Наш друг - мишка
Не много найдется в наш космический век уголков на земле, где рука человека не успела еще перекроить природу по-своему. И, наверное, самый глухой среди этих уголков - Камчатка. Природа остается здесь такой же, какой была она в незапамятные времена. В огромном количестве сохранился на полуострове исконно русский царь зверей - медведь.
Известный натуралист, путешествовавший на полуострове в середине девятнадцатого века, Карл фон Дитмар говорил, что сначала принимал медвежьи тропы за дороги между селами - так они были широки и утоптаны. Уменьшилось ли количество медведей с тех пор?
В одном из поселков мы разговаривали об этом с потомственным охотником-камчадалом Петром Витальевичем Портнягиным.
Ну, сколько, - говорит он, - убивают их за год нашем районе? Вряд ли больше двадцати. А сколько их народится за это время? Нет, не убывают медведи!
— В тридцатых годах, - рассказывает Портнягин, - пришлось мне охотиться во время нереста горбуши. Вылез я на пригорок, речка вся - как на ладони, но стрелять нельзя - далеко, и ближе тоже не подкрадешься - ветер мешает. Вот и сидел я, ждал, пока ветер переменится. От нечего делать стал считать медведей. Считал час - насчитал шестьдесят шесть, потом сбился... Приходят, уходят, лапами машут - поди разберись тут! Еще полчаса ждал, так и не дождался, а они все идут и идут...
Но это все-таки тридцатые годы. А сейчас?
Ребята из нашей экспедиции однажды за день встретили больше тридцати медведей. Нам с такими ордами сталкиваться не приходилось, но дни, когда мы видели по пять-десять зверей, были не так уж редки.
И если появлялась свободная минута, мы всегда с интересом наблюдали за медведем, его нравами и повадками. Такой ли он, каким мы привыкли представить его? Ведь мишка и косолапый, и неуклюжий, и добрый, и свирепый. Какой же он в самом деле?
...Хорошо зимой в берлоге! Никаких забот о еде. Сытый, довольный, развалился топтыгин в тепле и только ухмыляется во сне, вспоминая о рыбе, ягоде и орехах прошлого года... Но вот подходит весна. Греет солнышко, тает снег. За шиворот начинает капать, и как мишка ни ворчит, весна все-таки выкуривает его из берлоги.
Медленно обнажается земля, кое-где зеленеет травка. Мишке голодно. Запас сала, с которым он вылез из берлоги, быстро тает. Вдобавок Михал Иваныч начинает линять. Длинная шерсть сваливается в неопрятные космы, торчит клочьями. Тощий, лохматый, длиннорылый, с горящими голодными глазами, слоняется он по сопкам, по рекам, по берегу океана. Уныло опустив голову, обшаривает глазами и обнюхивает каждый предмет, переворачивает лапой камни, коряги... Где пощиплет травку, молодые побеги шеламайника, где найдет дохлую протухшую рыбину, прошлогодние шишки, но разве это пища для могучего зверя? В беспросветно голодной весенней жизни у мишки одна надежда - вот пойдет нереститься лосось!
Наконец приходит время, и перед устьями камчатских рек огромными косяками скапливается горбуша, кета, кижуч. Преодолевая течения, мели и перекаты, движутся они вверх по реке, на те нерестилища, где когда-то сами впервые познакомились с жизнью. То, судорожно извиваясь, почти посуху ползет лосось по песку на мелких перекатах, то стрелой прыгает через пороги и небольшие водопады... На нерестилище лосось приходит совсем непохожим на того серебристого, налитого жиром красавца, который начал путешествие. Он потерял по пути почти весь свой жир, надел брачный наряд. Вдобавок тело начинает постепенно отмирать - сначала хвост и плавники, потом все остальное.
Вот и икра выметана, полита молоками, заботливо засыпана песком. Это - все, конец. Давая начало новой жизни, лосось умирает - таков закон, жестокий и неумолимый, не признающий исключений даже для самых сильных. Лосось становится вялым, он едва шевелит омертвелым хвостом и плавниками, белеющими все больше и больше. Течение сносит его вниз, он натыкается на камни, бревна, все чаще переворачивается брюхом кверху, пока, наконец, уже почти мертвого, течение не выбросит его на мель или не прибьет к берегу. Тысячи и тысячи дохлых рыбин устилают все косы, мели, покрывают дно реки, плывут по поверхности. Воздух вокруг наполнен запахом смерти, вода становится горькой от трупного яда.
Для камчатского звериного населения после тяжелого поста начинается долгожданная масленица. На реки слетаются тучи воронья. Едят рыбу лисы, росомаха, даже маленький соболишка. Камчадалы говорят, что только заяц на Камчатке не питается рыбой.
И уж, конечно, не пропустит такого праздника медведь. Он ловит лосося на мелких местах, прыгая прямо воду и накрывая рыбину лапами с длинными, как вилы, когтями. Пойманного лосося берет в зубы, относит нa берег и здесь в спокойной обстановке съедает.
