Сказка про жида Абнера, который ничего не видал

ыло это на моей родине, — начал невольник, — в Могадоре, на берегах большого моря, во времена царствования Мулея Измаила в Марокко.

Всякий знает, что жиды народ хитрый и чем их больше теснят и угнетают, тем ловчее и изобретательнее они становятся. Но этим часто они себе вредят. Это случилось и с евреем Абнером, когда он однажды вечером вышел прогуляться за мароккские городские ворота.

В острой, высокой шляпе в не совсем опрятном кафтане, шел он, по временам понюхивая табачку из золотой табакерки. Он осторожно прятал ее, осматриваясь по сторонам и поглаживая свою длинную, острую бородку. Весел и доволен был жид; он зашиб копейку своим разнородным ремеслом: он и врач и купец, маклак и закладчик, ни чем не брезгает, что дает доход. Сегодня он обманул покупателя невольником, за бесценок купил груз камеди и богатому больному изготовил последнее питье его.

Выходя из небольшого пальмового лесочка, он услыхал шум и увидел бежавших придворных конюхов. Они осматривались второпях на все стороны, по-видимому ища чего-то.

— Эй ты! Ученый! Послушай! — кричали они жиду, — не видал ли ты, не пробежала ли тут лошадь в седле и в узде?

— Первый рысак, миленький такой, — описывал жид, — на серебряных подковах, с золотым мундштуком, золотистой масти, большого росту, хвост в аршин?

— Да, да, эта самая! — вскричал старший конюх. — Это она! — повторили прочие конюхи. — Это Эмир! — сказал старый наездник, — сколько раз я говорил принцу не ездить на Эмире иначе как с трензелем. Не хотел меня слушать — ну вот и дождался и сбросила его лошадь. Однако надо спешить, куда же мы пойдем? Куда побежала лошадь? — снова обратились к жиду.

— А я никакой лошади не видал, — отвечал жид улыбаясь, — почему же я могу знать куда убежала царская лошадь?

Удивясь такому противоречию, конюхи пристали к жиду, требовали объяснения, как показались новые гонцы из дворца, опять оглядываясь, словно искали что-то.

— Не видали ли вы собачонки, царской моськи? — спрашивали они.

— Это маленькой-то, с мохнатым хвостиком? — спросил жид.

— Ну да, да!

— Припадает немножко на правую переднюю лапку?

— Она самая, Савака! О счастье, о радость! Царица лежит в судорогах без памяти от такого горя! О Савака! Савака! Где ты? Что с нами станется? Выручи нас, скажи, где она? — умоляли посланные.

— А я никакой собаки не видал, — говорил жид, — я же не знал, что у царицы, дай ей Бог здоровья, — даже есть комнатная собачонка.

Тут конюхи и придворные слуги не на шутку рассердились на жида, дерзнувшего насмехаться над царскими особами. Они схватили жида, в уверенности, что он украл и лошадь и собаку, и привели его во дворец.

Тут принц собрал совет из придворных и знатных людей, чтобы решить как наказать жида.

Рассудив дело, решили бить жида по пятам.

Как ни кричал бедный жид, как ни отмаливался, сколько ни приводил изречений из Талмуда, — ничто не помогало: его били без пощады. «Или верни беглецов, — говорил принц, — или ты поплатишься головою за беспокойство, причиненное мне и царице».

Еще стоны и крики жида раздавались по дворцу, как принцу было доложено, что лошадь и собака нашлись. Лошадь ушла на лужок, где корм ей пришелся более по вкусу, чем на царской конюшне, а собачонка связалась с самым простым обществом мосек, вовсе не по сану королевской собаке.

Мулей Измаил потребовал от жида объяснения. Трижды поклонившись в землю, жид сказал:

— Всесильный царь наш, царь всех царей, властитель пустыни, звезда правосудия, зеркало истины, пучина мудрости, светлый как золото, блестящий как алмаз и твердый как железо, — выслушай меня, если уже ты снизошел к рабу своему, позволив говорить ему.

Клянусь тебе верою праотцев моих, что любезного коня твоего и собачонку, дорогую сердцу государыне моей, — я не видал. Вот как дело было:

Я вышел отдохнуть после дневной работы в рощу, где удостоился встретить самого главного конюха и смотрителя черных слуг вашего сераля. Идя там, я заметил на мелком песке чьи-то следы. Я стал присматриваться и узнал в них следы маленькой собачонки; рядом с ними песок был как будто разметен: «собачонка вислоухая», подумал я, «это знак ушей ее»; следы ног ее были также слегка заметены: «значит, у нее длинный мохнатый хвост, — подумал я, махая им, она заметала след свой». Кроме этого я увидел, что один след ноги был не так глубок, как другие. Тогда я, с позволенья сказать, подумал, что собачонка нашей государыни — хромает.

Я не видал также и твоей лошади, государь, а гуляя в кустарнике напал на следы. По глубокому, но маленькому следу копыта я узнал лошадь благородной породы тченерской. Я знал, что мой государь продал европейскому принцу пару таких лошадей, знал, что даже за них было взято, потому что мой брат Рубин был при продаже.

По следу я видел, как далеко и ровно лошадка выкидывала ногами: «словно бежит», — подумал я. Вдруг что-то блеснуло, я по обычаю наклонился посмотреть, что такое, вижу кусок мрамора и на нем серебряный знак. «Стало быть серебряные подковы», — подумал я. А уж меня не надуешь, я отличу настоящее серебро. Пошел я дальше; дорожка между пальмами была шириною в аршин; вижу — по обе стороны со стволов обметена пыль.

