стирали лица людей, сидящих в машине. Казалось, еще мгновение, еще несколько движений мягких лапок — и эти лица сотрутся, исчезнут вообще, но сами даже и не заметят этого, а так и поедут дальше…

Над перекрестком вспыхнул зеленый свет, открывая машинам дорогу… В этот момент какой-то старик, по виду колхозник, тронул Джамшеда за локоть.

— Не скажешь, сынок, есть здесь поблизости чайхана?

— Есть, отец, есть.

Пока Джамшед объяснял старику, как пройти к чайхане, машины проехали, и он не заметил, в какую сторону свернула «Волга» Джалила.

Был дождь, и был вечер.

1972

Перевод В. Тальвика.