1. Спор в блиндаже, на рассвете

Едва забрезжил рассвет, когда по обледенелым ступенькам санинструктор Зина Каленова спустилась в блиндаж. На возможный вопрос о цели раннего прихода девушка приготовила убедительный ответ: нужна таблетка стрептоцида — может, найдется у кого-нибудь — для начальника разведки, у него вчера болело горло. В блиндаже было полутемно. В печке, похожей на большую железную модель спичечной коробки, затухало последнее ночное полено. Днем не топили. На аккуратном дощатом столе, который в прошлом был ящиком для артиллерийских снарядов, тлел фитиль самодельной лампы. На нарах спал первый помощник начальника штаба по оперативной части. У телефона сидел дежурный, настойчиво повторяя в трубку одно и то же: «Ну что у вас?..» За перегородкой, затянутой пятнистыми немецкими плащ-палатками, шелестели бумаги: начальник штаба читал боевые донесения из батальонов.

Обычная штабная обстановка раннего утра.

Зина подошла к столу и занялась лампой. На стену и на потолок блиндажа легла выгнутая тень от высокой плотной девичьей фигуры в кожухе и ушанке.

Лампой служила гильза от снаряда 45-миллиметровой пушки, сплющенная вверху; в этот верхний конец был зажат кусок от портянки, а в отверстие пониже вливался керосин. Перочинным ножом Зина расковыряла отверстие, залепленное хлебным мякишем, подлила керосина, подровняла фитиль. Лампа загорелась ярче. Дежурный кивнул девушке и спросил ее с той же настойчивой интонацией, с какой только что говорил по телефону:

— Ну что у вас?

— Что-то скучно, — призналась Зина, забыв приготовленный ответ.

— Ничего, вернутся! — понимающе буркнул дежурный.

Зина промолчала. Ни вслух, ни даже себе самой она не хотела признаться, что тревожится за разведчиков, посланных в ночной поиск. Впрочем, на этот раз были основания волноваться у самого командира полка: ответственное задание поручили новичкам. Из опытных разведчиков пошел, правда, Павел Гориев, единственный старожил во взводе пешей разведки. Но он еще не вполне поправился после ранения, поэтому старшим группы был назначен новичок, Дмитрий Орлов. У него была странная манера знакомиться: он однажды подсел к Зине и сказал, что девушка, которую он любил когда-то, была похожа на нее.

— Она была такая же зеленоглазая дурнушка…

— А что с ней случилось потом? — невольно спросила Зина.

— Ничего… Давайте дружить. Молодой человек двадцати одного года. Вас устраивает?

Он улыбнулся, видя ее удивление. Зина заметила, что красивое сероглазое чернобровое лицо его несколько асимметрично, а улыбка скрадывает этот едва заметный недостаток.

Вчера новички-разведчики, и среди них Дмитрий Орлов, получили ответственное задание.

Зина никогда не страдала бессонницей и с тех пор, как попала на фронт, не видела снов. Нынешней ночью она также сразу крепко заснула. Но ей приснилось что-то. Что же ей приснилось?.. Будто она ползет к раненому по рыхлому глубокому снегу.

В действительности ей еще ни разу не пришлось ползти к раненому на поле боя. Шесть недель тому назад Зина Каленова получила назначение в медсанбат, а потом была переведена сюда, в полк, уже два месяца стоявший под небольшим городом.

По приезде в часть Зина сразу же сдружилась с разведчиками. Их боевые дела, в представлении восемнадцатилетней девушки, до некоторой степени были сродни увлекательным приключениям героев Майн Рида. Разведчики называли Зину «наша братишка» и относились к ней с той строгой и чистой нежностью, которая часто встречалась на фронте. Дмитрий Орлов был, пожалуй, первый, кто обратился к Зине Каленовой подчеркнуто как к девушке. И, возможно, поэтому она запомнила мимоходом сказанные им слова, его голос, его улыбку. Кстати, глаза у нее были совсем не зеленые, а голубые, и разве ее можно было назвать дурнушкой? Неужели она так изменилась за эти три недели на фронте? Зина вынула из санитарной сумки круглое московское зеркальце с трещиной, похожей на морщину. Взглянула на себя. И ей показалось, что морщина пересекает ее высокий лоб, идет от пепельной челки между темными широкими бровями и упирается в переносицу.

— Вот правильно! — сказал дежурный. (Зина не поняла, относится ли этот возглас к ней с ее зеркальцем или к абоненту на другом конце провода.)

— Идут разведчики. И подполковник сейчас заявится. Да вот он.

Подполковник Алексей Кондратьевич Орехов был в накинутом на плечи белом дубленом полушубке с белым цигейковым воротником, в полковничьей папахе, в белых бурках, обшитых и окантованных кожей. На полах полушубка и на бурках темнели сырые пятна: подполковник только что вернулся из второго батальона, куда недавно назначен был новый командир взамен прежнего, тяжело раненного. Резко очерченное лицо Орехова с крупным подбородком и крепкими скулами было в легких мелких морщинках, не сразу заметных; лицо на первый взгляд казалось молодым. Румяные с мороза щеки, темные нависшие брови с крупной проседью и белые виски создавали впечатление, будто Орехов только что пробился сквозь зимнюю вьюгу.

