ЧУЖОЕ МОРЕ

У моря на раскладном стульчике сидит молодой человек в легкой белой, распахнутой на груди рубахе. Его глаза, слегка прикрытые припухшими веками, печальны. И даже уголки его губ скорбно опущены вниз. Перед ним стоит мольберт с загрунтованным холстом, на котором виден лишь набросок какого-то стройного кудрявого дерева. Может быть, это эшель, который растет на ближнем холме и хорошо виден с берега голого и неуютного. В тех, дальних теперь краях, откуда приехал молодой человек, он часто рисовал на зеленом, усеянном цветами берегу Хопра. И люди, проходившие мимо, всегда с любопытством останавливались посмотреть, как он рисует. Правда, и здесь много людей, прогуливающихся по берегу. Но здесь толпа совсем иная — она не хочет замечать неизвестного художника. Гуляющие бездельники, новые эмигранты, отъевшиеся на дармовых пока хлебах, озабоченно приспосабливающиеся к обетованной земле, высоко ценили только общепризнанное.

Художника, однако, мало заботило, обращают на него внимание или нет. В этот момент он был далек и от этого чужого моря, и от этих незнакомых, гуляющих с напряженными лицами ротозеев. Тяжелые мысли о том, что он потерял, приехав сюда, точили его сердце. Особенно тяжело было думать об Ае.

Впервые он увидел ее на крутом берегу Хопра. Генэх не обратил бы внимания на незнакомку, если бы она случайно не взглянула на него необыкновенно ясными голубыми глазами.

Неброская красота девушки поразила Генэха. На мгновение он закрыл глаза, и в его воображении она превратилась в Музу.

Очнувшись, Генэх обнаружил, что девушка исчезла. Припадая на левую ногу, он бросился искать ее; обшарил ближайшие улочки и переулки — бесполезно, незнакомка как сквозь землю провалилась.

Весь остаток дня Генэх прослонялся без дела по притихшему от жары городку. Он не мог понять, что с ним творится. Знал лишь одно: очень хочется еще раз увидеть девушку, посмотреть в ее удивительные глаза. Вечером он вновь встретил ее на том же самом месте — на поросшей кустами акации круче, которая дугой выдавалась в Хопер. Незнакомка была со своею подругой. Они стояли обнявшись и смотрели вдаль на догорающий закат.

Генэх долго неуклюже топтался на месте, не решаясь подойти, а они, посматривая на него, весело перешептывались. Наконец он пересилил себя и подошел к ним, но тотчас с ужасом почувствовал, что язык не ворочается. Генэх стоял, грузный, смущенный, ничего не видя, кроме ясных голубых глаз, так поразивших его.

Тогда Ая, обращаясь к подружке, насмешливо произнесла:

— На мне узоров вроде нет. И что этот парень так уставился на меня?

— Не сердитесь, прошу вас. Я… Вы… Простите, — залепетал Генэх, побагровев. — Я должен вас написать…

Ая опустила ресницы, вспыхнув от смущения и гордости, и уже без озорства сказала:

— Может, сначала познакомимся?

Домой Генэх возвратился окрыленный: Ая обещала завтра прийти на берег Хопра, к той березке, что стоит, наклонившись над рекой.

Ая не обманула. Еще до ее появления Генэх установил мольберт, закрепил холст, аккуратно разложил кисти, краски. Как только Ая показалась, он бросился навстречу, взял ее за руку и так, за руку, подвел к скамейке, вросшей в землю на самом краю обрыва.

Усадив Аю, Генэх несколько минут пристально вглядывался в ее лицо и лишь после этого стал рисовать.

Ая понимала, что она нравится художнику, ей это было приятно, но не более… А Генэх ликовал. На него одного смотрели сейчас ее глаза, он один мог любоваться ее черными бровями, ее длинными, чуть изогнутыми ресницами, для него одного вздрагивал ее маленький подбородок. Рисуя Аю, Генэх испытывал ни с чем не сравнимое наслаждение художника, когда к нему приходит вдохновение.

— Спасибо, Ая Васильевна, — сказал он добрым мягким голосом, окончив работу.

— За что? — игриво удивилась она.

Генэх ответил возвышенно:

— За радость, которую вы мне подарили.

— Все художники изъясняются так старомодно или только вы?

Генэх с грустью посмотрел на Аю.

Потом в одиночестве, в часы мечтаний и сомнений, вспоминала она его именно таким, каким запомнила в этот миг — немного растерянного, отчужденного, беспомощного, с высоким лбом и пушистыми бровями.

Каникулы кончились, и они больше не виделись.

Но однажды, случайно, они все же встретились. Генэх стоял возле заветной березки и смотрел на водяные блики. Уйти незамеченной Ая не захотела и поздоровалась.

— Долго еще я буду ждать своего портрета? — спросила она.

— Извините, но мне он нужней, чем вам, — поспешно возразил Генэх и стиснул в ладони пеструю от красок кисточку так, что она хрустнула. — Не хотел вас беспокоить, сама судьба вмешалась. Потому и скажу. Не знаю, как можно назвать то, что меня тянет к вам…

«Вот оно! — подумала Ая. — Но чем я смогу ответить?» И все-таки замерла, ожидая его признания.

— Красота — это дар, — произнес Генэх. Сказать о своем чувстве напрямик он не решался. — Я поклонник вашей красоты.

Ая слушала его молча.

Генэх наконец решился.

— Можете не слушать меня, можете презирать, но знайте: я люблю вас…

«Как приятно, когда тебе говорят такое», — подумала девушка.

Целый год она ничего не знала о Генэхе. Но прощальные слова его помнила, и они очень помогали ей. Ая чувствовала себя сильной и уверенной, намного уверенней и сильней, чем была в действительности: она знала, что любима, а для женщины это очень много значит.

Она окончила институт и собиралась ехать по распределению в сельскую школу. Накануне отъезда она пошла попрощаться с заветной березкой на высоком берегу Хопра. Все-таки немножечко Ая думала о Генэхе.

Еще не видя его, она почувствовала, что он где-то здесь, неподалеку. Она оглянулась и увидела Генэха; он радостно смотрел на нее своими большими глазами и молчал. Теперь он окончательно убедился, что разлука ничего не смогла сделать с его чувством.

Но в глазах Аи, в ее необыкновенных голубых глазах он, кроме тревоги, ничего не смог прочесть.

— Вы очень хороший, очень славный, — чуть слышно, волнуясь, сказала Ая. — Я боюсь вас сделать несчастным…

— Это-то вы как раз и делаете. И вы, в общем-то, правы, я недостоин счастья. Я уезжаю. Навсегда. Лечу в пропасть. Одно лишь ваше слово, и я останусь здесь, без родителей. Только одна вы можете меня спасти. А вы не хотите, отказываетесь сделать это.

Но Ая его не поняла.

Сам себя он тоже не смог понять.

Потому-то и сидит он сейчас на раскладном стульчике на берегу чужого моря и рисует не радующий глаз пейзаж. Рука его сама собой набирает краски и кладет на холст мазок за мазком, проворно, умело, упорно.

С моря дует ласковый ветерок. Генэх старается, работает усердно, творит свое привычное чудо, но набирает не те краски, какие сияют вокруг, а берет из палитры совсем иные: дорогие, далекие, милые цвета своей покинутой родины.

Вдруг за спиной Генэха громко заговорили праздные зеваки. С изумлением смотрели они на его картину. Не море, не эшель-дерево видели они, а сияющую в лучах восходящего солнца юную березку на берегу Хопра.

Кто-то вдруг тихо всхлипнул, а затем разрыдался в полный голос.

Генэх сидел, боясь оглянуться.