«Это она хвостом махала, — подумал я, стало быть длинный хвост в верных аршина два, коли по обе стороны доставала разом». Я заметил и вышину веток, которые она задевала; по этому узнал рост лошади; наконец иду дальше, опять блеснуло что-то. Гляжу, а в скале кусок оселка и на нем, кто-то черкнул золотом. Этим меня тоже не обманешь, вижу — золото как есть золото! Стало быть золотые удила, и на бегу лошадь черкнула ими по оселку. Всякий знает, что кроме тебя, государь, не у кого быть такой лошади. Ты царь царей, твоя лошадь постыдилась бы закусить другие удила. Так я и решил в это время.

— Мекка и Медина! — воскликнул Мулей Измаил. Если бы ты также зорко глядел и видел все, что этот жид, так это избавило бы тебя от частых неприятностей, — сказал принц, обращаясь к своему министру полиции. — Теперь же мы покончим с тобою расправу, — продолжал он, обратясь к жиду. — Пятьдесят ударов тебе зачтутся за пятьдесят золотых и потому тебе остается доплатить еще только пятьдесят, чтобы ты впредь не дерзал издеваться над нашею царскою милостью.

Весь двор дивился находчивости жида Абнера, но его это не утешало, он дорого поплатился; пятьдесят ударов и пятьдесят золотых ему сказались больно. К тому же придворный шут Шнури подсмеивался над жидом, спрашивая, все ли его золотые были испробованы на оселке.

— Умно ты говорил, а лучше если бы молчал, — добавил шут.

Спустя несколько времени после этого грустного для жида события, он снова гулял за городом, на этот раз по склону гор Атласского хребта, как увидал, что за ним гонятся несколько вооруженных человек. Старший из них кричал что-то жиду. Тот остановился.

— Эй ты любезный! Не видал ли ты негра Гаро, царского телохранителя? Он бежал, и вероятно скрылся здесь в горах.

— Никак нет-с, не видал, — коротко отвечал жид.

— Как? Ты не видал? Ты, хитрый жид, не видал беглеца? Да куда же ему было больше деваться как не сюда в горы. Эй, не ври! Смотри хуже будет, сейчас велю тебя связать. Знаешь, невольник какой пропал? Самый царский любимец! Он один умел бить воробьев, а это любимое занятие его величества.

— А я не могу же сказать, что я видел, когда ничего не видал.

— В последний раз тебе говорят. Жид, отвечай, где беглец? Или забыл побои и штраф?

— Ай, ай, ай, что я стану делать? — завопил жид. — Ну уж, если вы непременно хотите, чтобы я вам сказал, так бегите вон туда, а там не найдете, стало быть где-нибудь в другом месте.

— Так стало быть ты его видел! — прикрикнул старший.

— Ну да, коли прикажете, — робко говорил жид.

Воины побежали, а жид пошел домой, счастливый и довольный своею хитростью; но едва прошли сутки как дом жида опоганили нечистые воины, ворвавшись к нему в шабаш, и связав увели его к владетелю Марокко.

— Поганая ты собака! — вскричал взбешенный государь, — как ты смел обманывать моих слуг? Ты их услал за беглецом в горы, чтобы он между тем успел бежать к морю, где он чуть не уехал на испанском корабле! Солдаты! Берите его! Сто ударов по пятам и сто золотых штрафу.

В Марокко долгих судов не любят, там расправа коротка. Жида Абнера наказали без его спросу и согласия. Он проклинал судьбу свою, что должен был платиться своими пятками и казною каждый раз, как его величество соизволил потерять что-нибудь. Когда он удалялся из дворца при общем смехе грубой дворни, то придворный шут подошел к нему с утешением.

— Разве это не почет тебе, Абнер, что ты такой близкий участник всех царских бедствий? А если ты подаришь меня, то я могу всегда предупредить тебя за час или за два до всякой пропажи: тогда ты уж берегись, сиди смирно в своей жидовской улице. И носу наружу не показывай.

Вот и вся сказка.

Невольник замолчал, а наша молодежь вспомнила прерванный разговор. Писатель просил старца объяснить им, почему не одни дети, но и взрослые также любят слушать сказки.

— Ум человеческий, — начал старец, — легче и подвижнее воды, которая протачивает мало-помалу даже самые твердые вещества. Ум человека легок, свободен как воздух и чем выше он возносится от земли, тем становится чище и легче. Отсюда в человеке потребность возноситься в высшие слои мышления, где ему вольнее, где ум его не стеснен, как напр. в сновидениях. В сказках мы будто живем с теми людьми, с ними думаем и чувствуем. Слушая рассказ невольника, вымышленный третьим лицом, — вы будто вместе изобретаете, вы не останавливаетесь на том, что вам говорят, а дополняете своим воображением; сказка кажется былью, быль сказкой потому, что вы духом и всем существом своим углубляетесь в сказку.

— Хоть я вас и не вполне понимаю, — сказал молодой купец, — но это правда, что иногда до того углубиться в сказку, что она может казаться былью. Так я помню, как будучи детьми мы играли, что живем на пустынном острову и заботимся о том, как будем жить, чем кормиться; мы даже строили себе хижинки в кустарниках и ожидали появления доброго духа, который должен был предсказать нам конец мира. «Сойдите ко мне в хрустальный замок, — думалось нам, — что он скажет — там будут служить вам слуги мои мартышки».