— Сидите, пожалуйста, — кивнул подполковник дежурному и девушке и спросил, проходя за перегородку: — Где разведчики? Что нового за ночь?

В ответ послышался голос начальника штаба, майора Требилова, всегда напоминающий Зине голос диктора Левитана. Внезапно майор замолчал, видно, искал нужную бумагу. Зина невольно улыбнулась — настолько реальным было ощущение, что передача сводки Информбюро прервана и сейчас объявят:

— Граждане! Воздушная тревога!

За перегородкой шуршали бумаги, очень тихо говорил что-то командир полка. Зина встала: ей пора идти за медикаментами. В тот же момент дверь блиндажа глухо стукнулась о земляную стену траншеи, а Зина почти столкнулась с Орловым. Он был, по-видимому, возбужден: перекошенное лицо, веселые, как будто хмельные, глаза, окровавленная губа, спутанная прядь волос.

— Зинаида Викторовна!

Он обнял на миг девушку за плечи. И Зину не удивил и не обидел этот вольный жест и необычное обращение к ней с полным именем.

Капитан, начальник разведки, вышел из-за перегородки. Видя радостное возбуждение Орлова, он сказал с довольной улыбкой:

— Ну давай, давай. Где он?

— «Языка» нет, товарищ капитан!

Улыбка сбежала с лица офицера. Он неразборчиво выругался. Презрительно сплюнул.

— Срочное дело, товарищ капитан!

— Какое может быть срочное дело? Посмотрели, обстреляли, ретировались, — резко сказал капитан, нарочито напирая на звук «о». Добавил, не смягчая тона: — Подождите. Там подполковник. Занят.

Дмитрий обернулся к Зине. Холодный прием, оказанный ему офицером разведки, явно не расстроил его. Он знал, что уничтожил восемь «фрицев», а сам невредим! И было сейчас в Дмитрии то упоение жизнью, когда любое отношение к тебе окружающих расценивается как хорошее.

— Ну так как же? Будем дружить? — Спросил так, словно продолжался разговор, начатый только что, а не два дня назад. Зина не знала, шутит он или говорит серьезно, но его состояние особенной приподнятости и опьянения удачей передалось ей. Девушка не нашла ничего странного во внезапном вопросе.

— Видишь ли, — заторопился Дмитрий, незаметно для самого себя переходя на «ты», — видишь ли, мне очень нужен очень верный товарищ. Лучше женщина, девушка. Почему? Потому что женская дружба вдохновляет! Мне очень нужен преданный друг, который помогал бы мне проявить себя. Я и сам еще не знаю, как помогал — как угодно! Когда правдой, а когда и ложью! Да! Я серьезно считаю, что можно и соврать, если это надо для того, чтобы добиться конечной, благородной цели!..

Зина слушала внезапную исповедь с двойственным чувством. Слова Орлова почему-то казались ей вполне для него естественными. С другой стороны, она удивлялась тому, что подобный случайный и отвлеченный, немного странный разговор о дружбе — на рассвете, в блиндаже — она воспринимает именно так, как естественный. Зина вспомнила вдруг увлекательные уроки литературы в 9-м классе, споры о «Герое нашего времени».

Сейчас Орлов вдруг показался ей похожим на Печорина.

«Никогда не поверила бы, что на фронте так бывает», — подумала она.

Да, это был участок обороны, точка на гигантской изломанной линии фронта, протянутой от Баренцева моря до Волги. Начало марта 1943 года. Зина видела перед собой «Печорина». На нем был порванный и окровавленный маскировочный халат разведчика. Это был фронт.

— Я очень люблю стихи Лермонтова. А из современных поэтов люблю Багрицкого, — сказала Зина. — Помните:

— Вот и я говорю, что жизнь — борьба и именно поэтому жить интересно! — воскликнул Дмитрий.

— Я думаю, — продолжал он, неожиданно понижая голос. — Я думаю, что война с немцами еще не самый трудный участок борьбы, которая нам предстоит. Вот, например, воевать с дураками, по-моему, трудней. Но один парень еще до войны сказал так, и его чуть не исключили из комсомола! Видно, надо таить, скрывать то, о чем думаешь!

— Подожди! Но, может быть, этот парень действительно просто бузил и мешал делу?

— Можешь поверить этому парню! — мрачно заявил Дмитрий.

— Нет, я спрашиваю так потому, что ты совсем не прав, когда говоришь, что для достижения твоей конечной благородной цели тебе позволительно соврать раз-другой. Представь себе на минутку, что вся молодежь так считает. Что же это получится? Или ты только для себя оставляешь право лгать на пути к благородной цели, потому что ты особенный, отличный от других? Но в таком случае это напоминает, извини меня, пожалуйста… расовую теорию!

— Орлов! — раздался голос начальника разведки.

— Вы наивная девочка, Зиночка! Я прощаю вам расовую теорию только потому, что вы не знаете жизни! Категорически приветствую! — весело подмигнул девушке Орлов и широко шагнул за перегородку.