XVIII

На берегах Тихого океана и дальше, в лесах и горах Старого Китая, там где в узких долинах стоят древние, полуразрушенные храмы, окруженные лесами вязов и дубов, где в великолепных, раскинувшихся на десятки верст садах медленно рассыпаются сложенные из мрамора и гранита мавзолеи над могилами древних Мингов и легендарных вождей китайцев, отбивавших некогда полчища «пришельцев с моря», — теперь повсюду гремели орудия, доносились отголоски кровопролитных боев и стоны раненых и умирающих. Над вспененными волнами Тихого океана, который видел ужаснейшую из трагедий человечества, и над плодородными равнинами Манчжурии, где мирные китайцы еще вчера возделывали свои поля, сажая во взрыхленную землю пшеницу, гаолян и бобы, — там с воем и грохотом проносились снаряды и падал на землю стальной и свинцовый дождь.

С напряжением смотрел весь мир на встречу неожиданных противников, а на Дальнем Востоке каждый день и каждый час приносили ряд известий, то радостных, наполнявших сердца гордостью, то тревожных и печальных. От оставшихся одинокими солдатских жен и до высших администраторов края, — все были взволнованы и обеспокоены, и только в клубе торгового дома «Артиг и Вейс», где собирались приказчики и клерки не только этой фирмы, но и от «Родпеля», «Хильманса», «Дангелидера» и других немецких гнезд, откуда выползли змеи предательства и шпионства, царило бесшабашное веселье. Здесь радовались всякой неудаче России и подсчитывали происходящие от войны выгоды для Германии.

Вольф, ранее часто бывавший в клубе, теперь перестал посещать его. Случай наблюдения за Клейном в Ляояне и сведения, полученные прусским военным министерством, сильно обеспокоили осторожного, хотя и привыкшего жить на вулкане капитана. Он все чаще и чаще появлялся в русских домах, принимал участие в митингах и раз даже прочел лекцию о Японии, причем старался выставить в невыгодном свете душевные качества японского народа и нарушение его армией международных законов.

Однако, Вольф знал все, что делается в городе, даже больше — он знал все, что делается вдоль линии дороги от Хабаровска до Харбина, но никто не знал, каким образом получает он такие точные сведения.

Делалось же это просто. Инженер фирмы «Артиг и Вейс» имел ежедневно свидания то с Салисом Швабе, то с Нохвицким. Катаясь верхом, гуляя, сидя в ресторане или театре, они перекидывались во время разговора на вид ничего не значащими словами, хотя они были полны для них острого интереса и глубокого смысла. После этих разговоров Вольф не раз тотчас же ехал к Вотану, и они вместе с ним писали телеграммы германскому посольству в Пекине, харбинскому консулу Мюллеру, Фрицу Вильбрандту в Петербург и разным лицам в Берлин о том, что в их адрес посланы две машины или, что одна машина возвращена таможней, а другая находится в пути к адресату; иногда телеграфировали, что ими по железной дороге отправлено шесть ящиков мелкого товара и два — крупного. Эти понятные слова, такие естественные для торгового дома, ведущего обширные дела почти со всеми важнейшими городами не только Тихоокеанского побережья, но и Европы, не могли, конечно, возбудить чьего-либо подозрения. Однако, слова эти всегда обозначали количество вышедших или вернувшихся военных кораблей и перевозимых по железной дороге пехотных или артиллерийских частей.

Всякий раз, после отправки таких телеграмм, Вотан с ненавистью спрашивал, зачем капитану понадобилось писать их на его бумаге и посылать их на телеграф с его лакеем. Совершенно одинаковым тоном и одними и теми же словами Вольф неизменно отвечал:

— Донос — отличная вещь, господин Вотан! Я одобрил ваши намерения и я отлично помню об этом. Если мне суждено быть повешенным, то мне будет приятно знать, что мы будем висеть рядом…

Вольф сухо смеялся и перед самым лицом Вотана пальцами производил очень выразительные движения, от чего у Вотана по спине бежал неприятный, колющий холодок.

Вотан не раз уже задумывался над тем, что настало время избавиться от капитана. Он долго совещался с Мюль-фертом и, наконец, оба друга порешили при первом рискованном поступке Вольфа донести об этом властям.

Сделать это было нетрудно. В одном из домов Вотана жил крупный чиновник, которому достаточно было намекнуть о роли Вольфа на Дальнем Востоке, чтобы тотчас же были приняты меры, как любил выражаться чиновник, к «изъятию» Вольфа «из обращения». Однако, Вольф предвидел это и вел себя крайне осторожно. Он даже перестал встречаться с Салисом Швабе и Нохвицким и целыми днями сидел в своем служебном кабинете, где составлял сметы по заказам торгового дома или писал большую статью о преувеличенных вооружениях культурных государств, которые, по мнению автора, были совершенно не нужны, так как цель войны, состоящая в улучшении благосостояния народов, не существовала. Наука и техника, как доказывал Вольф, давно уже находятся на такой степени развития, что позволяют мирным путем достигнуть полного благополучия не только отдельных личностей, но и целых обществ и государств. Работа эта, по-видимому, очень увлекала капитана, так как в окнах его кабинета можно было видеть до поздней ночи свет. Окруженный книгами и вырезками из газет, капитан германского флота рисовал гигантскую картину великого мира, созданного могучей силой науки и техники.

