4

После утреннего боя несколько часов подряд было тихо, все уже думали, что так продлится до конца дня. Но случилось иначе. Внезапно налетел двухфюзеляжный самолет-разведчик, который наши солдаты прозвали «рамой». Строча своими пулеметами, он сделал несколько кругов над позициями батареи и сбросил несколько небольших бомб.

Поведение врага Давиду Исаевичу было знакомо. «Рама», должно быть, засекла огневые позиции батареи, замаскированные не лучшим образом. Конечно же вражеский воздушный разведчик отметил на своей карте координаты огневых позиций батареи и сообщил эти сведения своей артиллерии.

Тогда, в траншее под Самбеком, ожидая удара гитлеровцев, Давид Исаевич пытался глубоко в душе запрятать чувство жалости к своим товарищам и к самому себе. Мозг трезво оценивал положение и подсказывал, что ждать какого-то чуда глупо. Единственное, что оставалось, — не робеть, драться до последнего вздоха. И пусть враг дорого заплатит за гибель батареи.

Немецкий стервятник висел над батареей Давида Исаевича, собираясь, видимо, корректировать огонь своих орудий. Но выполнить эту миссию ему так и не удалось. Как раз в тот миг, когда фашистская артиллерия обрушила шквальный огонь на батарею Давида Исаевича, чудо все-таки свершилось: в небе появились наши бомбардировщики и штурмовики. «Рама» сразу же исчезла, поработать ей не удалось. А через несколько минут над позициями врага взметнулись клубы дыма и огня. Фашистские орудия были уничтожены.

Давид Исаевич от радости плясал. «Отличную костоломку устроили гадам! — кричал он, задрав голову. — Молодцы!»

Имел он в виду не только пилотов, которые так решительно и вовремя разгромили врага. Он был благодарен командованию фронта, которое изыскало возможность предпринять налет на Самбек, чтобы помочь артиллеристам, держащим трудную оборону.

Однако ночью пришел приказ сменить позиции. Где-то около полуночи батарея начала отход. Двигались беспрерывно до самого рассвета по полевым дорогам, по долинам и балкам. Лишь при восходе солнца машина, в которой Давид Исаевич ехал во главе колонны, выползла наконец из очередной балки. Лобовое стекло кабины, продырявленное пулей, казалось затянутым тоненькой паутиной. И все, что Давиду Исаевичу удавалось наблюдать, дрожало и покачивалось в этой паутине.

Навстречу бежала степь. Утренняя, свежая, она сверкала тысячами золотистых росинок. Нежная теплота обволакивала Давида Исаевича. Еще немного, и из синеватого утреннего туманца покажется широкая дорога, ведущая прямо на Ростов. Немножечко терпения, чуть-чуть везения, и — конец одиночеству его батареи. Давид Исаевич почувствовал, как его охватывает сладкая дрема. Не спавший всю ночь, Давид Исаевич совсем не противился ей и прислонился затылком к стенке кабины.

От сильного толчка Давид Исаевич проснулся. Ехали медленно, по ухабистой дороге. Мотор грузовика тихо бормотал, и сквозь это бормотание Давид Исаевич слышал, как лязгают траками тягачи, тянущие тяжелые орудия. Давид Исаевич оглянулся. Через заднее стекло кабины, в кузове, он увидел немудреное артиллерийское имущество и бойцов взвода управления. По лицам солдат Давид Исаевич определил, что они чем-то взволнованы, что они знают такое, что им отнюдь не нравится.

— Что происходит? — спросил Давид Исаевич, не отворачиваясь от окошка.

— Поднимитесь в кузов, увидите, — хмуро отозвался шофер, потянув к себе рукоять тормоза.

Он был прав. Одно мгновение — и Давиду Исаевичу все стало ясно. Над дорогой, ведущей в Ростов, висело облако дыма и пыли. Его пронизывали лучи восходящего солнца. А в южном направлении двигались бесконечные колонны войск. Так вот, оказывается, что стряслось: наши отступают? Сызнова?!

Так или иначе, но его батареи это не касается, во всяком случае, сейчас не должно касаться. Ему, Давиду Исаевичу, приказано к концу дня дойти до реки Тузловки и занять там боевые позиции. Так оно и будет. Хотя на сердце было муторно.

Продвигаться на север, когда все двигаются в противоположном направлении, идти против течения — совсем не простое дело. Но выхода нет. Приказ есть приказ, пока его никто не отменил. Давид Исаевич стоял на ступеньке грузовика, держась обеими руками за открытую дверцу кабины, и просил:

— Дайте дорогу! Товарищи! Пропустите, пожалуйста…

Добрались к новым огневым позициям еще при дневном свете, со всеми орудиями въехали в зреющее кукурузное поле. Пока маскировали технику — накидывали стебли кукурузы на орудия, тягачи, Давид Исаевич оценил участок фронта, который приходилось защищать, выбрал основные и запасные огневые позиции, определил месторасположение наблюдательных пунктов.

Его офицеры уже ждали его, внимательно выслушали. Получив конкретные задания, сразу же бросились их выполнять.

