1

Летом 1774 года в Москве стали готовиться к празднованию победы над турками. Со дня на день ожидали начала мирных переговоров.

Но в это время в самой Российской империи произошли важные события. На Яике вспыхнуло народное возмущение. Предводителем его был донской казак Емельян Пугачев, объявивший себя императором Петром III.

Грозное повстанческое войско овладело несколькими яицкими крепостями, отбило атаки царских генералов и теперь двигалось к Волге.

В Москве опять стало тревожно.

На дверях храмов, на стенах присутственных мест были расклеены указы государыни. Люди собирались кучками и какой-нибудь добровольно выискавшийся грамотей читал вслух:

— «Божьей милостью мы, Екатерина Вторая, императрица и самодержица всероссийская, объявляем…»

— Слыхали? — заметил разносчик с лотком, торговавший пирогами у церкви Федора Студита, близ Никитских ворот.

— Скоро злодею погибель!

— Уж этого ему не миновать! — засмеялся приказный, читавший указ. — Вздумалось, вишь, сиволапому царем стать! Мало пороли его, Емельку. Бывали и встарь на Руси такие разбойники, да конец всем один: плаха и анафема.

— Так-то оно так. А верно ли, что генералы обошли его? — усомнился пирожник.

— Слову царскому не веришь? — возмущенно воскликнул приказный. — Гляди, как бы сам в каталажку не угодил!

Расталкивая народ, приказный величественно удалился.

— А ведь ты верно догадался! — обратился к разносчику плечистый молодец с длинной русой бородой. — В указе сказано одно, а на деле — иное… Пугачевское войско на Казань идет. Оттуда уже все начальство сбежало.

— Ты почем знаешь? — недоверчиво спросил кто-то.

— Тамошний я… Только недавно в Москву прибыл, к сродственникам.

Русобородого обступили, стали расспрашивать: верно ли, что у Пугачева в войске одни воры да каторжные? Больно ли лют Емелька? Правда ли, что он с мужиков недоимки складывает?..

— Есть, конечно, и беглые каторжники, — отвечал приезжий. — Однако не всякий, кто в острог попал, вор и злодей. Нешто не знаете? И не столь их много, а больше казаки, крестьяне и мастеровые. А Пугачев не самозванец, истинно и есть он государь Петр Федорович! К простому люду милостлив, а с воеводами да помещиками, верно, крут и суров…

— Ну, коли так, спаси его Христос! — сказал пирожник.

Его поддержали одобрительными возгласами.

— На-ка вот! Возьми, сам прочитай! — Русобородый вытащил из-за пазухи несколько печатных листков. — Это его, государя, письма.

— Я грамоте не обучен, — развел руками пирожник.

— А ты грамотного сыщи, пусть прочитает! — посоветовал кто-то.

Люди потянулись за листками, русобородый охотно раздавал письма по рукам.

Вдруг угрюмый мужик в кучерском кафтане сказал:

— Вот ты каков! Сказывал, будто в гости прибыл к родичам… А зачем людей баламутишь?..

— Господь с тобой! — воскликнул русобородый. — И в мыслях этого нет. Человек я сторонний. Оттого сюда и подался, что в кашу лезть неохота. Говорю то, что от людей слыхал. Бумажки эти мне по дороге попались. Я их и не читал, сам грамоты не разумею.

Он поспешно нырнул в толпу и пошел прочь не оглядываясь.

— Зачем ты его эдак? — укоризненно сказал пирожник.

— Затем, что не дозволено воровские письма раздавать. Или не слыхал, что государыня в указе своем объявила? И вовсе он не пришлый! Обличье его мне будто знакомо. Таких ловить надобно!

…Русобородый шагал быстро, не глядя по сторонам.

«Где я его видел, этого аспида?» — вспоминал он.

— Па-ади! — раздалось над самым ухом.

Русобородый шарахнулся. Карета пролетела, обдав его комками грязи.

— Опять чуть человека не задавил! — проворчал ехавший в карете Сумароков.

Рядом с ним сидел Егорушка. Мальчик оглянулся, но карета свернула за угол. Прохожего уже не было видно.

Пройдя Арбат, русобородый спустился к реке. У скобяной лавчонки его поджидал подросток.

— Вот что, Вася! — сказал русобородый. — Возьми это и носи при себе! — Он передал подростку пачку листков. — А от меня держись подале. Встречаться будем здесь. Только попозже, как стемнеет.

— Ладно, батя!

— Надо быть поосторожнее! — предупредил отец. — Пристал ко мне один: как, мол, смеешь народ мутить? Кажись, знаком он мне, а кто таков — не припомню…