Но мы забежали несколько вперед, хотя, справедливости ради, следует всегда помнить, что это звенья одной и той же цепи. Приведенные выше выкладки по Харьковскому военному округу впечатляют, но ведь таких округов в РККА было полтора десятка. В частности, не лучше обстояло дело в Киевском военном округе, с которым Харьковский до мая 1935 года составлял единое целое в составе Украинского военного округа. Для иллюстрации сказанного приведем постановление Военного совета этого округа, датированное мартом 1938 года, по вопросу: «О состоянии кадров командного, начальствующего и политического состава округа»:

«В результате большой проведенной работы по очищению рядов РККА от враждебных элементов и выдвижения с низов беззаветно преданных делу партии Ленина-Сталина командиров, политработников, начальников – кадры командного, начальствующего и политсостава крепко сплочены вокруг напей партии, вождя народов тов. Сталина и обеспечивают политическую крепость и успех в деле поднятия боевой мощи частей РККА…» Далее в этом документе за подписью командующего войсками округа С.К. Тимошенко и члена Военного совета Н.С. Хрущева (по должности Первого секретаря ЦК КП(б) У) констатируется, что «в итоге беспощадного выкорчевывания троцкистско-бухаринских и буржуазно-националистических элементов» по состоянию на 25 марта 1938 года произведено следующее обновление руководящего состава округа[92] :

В советском военном строительстве кадры всегда были самым уязвимым местом. Огромный дефицит военных специалистов, образовавшийся в 1937–1938 годах, можно было ликвидировать не раньше чем через 5–7 лет и то ценой невероятных усилий. Известно, что к лету 1941 года около 75 процентов командиров и 70 процентов политработников находились в своих должностях менее одного года. Эта беда едва ли серьезно мучила Сталина и Ворошилова, но один факт все же налицо: в последние год-полтора до июня 1941 года они провели значительную работу по ликвидации или, по крайней мере, ослаблению голода Красной Армии в кадрах. Такой вывод напрашивается из анализа их деятельности, а также из речи И.В. Сталина на приеме 5 мая 1941 года в честь выпускников военных академий РККА. И никому из них не дано было знать, что до зловещих залпов, возвестивших начало самой кровопролитной в истории человечества войны, оставалось всего лишь полтора месяца.

Маршал Егоров

По замыслу руководства НКВД после расстрела Тухачевского обезглавленный, но якобы так и не разгромленный до конца и не выкорчеванный заговор в Красной Армии должен принять другой крупный военный деятель. Желательно из Маршалов Советского Союза, которых после июня 1937 года оставалось четверо: Ворошилов, Блюхер, Егоров и Буденный. При этом Ворошилов был не в счет, хотя другие наркомы в то же самое время шли под нож гильотины модели Сталина и Ежова один за другим, а то и сразу несколько. Более подробно о позиции наркома обороны в 1937–1938 годах мы расскажем в отдельной главе, заодно проанализировав его взаимоотношения со Сталиным и величину вклада в избиение кадров РККА.

Маршал Блюхер не подходил к роли руководителя центрального заговора хотя бы потому, что место его постоянного нахождения было в Хабаровске и в Москве он бывал только наездами – на съезды партии и Советов, заседания Реввоенсовета и совещания руководящего состава РККА. Оставались Семен Буденный и Александр Егоров. Относительно Буденного следует оказать, что несмотря на личное расположение Сталина к нему и непомерно раздутую средствами массовой информации популярность как одного из крупных полководцев гражданской войны и видного строителя Красной Армии в послевоенный период, он почему-то всегда рассматривался, даже в ОГПУ-НКВД, только в качестве пристяжного, но никак не самостоятельного лидера. Ну разве что в роли организатора ячеек заговора в руководимой им коннице РККА и донском казачестве, где его авторитет был относительно высок.

Кандидатура же Александра Ильича Егорова в качестве преемника Тухачевского по руководству военным заговором во многом устраивала наркома внутренних дел Ежова и его заместителя Фриновского, как начальника Главного управления государственной безопасности. А также Сталина, этого талантливого режиссера невиданной доселе в истории кровавой драмы. Здесь было к чему прицепиться: офицер старой армии: активный член партии эсеров; жена, обвиненная в шпионаже в пользу итальянской и польской разведок; показания на него со стороны арестованных военачальников, как на участника заговора.

И решение было принято. Вскоре после уничтожения группы Тухачевского от некоторых подследственных потребовали дополнительных показаний на Егорова, как на главного руководителя заговора в РККА. Впервые же его имя появилось в показаниях наркома финансов СССР Г.Ф. Гринько от 22 мая 1937 года и комбрига А.И. Сатина от 2 июля того же года. Затем пошли и другие – командармов Н.Д. Каширина, И.П. Белова, комкора Н.В. Куйбышева. Все шло к закономерному финалу – аресту, который и состоялся 27 марта 1938 года, хотя ордер на его арест за № 2686 датирован месяцем позже.

Аресту маршала предшествовали другие, не менее драматические события в его жизни: взятие под стражу и предъявление тягчайших обвинений жене, освобождение от должности первого заместителя наркома обороны, исключение из состава кандидатов в члены ЦК ВКП(б). Подлили масла в огонь и хорошо ему известные Ефим Щаденко и Андрей Хрулев (первый – заместитель наркома по кадрам, а второй – главный финансист РККА). Они в декабре 1937 года написали на имя Ворошилова докладные записки (по сути типичные доносы), о том, что Маршал Советского Союза Егоров в беседе с ними за ужином высказывал недовольство недооценкой его личности в период гражданской войны и незаслуженным, по его мнению, возвеличением роли Ворошилова и Сталина.

В другой обстановке подобный сигнал можно было бы оставить без внимания или же, наоборот, сделать его предметом широкой дискуссии в печати. В 1937 году такие варианты уже не проходили и сигналам Щаденко и Хрулева был дан ход по совершенно иному направлению – они стали темой критического обсуждения в высших инстанциях. В течение двух дней (21–22 января 1938 года) в ЦК ВКП(б) разбиралось дело Егорова. Вместе с ним заслушивались также Дыбенко с Буденным, которым, предъявлялись аналогичные обвинения. Все трое решительно отвергли клевету и ложь, содержащиеся в доносах Щаденко и Хрулева, а также в показаниях некоторых арестованных. Как проходило это разбирательство, можно узнать (с известной поправкой на условия, в которых находился тогда Егоров) из протокола его допроса от 11 мая 1938 года: «На разборе дела в ЦК 21–22 января я, Буденный и Дыбенко проводили крепко свою позицию и не сознались в своей антисоветской деятельности»[93].

25 января 1938 года Политбюро ЦК ВКП(б) и СНК СССР приняли по итогам обсуждения следующее постановление (протокол № 57):