При кладке стен замка в Осака в качестве такого соединительного «крючка» применялся, как сказано выше, свинец. Хотя при кладке стен из огромных каменных глыб раствор не имел большого практического значения, ибо камни, хорошо отесанные, держались и сами по себе благодаря своей огромной тяжести, тем не менее для большей прочности щели между камнями трижды заливали жидким свинцом. Кроме того, в двух рядом стоящих камнях прорубали отверстия конусообразной формы, которые также заполняли жидким свинцом, служившим своеобразным строительным раствором. Так создавалась высокая прочность стен, которые воспринимались как огромный монолит[226].
Замок занимал значительную площадь, в самом центре его возвышалась главная крепость в виде высокой многоярусной башни. Вся территория в два ряда была обнесена крепостными стенами. Опоясывавший замок глубокий ров с водой служил еще одной оборонительной линией.
Главная башня сооружалась, очевидно, по образцу замка в Адзути. Однако копия превзошла оригинал. Башня и в целом замок в Осака оказались не только гораздо более значительными по размерам, но в архитектурном отношении и более совершенными. Замок Хидэёси можно, пожалуй, считать высшим достижением замкового строительства в Японии того времени. Главная его башня не сохранилась, но если судить по дошедшим до нас схемам и планам, особенно по сохранившимся красочным изображениям внешнего вида замка и некоторых деталей его внутреннего убранства, то можно представить, какое это было великолепное сооружение — не только с точки зрения его военно-оборонительной мощи, но и по его архитектурному оформлению.
Мощное гранитное основание замка в сочетании с выполненной из дорогих пород дерева верхней его частью, двускатные крыши оригинальной формы с причудливой резьбой, венчавшие каждый из семи этажей-ярусов, придавали замку внушительность и строгую красоту.
Верхний ярус башни, огражденный перилами, служил своеобразной смотровой площадкой. Сюда любил взбираться Хидэёси, любовавшийся открывавшимися отсюда бескрайними просторами страны, которая виделась ему объединенной и сильной под его владычеством. Как писал Луиш Фроиш, Хидэёси любил показывать гостям свой замок, которым очень гордился. «Он вел себя как хороший проводник, показывая свой замок. Он привел нас на седьмой этаж. По дороге рассказывал о богатствах, которые находились на каждом этаже. При этом он говорил: «Комната, которую вы здесь видите, наполнена золотом, а эта — серебром. Следующее помещение заполнено кипами шелка и полотна, четвертое — одеждой, а в этих комнатах находятся дорогие мечи (катана) и оружие»»[227].
Как сообщают источники, весной 1586 года здесь побывал Отомо Сорин, феодальный князь из провинции Бунго на Кюсю. Он прибыл к Хидэёси с жалобой на притеснения со стороны более крупного феодала Симадзу, чьи княжеские владения занимали большую часть острова. Он просил Хидэёси заступиться за него и покарать слишком далеко зашедшего в своих действиях феодала. Хидэёси пригласил Отомо подняться на верхний этаж замка и, глядя оттуда вдаль, сказал: «Отсюда можно видеть даже соседние провинции и изучать их»[228].
Главная башня замка использовалась как наблюдательная вышка, как командный пункт и как арсенал. В ней размещались также жилые помещения. Кроме военного и иного служебного назначения замки всегда олицетворяли собой мощь феодальных властителей, особенно тех из них, кто выдвинулся на политическую арену в период междоусобных войн. В этом отношении замок в Осака был особым. Он не только представлял собой неприступную крепость, построенную по всем правилам военно-строительного искусства того времени, но и символизировал могущество и величие нового правителя страны, вызывая чувство страха у людей, подчеркивая их ничтожность и немощность.
Вблизи главной башни замка находился красивый дворец, специально построенный для встречи высокого китайского гостя, который должен был прибыть в Японию для ведения мирных переговоров с Хидэёси. Однако в високосный 1596 год в районе Киото — Осака произошло сильное землетрясение, и дворец был полностью разрушен. Аудиенцию представителю минской династии Хидэёси вынужден был давать в другом месте.
В дневниках и письмах европейских миссионеров, которым довелось видеть дворец, сохранились записи, на основании которых можно предположить, что это было действительно уникальное сооружение. В зале, устланном тысячью татами, все сверкало, переливаясь яркими красками[229]. По внешнему великолепию и роскоши обстановки дворец не уступал, очевидно, знаменитому Золотому павильону, который построил в Киото сёгун Асикага Ёсимицу, правивший страной в конце XIV — начале XV века. Этому сёгуну Хидэёси во многом подражал.
По сути дела, строительство громадного замка в Осака было началом осуществления грандиозных планов покорения не только всей Японии, но и огромных территорий, лежащих далеко за ее пределами.