Там, где рыба проходит близко от берега, мишка выбрасывает ее мощными ударами лапы. Это его излюбленные места ловли. Найдя такое место, мишка усаживается поудобнее и старается стать неподвижнее, чем старый пень на том берегу. Внимание - подходит рыба! Удар, еще удар!.. Лосось с распоротым брюхом метнулся вверх по течению. Какая неудача! Попробуем еще раз... И мишка совершенно замирает на месте. По сравнению с ним лососю кажется, что даже пень шевелится, и он испуганно шарахается от него к другому берегу, прямо в страшные медвежьи когти. Удар! Есть! Мишка довольно ухмыляется и хлопает себя по бицепсу, показывая соседу - во-от такая! А сосед в ответ протягивает огромную лапу и хлопает по плечу - у меня все равно больше! У обоих - только горбуша размером со среднюю малосоленую селедку, но у рыбной ловли - свои законы, распространяющиеся даже на медведей!
Пойманную рыбину мишка выбрасывает на берег. Есть некогда, надо сначала наловить побольше! И он ловит и бросает, ловит и бросает и снова ловит, ловит, ловит! В азарте косолапый не может усидеть на месте - вприпрыжку, с рявканьем носится он за каждой ускользающей рыбиной. Когда наконец, потирая лапы в предвкушении обильного пира, идет мишка собирать свою добычу, его ждет жестокое разочарование. Почти вся рыба ускользнула назад в реку, остались только те, до неузнаваемости избитые и покалеченные рыбины, которых он вылавливал по три-четыре раза каждую.
На следующий день мишкину рыбалку можно найти сразу - трава у берега укатана, как катком, вокруг - остатки медвежьего пира.
Во время нереста вдоль обоих берегов всех нерестовых речушек тянутся узкие утоптанные, как асфальт, тропинки.
На голубицу медведь переходит в августе. Он отлично знает, что первой поспевает ягода на солнцепеке, на южных уступах террас, на солнечной стороне пригорков. Немного позже вся ягодная тундра становится синей от голубицы, и медведь окончательно перекочевывает на тундру. На опушке леса или на краю обрыва над тундрой он устраивает удобную лежку, где отсыпается ночью, если нет желания идти на речку за рыбой. Утром, как только встанет солнышко и разгонит туман, Миша выходит на тундру. На опушке он садится и вытягивает нос против ветра - нет ли где подозрительных запахов? Потом встает на задние лапы и делает несколько шагов, крутя головой направо и налево и внимательно осматривая все вокруг. Даже если ничего подозрительного нет, он не будет торопиться и не поленится повторить эту операцию несколько раз.
Вокруг все спокойно и безопасно. Мишка принимается щипать ягоду и теряет при этом всякую осторожность. Вместе с ягодами в медвежий желудок попадают стебельки голубичника, корешки с землей. От этого и от обжорства желудок часто расстраивается, и мишутка поливает тундру чем-то вроде густых фиолетовых чернил.
Благополучие, наступившее для него в это время, мишка мог бы назвать полным, но... одолевают комары. Никуда не скроешься от маленького и нахального кровопийцы!
Мишкины веки и нос становятся похожими на красновато-серую копошащуюся массу. Облепляют комары пах и живот, где летом шерсть у мишки очень редкая.
Зуд невыносимый. Но... если постоянно отмахиваться от комаров, успеешь ли за день наполнить объемистое брюхо такими мелкими ягодами? И мишка продолжает старательно пастись. Наконец, не выдерживают и его железные нервы. Мишка наклоняет голову и трется мордой о кочку. Потом, распластав задние ноги, плюхается на живот и ползет вперед, волоча брюхо по земле. Сухой голубичник приятно чешет искусанную, зудящую мишкину кожу. От наслаждения Михаил даже закрывает глаза и довольно отдувается... И опять начинается сложная и кропотливая работа по производству медвежьего сала из голубицы.
Если надоест собирать ягоду, снова откочует мишка на нерестовую речку. И везде пищи - изобилие. Искать ее не надо, добывать совсем нетрудно. Изо всех медвежьих забот остается только есть и спать. От такого режима Михал Иваныч быстро поправляется и скоро наедает слой сала толщиной в три-четыре пальца, а то и в ладонь.
Медведь удивительно верно оправдывает кличку "мишка косолапый". Передние лапы у него сильно вывернуты пятками наружу, и при первом знакомстве бывает трудно удержаться от смеха, глядя на его нелепую походку. Но назвать его неуклюжим!.. Приглядитесь, как легко ступает он по земле, как под лоснящейся шкурой мягко, волнами перекатываются могучие клубки мышц. А какими огромными прыжками мчится медведь в нужную минуту, как, играючи, словно мячик бросает свою полутонную тушу вверх по крутому склону, по каким кручам пробирается над пропастями! Нет, говорить, что медведь неповоротлив, может только человек, никогда не видевший его на воле. Сначала мы, как и все, говорили: "Ты двигаешься как медведь" - когда хотели сказать, что человек неповоротлив, но после мы насмотрелись, как двигается медведь, и эта фраза потеряла свей первоначальный смысл. Мы стали говорить: "Ты двигаешься как слон" - может быть, просто потому, что никогда не видели на воле слонов.