Гора троллей

Когда это произошло, было мне лет восемь. Жили мы в четырехэтажном каменном доме на три подъезда и с утра до вечера гоняли по двору набитую тряпками покрышку футбольного мяча. Покрышка была кособокой, кочковатой и от пинка выделывала такие скачки, что частенько на первом и втором этажах сыпались стекла.

И вдруг во дворе стало так тихо, словно кто-нибудь начисто его вымел. Лишь оборванный провод жалобно позвякивал, мотаясь вдоль железной пожарной лестницы.

А случилось самое невероятное. Посередине пустыря, что за нашим домом, была гора. Нам она казалась крутой и высоченной, и зимою мы штурмовали или же обороняли ее, не жалея ни одежды, ни крови своей. По весне над горой топорщилась какая-то отчаянная травка, а потом поднимался устрашающего вида репейник. Травку мы вытаптывали не замечая, а репейник вырубали палками, уносили на штанах и рубахах домой. Мы не задумывались, откуда появилась эта гора… И вот Натка Лунина заявила, что в ней живут тролли — крохотные волшебные старикашки в колпаках и с длинными бородами.

— Фиг, — сказал ни во что не верящий Ленька, которого каждый вечер пороли дома за великое непослушание.

— Тролли живут только в Норвегии, — авторитетно поддержал Сеня-очкарик, человек очень ученый.

Призагнуть мы все умели, но теперь даже самые завзятые врали задохнулись от негодования. Большинство из нас, так сказать, с пеленок знали сказки Андерсена, и Натка была приперта к стенке. Конечно, она заревела, а потом, квакая носом, призналась, что о троллях ей сказал управдом Софрошкин и строго-настрого не велел никому разглашать. Мы опешили, Натка торжествовала, хотя бантики в ее косичках превратились в измятые шнурки, а на голубеньком платьице кто-то оставил отпечатки всех своих пальцев.

Софрошкина мы вообще-то уважали. Я помню, он ходил по двору, весь такой мягонький, розовый, пряничный. И носил он всегда светлые косовороточки навыпуск, опоясывая их золотистой веревочкой. Был он с нами неизменно ласков, никогда не обращал внимания на разбитые стекла и страшные проломы в заборе. И самые прославленные наши сыщики никак не сумели разведать, какими путями узнают родители даже о мельчайших наших провинностях: Софрошкин вроде бы никогда не жаловался.

Но Ленька все-таки Натке не поверил:

— Спросим самого Софрошкина.

Тут же была избрана делегация из наиболее уважаемых членов дворовой республики. Ленька замыкал торжественное шествие, сунув руки в карманы, Натка шла впереди. Она высоко задрала свой носишко, потому что никому из нас, кроме нее, Софрошкин не доверил великую тайну. Только у самой квартиры управдома она сдрейфила, опять захлюпала носом и сказала, что ей стыдно. Но мы были неумолимы.

Дверь открыл Софрошкин:

— Что вы тут галдите, друзья?

Мы вытолкнули Натку вперед и ждали, как она выкрутится, некоторые даже повизгивали от нетерпения.

— А я все им рассказала, — пролепетала Натка.

Софрошкин покачал головой, поморгал своими маленькими добрыми глазками:

— Ай-яй-яй, как нехорошо получилось… Никак не думал…

— Да они не верят, — всхлипнула Натка.

— Ну что ж, коли так, подтверждаю, — сказал Софрошкин, оглянулся, подманил нас поближе и понизил голос до шепота. — Тролли сложили эту гору из мусора и земли, что после строительства остались. И прячут в нее ночами свое золото. Сам видел. Только не знаю, как до них добраться, слово особое знать надо. А так — глаза отведут.

Он заметил наши разинутые рты и многозначительно поджал губы.

— Фиг, — сказал Ленька, — будто они не нашли места в лесу!..

— Раньше здесь тоже был лес, — кивнул Софрошкин, — а тролли привыкают к месту. И потом город так разросся, а эти старикашки такие слабенькие: им до лесу тащиться ночи не хватит. А может, здесь у них перевалочная база. Накопят, а потом в лес утянут.

Теперь мы свирепо глядели на Леньку. Но его не так-то легко было пронять. Он потер один ботинок о штанину, потер другой и ехидно спросил:

— А зачем земля-то на горе везде одинаковая, если дверь имеется?

— Ну и что, — сообразил Сеня-очкарик. — Они ее маскируют!

Мы повернулись к Леньке спиной. Софрошкин удовлетворенно хмыкнул и предупредил, чтобы мы не вздумали лезть к троллям, а не то ему придется за нас отвечать.

Вскоре новость разнеслась по всему двору. На бревнах за сараем заседал совет. Перед этим мы ощупали, обстукали, обслушали всю гору. Хоть бы малейший намек на дверь! И тогда Сеня-очкарик, откашлявшись и протерев свои фары, произнес целую речь.

— Мы должны узнать Слово! И мы заберем золото у троллей. И сдадим в музей!

Это было настолько очевидным, что даже у ребят, которые постарше, не нашлось возражений, и совет снова приступил к своим обязанностям. Было решено под страхом смертной казни оберегать тайну горы от взрослых. Всем членам совета придумать самые волшебные слова и завтра утром список этих слов громко огласить перед горою.

Все разошлись по домам в творческих муках. У многих были такие отсутствующие глаза и так горели уши, что встревоженные родители затрясли градусниками. Из окна Ленькиной квартиры доносились знакомые глухие удары, будто там выколачивали ковер.

Мне захотелось еще разочек взглянуть на гору. Все так же желтела на ней вытоптанная трава и торчали безобразные останки репейника. Мне показалось, будто что-то сверкнуло. Но тут я заметил Сеню-очкарика. Он стоял у подножия и бормотал:

— Абракадабра… Араке… Инфекция… Сезам…

Гора не отпиралась.

Меня осенило: а что, если взять да подслушать это Слово от самих троллей! Сегодня же ночью! Я чуть не заорал от восторга и бросился к Сене-очкарику. Но тот уставил свои фары в одну точку и, раскачиваясь, все коверкал, все выворачивал свой язык. Уж и похохочут завтра над ним ребята!

Одному, наверное, будет страшновато: я помнил предупреждение Софрошкина. Но двор на этот раз был пуст, только на лавочке, как обычно, сидели женщины. Как я обрадовался, когда увидел Леньку! Он выходил из подъезда, придерживая штаны и как-то странно, боком, подпрыгивая на босых ногах. Двумя словами я посвятил его в свой замысел.

— Ночью надо дрыхать, — сказал он.

Видимо, лицо у меня сделалось таким несчастным, что он смягчился, хотел потереть о штанину ботинок, но вспомнил, что ботинки арестованы, и мотанул головой:

— Ладно. Да сам увидишь — все это бабушкины сказки.

Условились встретиться у пустыря, когда луна влезет на трубу кочегарки. Больше всего я боялся заснуть и потому, когда в квартире все затихло, сдвинул простынку и матрац и устроился на холодной железной кровати. Но оббегайте столько километров за день по улицам и по двору и вы поймете, почему я мигом задремал.

В ребра меня словно толкнули. В наше окно хорошо была видна труба кочегарки. Небо за нею еще светлело, но луна, выпуклая, глазастая, уже вкатывалась в раму и была такой яркой, хоть книжку читай.

Я ополз с кровати, сунул за пазуху спортивки и, держась на всякий случай за живот, пошел в другую комнату. Отец и мама даже не пошевельнулись. Я открыл дверь в коридор, протанцевал на цыпочках, для убедительности толкнул и тихо закрыл дверь в уборную. Самым опасным казался крючок на входной двери, но он не щелкнул. Теперь оставалось только сбежать с лестничной площадки. Я ликовал. Луна стояла на самой макушке трубы, как большая лампа.

Ленька ждал меня у сарая, его рот то и дело раскрывался и издавал странные звуки, вроде взлаивания.

— Вав, — сказал Ленька, — ерунда все это. — И поежился.

Окна домов чуть поблескивали голубоватыми бликами, непривычными и жутковатыми были безлюдье и тишина, темные тени от сарая и бревен, казалось, двигались. Ленька перестал взлаивать и все замедлял шаги.

— Стой, — шепотом сказал я, — а с какой стороны они подходят?

Ленька пожал плечами. Луна бледно освещала пустырь, гора казалась куда выше, круче и мрачнее, чем днем.

— Залягем за бревна, — предложил я.

— Уж если охота все точно увидать, лезь в яму.

Мне не хотелось быть одному, но ничего более разумного я придумать не мог. Яма была по другую сторону горы, совсем неглубокая, сплошь затянутая травой. Я еще и сейчас помню, как домчался до нее, как упал в траву, больно уколов чем-то локоть, и долго не мог отдышаться. Но надо было устраиваться поудобнее и следить. Я подпер кулаками подбородок. Гора была совсем близко, и мне казалось, что я различаю на ней торчащий репейник…

И опять на ее склоне что-то сверкнуло. Я вобрал голову в плечи, пригляделся, но больше ничего не заметил. Луна уже вывинтилась из трубы и чуть отошла, с любопытством на меня посматривая. Веки мои стали падать, рот сам собою раскрылся. Но не успел я его закрыть, как услышал какое-то постукивание, будто десятки крохотных каблучков топали по пустырю.

Я до боли вытянул шею и увидел… троллей. Они шли длинной вереницею от кочегарки, возле которой уводил под землю ход с трубами. Теперь, я различал высокие колпаки со сломанными набок кончиками, украшенными кисточкой, разноцветные курточки, штанишки до колен, какие носят пай-мальчики, полосатые чулки и деревянные башмаки с загнутыми вверх носами. Все тролли одинаково согнулись, прижав к груди длинные узкие бороды, и тащили на спинах одинаковые мешочки. Ничего страшного не было в этих маленьких старичках, и я не мог понять, к чему нас запугивал Софрошкин.

Вот они, совсем близко. Сейчас я услышу Слово, завтра передам его ребятам!.. И Ленька теперь не будет говорить «фиг».

Но вдруг тролли остановились, и первый ткнул пальцем в мою сторону. Я вжался в траву, затаил дыхание.

— Поди сюда, мальчик, — послышался тихий дребезжащий голос. — Мы ничего дурного тебе не сделаем.

И ноги сами понесли меня к троллям. Старички бережно положили свои мешочки и окружили меня. Смешно было, что эти самые настоящие дедушки мне всего до плеча.

— Что ты здесь делаешь, мальчик? — спрашивали меня тролли, дружелюбно улыбаясь.