Замок в Осака при всей его грозной внушительности и строгости внешнего вида был вполне приспособлен для приема знатных гостей. Здесь часто устраивались необычайно роскошные пиры и всевозможные увеселения, проводились чайные церемонии.
Развлекались не только в помещениях, специально предназначенных для этих целей, но и на открытом воздухе, в великолепном саду, искусно созданном на территории замка в полном соответствии со всеми канонами японского дворика, представляющего собой сочетание естественной красоты живой природы и искусно вписанных в нее декоративных предметов. Европейцы, которым довелось видеть сад в замке Хидэёси, были поражены его удивительной красотой. Некоторые из них отмечали в своих письмах, что оп вполне может соперничать с лучшими европейскими парками и даже превосходит их. Вот как описывал его Луиш Фроиш: «На территории этого нового замка разбит сад, который своей превосходной композицией может конкурировать с нашими садами. Естественный камень в сочетании с травой и аккуратно посаженными деревьями вызывают приятное ощущение свежести и прохлады. В многочисленных и всевозможных естественных предметах своеобразно отражается смена времен года». И далее: «Всюду на территории сада размещены очень аккуратненькие чайные домики со своими крошечными двориками. Все это очень красиво, создает хорошее настроение, повышает жизненный тонус»[230].
Как бы продолжением замкового сада служила роща, вытянувшаяся вдоль всего холма, за стенами замка. Здесь, в этой рощице, Хидэёси любил прогуливаться, чтобы отвлечься от государственных дел, а иногда, наоборот, наедине с собой обдумать новые планы.
Японское искусство садов и парков, уходящее своими корнями в глубокую древность, в XVI веке достигло небывалого расцвета. Продолжая классические традиции японских садов, символически отразившие отношение японца к природе как единому и неразрывному целому, части его собственного существования, садово-парковое искусство получило в то время дополнительные импульсы. Оно становилось, в сущности, неотделимым элементом новой замковой архитектуры.
Именно в XVI столетии в период массового строительства феодальных замков парки и сады составляли с замками единый архитектурный комплекс. Отличаясь от старых, классических садов и парков своей масштабностью, занимая большие территории, нередко включая в себя расположенные поблизости леса и рощи, они начинают играть новую функциональную роль. Как и строгая архитектура замков, сады и парки, вобрав в себя почти все элементы классического японского садика, непременными атрибутами которого кроме аккуратно высаженных небольших деревьев были декоративный камень, мох, небольшой водоем, тоже становятся более аскетичными и строгими в духе требований смутного времени. Пышные празднества и различные увеселительные представления, которые устраивались в парках и садах, праздное времяпрепровождение, беззаботное созерцание природы все чаще дополнялись более прозаическими делами, диктовавшимися суровой военной обстановкой. Парки и сады уже не только места отдыха и развлечений. Здесь формировались воинские подразделения, сюда стекались княжеские войска из других провинций, чтобы после необходимой переподготовки и перегруппировки отправиться на покорение чужих территорий. Здесь готовились и отсюда начинались многие военные кампании.
Японские сады и парки феодальной эпохи по своему внешнему виду, размерам, стилю и композиции в большой степени отличались от европейских. Главное отличие японского сада от европейского состояло в том, что японский сад был разбит так, чтобы казаться частью природы, а не делом рук человека. Но можно ли на этом основании утверждать, что японский сад и сад европейский не просто непохожи или различны, но в значительной мере противоположны по самой идее.[231]
Вряд ли следует говорить о противоположности и тем более противостоянии европейского и японского садов.
Садово-парковое искусство на протяжении столетий и даже тысячелетии отражало и выражало различные формы взаимодействия человека и природы, вырабатывая у него не только представления об окружавшей его природе, по и определенное отношение к ней, стремление сделать ее естественной частью своего бытия. В этом смысле сады и парки несли в общем и целом одинаковые функции, где бы человек ни жил: в Западной Европе, России или Японии. Как отмечал акад. Д. С. Лихачев, на Руси, например, монастырские сады в основном были такими же, как и на Западе. Они располагались внутри монастырской ограды и изображали земной рай, эдем, а монастырская ограда — ограду райскую. В райском саду должны были быть и райские деревья — яблони, и виноградные лозы (в разное время порода «райского дерева познания добра и зла» понималась по-разному), в нем должно было быть все прекрасно для глаза, для слуха (пение птиц, журчание воды, эхо), для обоняния (запахи цветов и душистых трав), для вкуса (редкостные плоды). В нем должно было быть изобилие всего и великое разнообразие, символизирующее разнообразие и богатство мира. Сады имели свою семантику, свое значение. Вне монастырей существовали священные рощи, частично сохранившиеся еще от языческих времен, но освященные и «христианизованные» «явлением» в них иконы или другим церковным чудом[232].