Вотан, при помощи Мюльферта, установил строгое наблюдение за капитаном, но все это ни к чему не привело, так как поведение Вольфа не внушало никаких подозрений, а само обращение его с главой торгового дома сделалось крайне предупредительным и даже заискивающим.

Вотана это тревожило и печалило, так как он видел, что ускользают поводы отделаться от Вольфа.

Но случай, казалось, помог ему.

Был уже февраль. Главная контора торгового дома «Артиг и Вейс» спешно составляла годичный отчет, и Вотан с утра и до позднего вечера был очень занят. Кроме конторской работы, ему приходилось много разъезжать, получать большие подряды и заказы и вести борьбу с русскими фирмами, которым старый Вотан всеми способами старался помешать укрепиться на русской окраине.

Однажды, когда он только что вернулся из Хабаровска, ему подали телеграмму. Вотан прочитал ее и даже покраснел от радости, а потом начал злорадно потирать руки.

Он позвонил к чиновнику, жившему в его доме, и сказал ему:

— Это вы у телефона, Павел Павлович? У меня к вам большое и важное дело… Я очень надеюсь на ваше содействие и, кроме того, полагаю, что то, что я вам передам, может оказать благотворное влияние на вашу служебную карьеру. Нет! Нет!.. Я вам после об этом скажу: по телефону неудобно… Я буду у вас около десяти часов вечера.

Отойдя от телефона, Вотан еще раз пробежал телеграмму. Тайный советник Гинце из Пекина телеграфировал торговому дому «Артиг и Вейс» следующее:

«Инженер торгового дома, Вольф, необходим для свидания с крупным заказчиком в урочище „Славянка“, где фирма уже производила летом работы».

Вотан вызвал к себе немедленно Вольфа и передал ему телеграмму.

— Я тоже получил эту телеграмму, — задумчивым голосом произнес капитан. — Я не совсем понимаю, в чем тут дело, но догадываюсь, что оно очень важное и спешное, а потому я завтра же выезжаю.

Глаза Вотана блеснули.

«Завтра? — подумал он. — Завтра ты будешь там, откуда тебя не спасет ни Гинце, ни сам всесильный прусский военный министр…»

Ровно в девять часов Вотан ехал к чиновнику. Чувство мстительной злобы подсказало ему мысль заехать к Вольфу и еще раз посмотреть на этого человека, испортившего ему столько крови и постоянно раздражавшего его, а теперь такого безопасного для него и завтра уже не существующего.

Подъезжая к дому, где жил Вольф, Вотан улыбнулся, увидев свет в окнах квартиры, и подумал, что капитан перед отъездом или заводит порядки в своих бумагах и записных книжках, или же пишет свой большой труд о значении техники и науки в вопросах мира.

Он позвонил у подъезда.

Ему открыл дверь бой, одетый во все белое и с черной косой, обмотанной вокруг гладко выбритой головы.

— Капитана нет дома! — сказал он желавшему войти в переднюю Вотану. — Капитан уехал!.. совсем уехал!

Вотан едва не упал. Он понял, что Вольф предупредил его и теперь, убедившись в намерениях Вотана предать его, предпримет, конечно, ряд таких шагов, которые безусловно погубят Вотана, а с ним вместе и могущественную фирму, какой был торговый дом «Артиг и Вейс», державший в своих цепких лапах, как гигантский паук, всю огромную окраину и овладевший всеми нитями местной жизни. Приниженный и угнетенный, вернулся Вотан к себе. Он долго обдумывал положение, но не мог остановиться на каком-нибудь плане действий.

— Надо подождать возращения Вольфа, — шепнул он, — и тогда сразу же разделаться с ним!

А в это время в квартире Салиса Швабе за чайным столом сидели трое людей. Салис Швабе и Нохвицкий хохотали до упаду, глядя на сидевшего за столом китайца, который нелепо скалил зубы и щурил светлые, холодные глаза.

— Когда в китайских войсках будут германские инструкторы, то они все будут похожи на вас, дорогой Вольф! — говорил румяный, пухлый Швабе.

А Нохвицкий, протягивая капитану рюмку коньяка и подавая на блюдечке ломтики лимона, густо посыпанного сахаром, хохотал и говорил:

— У вас вид по меньшей мере цзянь-цзюня[29]!

Когда Вотан мучился и терзался, предчувствуя враждебное выступление капитана, Вольф уже выезжал из города и по берегу Амурского залива начал подвигаться в сторону урочища «Славянка».

Он благополучно прибыл в китайский поселок на реке Суй-Фун, впадающей в Амурский залив, и отсюда совершил экскурсию в ту бухту, где истекшим летом стояла барка хунхузского вожака Мый-Ли. Прожив в деревне два дня, капитан получил с отыскавшим его, незнакомым ему китайцем коротенькую записку, в которой неизвестный корреспондент писал: