9. Бой

Для Зины весна когда-то начиналась с первого взмаха сырого ветра и первой ветки мимозы в цветочном ларьке. С первым дымком пыли приходило лето, городское душное лето, когда чудится, что даже на бульварах пахнет нагретым асфальтом. Зина любила весну, головокружительное, нежное, веселое время экзаменов, ландышей, первых гроз и деревьев, похожих на увеличенные в десятки раз детские воздушные шары. Только весной на любом дереве не было ни одного желтого листочка. В июне такой листок уже появлялся — словно круглый солнечный «зайчик» не мог выбраться из густой тяжелой зелени.

На фронте весна оказалась страшно короткой, и, возможно, ее и вовсе не было. Едва успели раскрыться почки, как уже пожелтели, обгорели листья, будто глубокие корни деревьев не могли вытянуть из недр земли вдосталь весенних красок.

Гроз не было. Кто-то сказал, что на фронте не может разразиться настоящая весенняя гроза, что артиллерийская стрельба высасывает гром из туч. И Зина заметила, что люди, да и она сама, тоскуют по грозе, по особенному живому ритму добрых грозовых раскатов, которые нельзя было спутать ни с чем.

Поговаривали о наступлении. И в разговорах о близких победных — разумеется, победных — боях Зина улавливала что-то похожее на тоску по настоящей грозе.

Наступление на участке дивизии, в которую входил полк Орехова, началось в конце весны.

На исходе первого же дня наступления взвод разведчиков получил «исключительное по своей важности задание», как выразился подполковник Орехов.

Полк вклинился в расположение противника. Немцы отошли на линию второй траншеи. Гориев со своим взводом и ротой автоматчиков должен был пробраться к немецкому штабу и навести панику.

— Намекнем на окружение! — подмигнул Дмитрий Орлов товарищам, слушая распоряжения взводного.

С того момента как Зина узнала, что и она идет с разведчиками, сладкая и тревожная тоска по грозе перестала мучить ее. Если бы Гориев вздумал сейчас спросить Зину так, как спросил в Москве:

— Счастлива?

Она от чистого сердца снова ответила бы:

— Да!

Ни малейшего страха не чувствовала Зина. Ею овладела естественная для женской любви бессознательная уверенность в том, что рядом с милым она в полной безопасности!

На деле, однако, девушка оказалась совсем не рядом с командиром взвода. Гориев вел на задание около ста человек. Когда саперы доложили, что проход готов, Гориев приказал пробираться за проволоку мелкими группами, по два-три человека, и Зина попала в одну из последних групп.

Орлов, наоборот, был впереди, недалеко от взводного. Невольно Дмитрий ревниво оценивал каждое действие командира. И невольно соглашался с ним: мелкие группы?.. Правильно! Командир взвода впереди?.. Правильно!

Разведчики подползли к немецкой траншее. И почти в ту же минуту Дмитрий услышал, что траншея зашелестела, залязгала, загудела, как будто механическая лента конвейера пришла в движение под землей.

— Назад! — дал знак Гориев.

Он понял, что немцы готовят контратаку. Он понял, что в любую секунду сизый предрассветный туман за чертой вражеской траншеи может обернуться цепями немецких автоматчиков, гусеницами танков, пулеметным, ружейным и артиллерийским огнем. Отряд разведчиков будет раздавлен. Надо немедленно отходить. Но если сейчас же не предупредить Орехова, то и полк… Гориев резко махнул рукой, повторяя приказ — всем ползти назад, а сам замер над рацией.

С неприятным необычно громким треском надломилась ветка кустарника над его головой, молниеносный щелчок задел рацию, и Павел понял, что разведчики обнаружены, немцы ведут огонь по его отряду. Обстановка изменилась. Теперь нечего и думать об отходе! Рация не работает. Надо встретить и задержать контратаку немцев, не пропустить врага к основным силам полка. Разведчики, очевидно, сами знали это. Люди переползали ближе ко взводному, занимали воронки от снарядов: в ожидании приказа удобней перекладывали автоматы.

Гориев обвел взглядом всю смутно очерченную, бледную от тумана поляну с редким кустарником. Поляну, на которой его отряд должен был, по всей вероятности, остаться навсегда.

Среди одинаково напряженных, неподвижных фигур бойцов Павел по каким-то ему самому неведомым признакам отличил Зину. Ему показалось, что плечи девушки вздрагивают.

— Бедная девочка! — невольно прошептал он.

Нет! Ни воинские приказы, ни фронтовые обычаи не могли заставить его думать о девушках в шинелях как о солдатах! Он готов был бы пройти во весь рост под огнем, взять Зину на руки и унести ее с этой страшной бледной поляны… Гориев снова склонился над рацией: может быть, еще удастся связаться с Ореховым!

Тонкий острый свист прорезал воздух. У Орлова свист этот вызвал фантастическое представление о гигантском ноже, царапающем гигантскую эмалированную тарелку. Мельком взглянул Дмитрий на взводного.

— Мины! — негромко сказал Гориев.

