И В КОГО Я ТАКОЙ?

Дедушка жалуется на бессонницу. Я думал, что я в него. У меня тоже было что-то в этом роде. Не ночью. Ночью я спал крепко. Бессонница у меня была днем. Мне совсем не хотелось ложиться после обеда. И знаете, что самое странное? В лагере никто тебя не принуждает спать ночью. Я еще никогда не слышал, чтобы ночное спанье называли «обязательным». Наверное, потому, что никому не приходит в голову ночью что-то делать, а не задавать храпака. Но зато днем…

Не знаю, какой характер у вас, может, я ошибаюсь, но я не верю, что вы примерные-распримерные, такие смирненькие — тише воды ниже травы — и, если велено, даже не дышите. Так вот, не знаю, как вы, но я, например, в пионерском лагере «создавал трудности» начальникам отрядов — не сомневаюсь, что вам знакомо такое выражение, — иначе говоря, после обеда в спальне на меня нападала трепливость.

И с чего это, просто не знаю. Поверьте мне, у меня и свидетели есть. Вообще-то я довольно сдержанный, не говорун, не зануда, не кто-то еще. В первой смене как раз в нашем отряде был один такой, по имени Санду, он весь день трепал языком. Рассказывал анекдоты, вспоминал домашние происшествия тех времен, когда он был маленьким, задавал тебе вопросы и сам же на них отвечал, в общем, тот, кто прозвал его Попугаеску, попал в самую точку. Да и Санду признавал это, он гордился этим прозвищем, не считал его незаслуженным. Но я никогда таким не был, у меня и свидетели есть. Обычно-то из меня и словечка не выжмешь, скорее заставишь замяукать собаку, которая у нас там приблудилась на кухню. Если меня не спрашивали, я не влезал в разговор. Будь мы не в лагере, а в школе, так я бы сказал, что я смирно сидел за партой. Но в тихий час после обеда меня словно подменяли, я становился другим, и, если бы вы познакомились со мной утром и увидели меня после обеда, вы бы просто не узнали меня и спросили: «Кто этот трепач? Я первый раз его вижу в лагере».

Как только начальник отряда уходил из спальни, — по-моему, он даже не успевал и двух шагов сделать, — я уже ворочался в постели и начинал:

— Слушай, Василе, ты какой язык в школе учишь?

— Английский.

— Жалко.

— Почему это жалко?

— Жалко, что не французский. Если бы ты занимался французским, я бы спросил у тебя одну интересную вещь.

— Например?

— Почему пишется Жеан Мараис, а произносится Жан Маре?

— Нашел о чем спрашивать, когда полагается спать! Тебя этот вопрос так волнует, что ты не можешь вытерпеть один час?

— Ты прав. Молчу, молчу. Спокойного сна!

Но не проходило и десяти секунд, как я опять начинал:

— Слушай, Мирча!

— Спи!

— Сейчас засну, ты только скажи мне…

— Что?

— Что хочешь, только скажи что-нибудь. Не важно что. Мне хочется поговорить. Хочешь знать точное время по радио?

— Спи, что это на тебя находит каждый раз после обеда?

— Сплю, сплю.

Может, вы думаете, что я засыпал? Ничего подобного! Я свистел.

— Костел! — кричали на меня Василе, Мирча, Санду или еще кто. — Если ты не дашь нам спать, мы тебя выставим из спальни. Вышвырнем в окно.

— Ой, прошу прощения, я нечаянно! Я не мог заснуть и вдруг почему-то засвистел. Но раз уж вы проснулись, хотите, я расскажу вам, как я однажды ободрал себе коленку?

— Замолкни! Ничего мы не хотим. Спи!

— Хорошо. Понял.

Это только так говорилось: «понял». Говорилось одно, а делалось другое. Я пел. Или чихал. Или хрюкал. Я способен был издавать миллион всяких самых неожиданных звуков, самых что ни на есть диковинных и громогласных.

А что я мог поделать? Если я в дедушку! Если у меня тоже была бессонница, как и у него!

Вы, конечно, обратили внимание, что я рассказываю все это в прошедшем времени. Вам это не кажется любопытным? Гм? Будь я на вашем месте, мне бы показалось подозрительным, что кто-то рассказывает в прошедшем времени о таких делах, которые, похоже, случаются в настоящее время.

То-то и оно, похоже, да не случаются. Вернее говоря, уже не случаются.

Лагерная жизнь кончилась. Я дома. Опять дома. Здесь после обеда спать не обязательно. Но, к сожалению, здесь нет ни Василе, ни Мирчи, ни Санду… И я скучаю по ним. Правда, скучаю и не стыжусь говорить, что я по ним скучаю. Скучаю, и все. Они разъехались по разным городам, за сотни километров отсюда. И кто только выдумал эти злосчастные километры! Я готов что угодно сделать, только бы повидаться с ними, побыть вместе. Я не преувеличиваю. Что угодно сделаю. Я уже вижу, что вы недоверчиво усмехаетесь. Вам так и хочется спросить меня: «Неужели правда, ради встречи с друзьями ты готов сделать что угодно? Например, заснуть после обеда?»

Дайте мне подумать, чуть-чуть подумать, капельку…

Пожалуй. Разве я знаю? Мда…

Хотя все говорят, что я не в дедушку, а в бабушку уродился. А бабушка у нас — только приложит ухо к подушке, уже и спит.