Изменить стиль страницы

— А можно просто заняться любовью, не отнимая дар? Без всей вот этой глупости?

Боги, она что, серьёзно не знает?

— Можно, недотрога. Есть способы. Только ими обычно пользуются в борделях — сомневаюсь, что ты хочешь потерять так девственность.

Мой опыт с женщинами за последние годы ограничивался встречами с одной вдовой и посещением тех самых борделей. Последние лучше, однозначно — не приходится задаваться вопросами, что к тебе чувствуют.

— Кто знает.

И с этими словами, будто издеваясь надо всеми моими мыслями, будто мстя за прозвище, девчонка подаётся вперёд. Утыкается носом мне в грудь. Просовывает руки под плащ и обвивает тело.

В голове — снова вихрь, мышцы сводит, зубы сжимаются до боли. Я, тени, должен её оттолкнуть. Но не могу. Особенно когда она затихает, не пытаясь сделать ничего больше. Раздражение, злость за все её выходки тоже должны бы проснуться — но их нет.

Вместо этого я кладу руку ей на волосы, веду еле заметно по гладкому шёлку. Втягиваю тонкий аромат свежести.

Может, позже. Когда пойму, что она снова врёт. Сейчас она не в себе — но вместе с тем кажется такой настоящей, что становится тошно от желания её обнять.

— Кажется, я уже устала, — бубнит она. — И холодно.

Смотрю на её плечи и вижу мурашки на бледной коже.

— Пойдём. — Просыпаюсь. Раз мы пережили этот момент спокойно, наверное, везти её обратно можно. С открытым окном и запасом воды.

Веду её долгим путём к карете, где-то по дороге скидывая и перекладывая на её плечи плащ. Айли молчит. Когда едем обратно, она закрывает глаза и почти засыпает на лавке.

До комнаты наполовину тащу её — она пару раз фыркает как пьяная и снова тянет ко мне руки. Оставляю её в спальне, растянувшуюся прямо в платье на кровати и обвившую подушку. Нахожу служанку, которой вроде как стал доверять за это время больше других, и прошу следить за невестой.

Выхожу из комнаты Айли с тяжёлым чувством — не могу выкинуть из головы её лицо сегодня. Может, позже я её снова возненавижу. Может.

Но сейчас у меня есть, на кого обратить свой гнев и всю ту гадость, которая стала моей второй натурой.