— Снаряды! — откликнулся Орлов, услышав над головой новый звук — тяжелый шелест, как бы раздвигающий туман. Очевидно, противник решил начать артиллерийскую подготовку, а по отряду вести фиксирующий пулеметный и минометный огонь.

Снова раздался свист, низкий свист и глухой шлепок, странно похожий на мощный удар по футбольному мячу. Земля слева от Дмитрия треснула. Зашевелилась. Забурлила, как густой кофе: снаряд не взорвался, а зарылся в землю, пробуравил глубокую дыру с отпечатками характерных рубцов и линий.

Справа, всего в нескольких шагах, была старая воронка от авиабомбы. Дмитрий перебрался в нее из своей мелкой минной воронки. Три ближайших бойца сделали то же самое. Дмитрий увидел, что и командир взвода, приподняв рацию за наплечный ремень, перебегает к их глубокой воронке.

В это мгновение тяжкая сила, которую уже нельзя было назвать звуком, прижала Орлова к земле.

Через несколько секунд он услышал короткие бешеные взмахи бича — так могли свистеть только осколки снаряда. И среди молниеносных свистящих росчерков повис и затерялся вскрик человека, мучительный скрежет зубов.

— Взводный ранен! — догадался Орлов.

Двумя рывками Гориев подтянулся до травянистого края воронки и скатился вместе с рацией вниз. Он придерживал рацию левой рукой. Рукав правой был разорван, и струйки крови смешивались с розово-бурыми пятнами маскировочной ткани.

Перевязывая Гориева, Дмитрий понял, что тому очень плохо.

— Кружится голова, — медленно сказал Гориев, скрипнул зубами и выругался. (Впервые Орлов услышал от известного своей сдержанностью офицера увесистую ругань.)

— Останешься за меня, Орлов!

Кажется, не сразу смысл распоряжения дошел до сознания Дмитрия. И, наверно, командир взвода почувствовал это. Он с видимым усилием открыл глаза, и Дмитрий вздрогнул от напряженного свежего голоса:

— Что вам непонятно?.. Принимайте командование!.. Немцы нас перебьют, потом пойдут… Так нельзя… Мы должны задержать…

Орлов понял: да, противник решил уничтожить их отряд и только потом двинуть свои части в контратаку. Значит, они, сто человек, способных драться и не пропустить врага, будут методично расстреляны артиллерийским огнем, затевать поединок с которым бессмысленно! Ведь их задача — сорвать контратаку противника, а не уничтожить ту или иную вражескую огневую точку, то или иное количество немецких солдат! Если контратака не будет сорвана, немцы пройдут по раздавленной металлом, умерщвленной поляне, опрокинут полк, а то и всю дивизию…

Нелегко их будет остановить… Умеют воевать, черти… Что делать?.. Надо найти выход!

Орлов взглянул на часы. Ему показалось, что стрелки неподвижны: четыре утра показывают стрелки, а Дмитрий помнит, что немцы открыли огонь без пяти четыре. Может быть, с того момента прошли сутки?. Может быть, прошло двенадцать часов и сейчас, стало быть, сумерки?.. Как поверишь, что плотно набитый сумасшедшим железом воздух, запах пороха, крови, сожженной земли — все уместилось в пять минут!

Теперь невозможно уже было отличить взрыв гранаты от взрыва мины, а свист осколков от шелеста снаряда. Все кругом голосило, рычало, ревело, и Дмитрию казалось, что даже чахлые травинки на краю воронки пронзительно визжат.

Весьма вероятно, что у того Орлова, который несколько месяцев тому назад шел в первый ночной поиск, мелькнула бы в подобной обстановке отчаянная шальная мысль — оборвать сразу гнетущее ожидание страшного, вскочить и в полный рост броситься всем отрядом на врага, а там… будь что будет!..

Нынешний Орлов под смертельным вражеским огнем спокойно и настойчиво искал верный путь к победе. И если несколько месяцев тому назад Дмитрию под огнем противника удалось сосредоточиться, чтобы понять, как лучше разрезать проволоку, то теперь он нашел решение, как выиграть бой. Он нашел это решение, очень трудное, тяжкое для души, но единственно возможное!

Он слегка приподнялся и оглядел поляну. Артиллерийский огонь разбросал туман. Лишь отдельные белые лоскуты остались в мелких и глубоких воронках, в окопчиках, в ложбинках. Между ними низко стелился густой черный дым. Поляна напоминала облако, почти вплотную прижатое к земле большой чугунной плитой. И люди были прижаты к земле.

— Каждый нужен, каждый дорог! — вслух подумал Орлов.

Дым и туман скрывали лица, все были одинаковыми — солдаты, которым надлежит выполнять любой приказ командира. Орлов, обведя взглядом поляну, передал по цепи фамилии нескольких, почти наугад выбранных бойцов.

— Хорошо! — прервал его Гориев на восьмой фамилии. — Девятый — я!

Серые глаза стального оттенка холодно блеснули, и Орлов почувствовал, что, даже прикажи он Гориеву остаться, тот все равно поступит по-своему.

Почти одновременно девять фигур поднялись с земли и, пригибаясь, побежали в сторону своих траншей. Они демонстрировали отход, отступление разведчиков.