Было ясно, что оборона будет тяжелой, поэтому Давид Исаевич приказал рыть окопы полного профиля. На вопрос, где сейчас враг, Давид Исаевич отвечал, что рядом, что в любую минуту может показаться на другом берегу Тузловки. А раз так, надо торопиться быстрее зарыться в землю.

Огневики и весь состав взвода управления, солдаты и командиры вкалывали так, что ему, Давиду Исаевичу, никого не приходилось подгонять. Но и он ни на секунду не присел. Он все время был на ногах. Он контролировал, как его товарищи вгрызаются в землю, помогал укрывать ящики со снарядами, испытывал линии связи, протянутые в нескольких направлениях от его наблюдательного пункта к огневым позициям, к пехоте, которая закрепилась впереди, почти на самом берегу реки. Давид Исаевич нарочно спустился в окопы пехотинцев, чтобы лично познакомиться с командиром роты, которую батарее придется поддерживать в предстоящих боях. На флангах огневых позиций, в узких щелях, устраивались бронебойщики с противотанковыми ружьями.

И все это время Давида Исаевича не покидала мысль о пыльной, пронизанной солнечными лучами дороге на Ростов и о наших, отходящих по ней войсках. Что происходит, было не так-то просто понять. Выходит, фашисты сильнее нас? Неужели мы так слабы? Или воюем не так умело, как они? Давиду Исаевичу было ясно, что успешно сопротивляться врагу можно лишь в том случае, если перед ним нет страха в душе. Трусом он, Давид Исаевич, по крайней мере до сего момента, не был. Он и сейчас готов был встретить врага достойно.

На наблюдательном пункте Давид Исаевич пробыл до поздней ночи. Он предполагал, что гитлеровцы вот-вот покажутся на противоположном берегу Тузловки и попытаются с ходу форсировать реку. Однако же было тихо. На огневые позиции батареи Давид Исаевич ушел за полночь, еще раз проконтролировал глубину траншей, проверил правильность установки орудий.

Великолепными получились траншеи около первого орудия. Первое орудие — любимое Давида Исаевича. Всегда первое орудие нравилось ему больше других — и стреляет оно быстрее, и попадает в цель чаще…

Много воспоминаний связано с этим орудием. Стоя у его панорамы, Давид Исаевич ранней весной громил немецкие танки под Матвеевым курганом… Фугасным снарядом из этого орудия он, Давид Исаевич, взорвал лично склад боеприпасов врага у села Самбек. Из этого орудия им было уничтожено три пулеметных расчета. Становился к гаубице Давид Исаевич не потому, что нельзя было положиться на наводчика, и не потому, что на наблюдательном пункте делать было нечего. Просто у Давида Исаевича порою возникала настоятельная потребность самому, своими руками прикоснуться к панораме орудия, ощутить его живой удар после выстрела, услышать, как звенят пустые гильзы снарядов…

Устав, Давид Исаевич садился на лафет первого орудия, блаженно расслабляя свои ноги. Они ныли, и Давид Исаевич легонечко гладил их, словно просил прощения за то, что так их утомил. К нему доносились короткие фразы солдата:

— Интересно, что фашисты сейчас делают?

— Как и все, дрыхнут, наверное…

— А завтра начнут переть.

— Ничего, встретим как полагается.

— Далековато все ж таки заползли они к нам…

Высоко в небе гудели ночные бомбардировщики, прозванные «кукурузниками». Их зажженные бортовые огни казались блуждающими звездами.

До войны Давид Исаевич мечтал стать учителем литературы. О том, что началась война, он узнал в трамвае, по дороге в общежитие института, студентом последнего курса которого он был. Давид Исаевич был уверен, что врага быстро разгромят, что война продлится не более месяца да и воевать будут на чужой территории.

Поэтому Давид Исаевич сразу же обратился в военкомат, который послал недоучившегося студента в артиллерийское училище. Каких-нибудь пять месяцев учебы, и Давид Исаевич — лейтенант, командир огневого взвода на Южном фронте.

Еще студентом он никогда и нигде не позволял себе быть небрежным, поэтому и на войне не мог выполнять свои обязанности плохо.

Ничтожны его военные познания? Стало быть, их надо совершенствовать, наращивать в боях. В первую очередь Давид Исаевич принялся изучать правила стрельбы — не очень-то простые в артиллерийском искусстве. Мастерство он добывал в ходе сражений.

Вот о чем думал Давид Исаевич, сидя на лафете своего первого орудия. Но долго размышлять не дали — вспыхнула вражеская осветительная ракета на противоположном берегу Тузловки. Давид Исаевич мгновенно вскочил на ноги. Сполохи немецких ракет появлялись то справа, то слева.

— Вот и все, кончился отдых, — невесело сказал самому себе Давид Исаевич. Он повернул голову к телефонисту, который все еще продолжал орудовать своей саперной лопатой неподалеку от орудия. — Передай по линии: приготовиться к бою!

Раздвигая кукурузные стебли, Давид Исаевич устремился к своему наблюдательному пункту. Рядом, часто дыша, шагал его связной, топая тяжелыми сапожищами. Через несколько минут связной обратился к лейтенанту: