4

Однажды на придворном балу шевалье де Сансак, дворянин из свиты графа д’Артуа[24], обратился к своему патрону:

— Осмелюсь ли просить ваше высочество об одной милости?

— Извольте! — ответил тот. — Если только речь идет не о деньгах.

— О нет, монсеньер! Я хотел бы получить lettre de cachet[25].

— Черт возьми, еще трудней! Повсюду шумят об этих lettres de cachet. Парижский парламент потребовал их отмены… А зачем вам?

— Меня оскорбили, монсеньер.

— Опять любовная история? Кстати, эта госпожа Виже-Лебрэн действительно недурна. Картины ее мне не по вкусу, например портрет королевы. Какой-то нелепый наряд!.. Злые языки болтают, что государыня позировала в ночной сорочке. Но сама художница мила, хотя и не первой свежести. Не так ли?

— Надеюсь, что ваше высочество разрешит мне не отвечать на этот вопрос, — молвил шевалье с достоинством.

— Ну, ну, извините, Сансак! Итак, вас оскорбили? А почему бы вам не вызвать обидчика на поединок? Вы отлично владеете шпагой. Правда, дуэли запрещены, но тут уж я вас выручу.

— Я могу драться только с дворянином, монсеньер.

— Так это простолюдин! Тогда прикажите вашим слугам отколотить его палками. Чего проще!

— К сожалению, не совсем обычный простолюдин.

— Да кто же он?

— Русский художник.

— Гм!.. — Граф д’Артуа нахмурился. — Уж не собираетесь ли вы поссорить нас с императрицей Екатериной?

— Ручаюсь, что все будет сохранено в строжайшей тайне. Никто, даже он сам, не будет знать причины ареста. Во всяком случае, имя вашего высочества никогда не будет упомянуто.

— Король теперь очень неохотно дарит эти бланки, — сказал граф д’Артуа.

— Может быть, королева?.. — спросил шевалье многозначительно.

Принц бросил на придворного быстрый взгляд.

— Вы не раз оказывали мне любезности, де Сансак, — сказал он, слегка улыбнувшись. — И ее величеству также… Постараюсь помочь.

Через несколько дней шевалье получил то, о чем просил. Это была бумага с королевскими лилиями в верхнем углу, скрепленная государственной печатью. Текст ее гласил:

«Господин маркиз де Лонэ!

Направляю вам настоящее письмо с приказом принять в мой бастильский замок нижепоименованного…………………….. и содержать его там до моего нового распоряжения.

Пребываю неизменно благосклонным к вам

Подписано: Людовик.

Дано в Версале…………… месяца………………… года».

Оставалось только вписать в бланк имя и дату.

У заставы, отделяющей предместье Сент-Антуан от городской улицы того же наименования, высится четырехугольная серая громада, окруженная широким рвом и массивной стеной. Ее восемь башен, возвышающихся над кровлями домов, видны издалека.

Это Бастилия…

Выстроенная в XIV веке, она сперва была обычной крепостью. Во времена феодальных смут и народных возмущений за ее массивными стенами укрывались короли со своим двором. При Людовике XI в Бастилии появились первые заключенные: участники политического заговора.

С этих пор она стала тюрьмой для важных государственных преступников, самой страшной из тюрем Франции.

Здесь томились люди всех сословий и рангов: простые буржуа и чиновники, дворяне и священники, писатели и ученые, министры и принцы крови. Одних обвиняли в государственной измене, других — в ереси и вольнодумстве, третьи жестоко расплачивались за неосторожную эпиграмму.

Восемнадцатый век был особенно урожайным для бастильских тюремщиков. Казематы никогда не пустовали. В них побывали многие знаменитые деятели французского просвещения. Вольтер удостоился этой чести дважды. Покойному королю Людовику XV пришла в голову блестящая идея: сажать в тюрьму не только вольнодумных авторов, но и сочиненные ими книги. И вот однажды в Бастилию торжественно привезли под конвоем конфискованные тома знаменитой «Энциклопедии»[26] и заперли в подземелье, предназначенное для самых опасных и секретных арестантов.

Далеко за пределы французского королевства проникла мрачная слава этой темницы. По всей Европе ходят рассказы о ее ужасах, о таинственных узниках, заживо погребенных в каменных мешках.

Черная карета со спущенными занавесками прогремела по подъемному мосту, перекинутому через ров. Часовые распахнули тяжелые ворота. Карета въехала во двор и остановилась у подъезда комендантского помещения. Трое мужчин выволокли из кареты человека со связанными за спиной руками и кляпом во рту. Поднявшись по винтовой лестнице, они ввели пленника в полукруглую комнату, вымощенную каменными плитами, с двумя узкими стрельчатыми окнами.

За барьером, у камина, дремал дежурный смотритель. В камине трещали поленья, но в комнате было холодно.

Один из вошедших подал смотрителю пакет, двое других стояли в отдалении, крепко держа пленника под руки.

Смотритель стал читать бумагу.

— Господин маркиз отсутствует, — сказал он. — Но принять можно. Развяжите его!

Конвойные выполнили приказ.

— По какому праву меня схватили? — гневно крикнул пленник, как только конвойные вынули у него кляп изо рта. — Кто вы такие?

— Потише! — спокойно ответил смотритель. — Здесь кричать не принято. Подтверждаете ли вы, что вас действительно зовут Жан… — Он взглянул на бумагу и с трудом произнес: — Жан… Эр-ме-нэфф?

— Да, я Ерменев! Но что из этого?

— То, что мной получен приказ о вашем аресте.

— Аресте? Я не знаю за собой никакой вины!

— Меня это не касается, приказ есть приказ!

— С каких это пор в Париже стали похищать на улицах ни в чем не повинных людей? — воскликнул Ерменев с негодованием. — Я иностранец, мирный художник. Возвращался домой, и вдруг на меня нападают из-за угла, связывают, бросают в карету!.. Я думал, что попал в руки бандитов, оказывается — это блюстители порядка! Я требую, чтобы о моем аресте немедленно сообщили российскому посольству!

— Требуете? — переспросил смотритель. — Поживете немного в нашем отеле, пыл ваш остынет.

— Где же я нахожусь? — спросил Ерменев.

— В Бастилии, — ответил смотритель добродушно.