— Прекрати сейчас же, мы не одни здесь! — закричали, хохоча, девушки.

«Монгол» надел очки и обвел глазами кафе.

— Да это же Клара! — непринужденно воскликнул он.

Тощая девица, тоже в очках, без шляпы и без перчаток, дотронулась до его рукава и глазами показала, что Клара не одна. Нет сомнения, что они узнали и фрау Шмидт, однако никто не поклонился ей, считая, видимо, это не обязательным. А вот в ее времена молодые люди обязательно кланялись людям, известным в городе, независимо от того, были ли они представлены им…

Клара повернула голову: лицо ее порозовело. Она быстро спросила:

— Можно, я подойду к ним?

И поднялась, не дослушав такого же поспешного ответа наставницы:

— Разумеется, дитя мое!

Фрау Шмидт, конечно, не позволила себе посмотреть в ту сторону, но она услышала слова Приветствий, шутливые, свободные: видно, что Клара с ними, как говорится, на короткой ноге.

Ну и что ж! Молодость есть молодость! Но кажется, Кларе интереснее с этими… чем с ней, ее наставницей? В этой мысли было для фрау Августы что-то оскорбительное. Значит, между ней и Кларой лежит незримая черта? Значит, «эти» ей ближе, чем она? Но разве любой из них и все вместе они могут дать Кларе то, что дает ей она и будет давать всегда, пока дышит?..

— мысленно прочла фрау Шмидт.

Но Клара вернулась такая спокойная, так естественно и мило объяснила, что это — ее знакомые по «Обществу любителей гребли», что фрау Августа, если и не забыла свои неприятные мысли, то отодвинула их. Так забрасывают в дальний ящичек секретера неприятное письмо или счет, который невозможно оплатить, но все-таки когда-нибудь придется…

А Кларе и в голову не приходило, что она вызвала смятение в мыслях наставницы.

Она стояла на краю обрыва. Отсюда глубина его виделась странно: как будто в зеленой чаше, наполненной сочной зеленью, не было дна. Как будто зеленые волны, колеблемые ветром, были бесконечным миром.

Клара не знала, вслух или про себя произнесла эти слова, но они вспыхнули в ней мгновенным и счастливым ощущением полноты жизни.

Примерно в это же время в трактире «Бронзовый олень», находившемся на плохом счету у полиции, было задержано несколько молодых людей за «противозаконные речи». Осип Цеткин фигурировал в полицейском протоколе как «двадцатишестилетний выходец из Одессы, подмастерье столяра», что полностью соответствовало действительности. А то, что мастером, у которого жил и работал Осип Цеткин, был функционер Социал-демократической рабочей партии Мозерман, — этому как-то не придали значения — по тем временам. И то, что Осип Цеткин хотя и занимался столярным делом, но в гораздо большей мере пропагандой марксизма среди интеллектуальной молодежи, — тоже до времени осталось за чертой полицейского внимания. И так как «противозаконные речи» были представлены безобидной болтовней за кружкой пива, молодые люди провели ночь в участке, в обществе одного мертвецки пьяного извозчика и трех карманников, а наутро были уже на свободе.

Благодаря этому Осип Цеткин смог выполнить свое обещание: прийти к знакомому студенту, на квартире которого собиралось «Общество любителей гребли», по существу занимавшееся социальными вопросами.

Клара Эйснер посещала этот кружок. Она слушала рефераты со множеством цифр, убедительно показывающих обнищание низших слоев общества и процветание высших; называлось множество фактов, доказывающих безнравственность богатых и духовное преимущество бедноты…

В то время, когда высокая нескладная девушка с мужской стрижкой испуганным голосом читала свое сообщение, близко поднеся к близоруким глазам мелко исписанные листочки, Клара почувствовала на себе чей-то взгляд. Повинуясь ему, она обернулась. Молодой человек не успел отвести глаза, а может быть, не захотел этого сделать. Глаза были синие, пристальные и рассеянные одновременно. Лицо с впалыми щеками и высоким лбом, обрамленное курчавой бородой, было тем же: лицом пророка. Пророка с галерки Штадттеатра, пророка из харчевни «У развилки»…

Убедившись в этом, она отвернулась, продолжая ощущать спиной этот его странный взгляд. Потом, украдкой, Клара рассмотрела незнакомца получше. Он слушал реферат испуганной девицы без всякого одобрения и даже чуть иронично.

Клару это оскорбило. Но в ту же минуту ею вдруг овладело какое-то новое настроение, какой-то бес сомнения вдруг стал нашептывать ей в самое ухо то, что раньше — до беса! — ей и в голову не приходило.

А не слишком ли часто испуганная девица тревожит тени древних, углубляясь в столь далекую эпоху в поисках примеров добродетели и мужества? Не переслащен ли реферат высокопарными обращениями к абстрактной Доброте и абстрактному до пределов бесплотности Человеку? И вообще, не пора ли ей закончить?..

Неужели такие мысли могли появиться у нее единственно из-за явной иронии на лице незнакомца? Или они зрели в ее голове и раньше?

Гюнтер Пельцер, забавно напоминающий монгола своей редкой бороденкой и узкими глазами за стеклами очков, догнал Клару. Он был не один.

— Знакомьтесь! Это Клара Эйснер, любознательная и восторженная кандидатка в воспитательницы молодых бездельников из самых лучших семей! — дурашливо провозгласил Гюнтер.

— Осип Цеткин, — назвал себя незнакомец. Он показался Кларе другим, чем виделся в театре и в «Развилке».

— Гюнтер по обыкновению приврал, — резко сказала Клара, — я вообще не склонна к восторгам!

Цеткин улыбнулся:

— Оставим восторги обществу гребцов-социологов!

Гюнтер хлопнул Осипа по плечу:

— Ты признаешь какие-нибудь авторитеты?

— Да, — ответил тот.

Улыбка не сняла серьезного выражения его лица.

Гюнтер смотрел на него с любопытством и, подзадоривая, продолжал:

— Вы все — узкие, как футляр от флейты. Учение Маркса…

— Учение Маркса широко, как мир, — сказал тихо Цеткин, и Клара удивилась, что эти слова не прозвучали высокопарно. Почему же? И тут же сама ответила на этот вопрос: в них была такая убежденность…

— Вам не понравился реферат? — спросила Клара Осипа, просто чтобы слышать его еще.

— Нет, почему же? — Осип посмотрел искоса на Клару и, состроив постную мину, поджав губы, пролепетал:

— Служение добру — вот дело, которому служат слуги добра, вопреки слугам зла, служащим злу. Это служение…

Гюнтер, смеясь, прервал:

— Ты злой, однако!

— Конечно, — ответил Осип, — искусство ненавидеть — это то, с чего начинается настоящий человек.

— А искусство любить? Или это даже не искусство? — быстро спросила Клара.

— Любить умеет только тот, кто умеет ненавидеть! — сказал Цеткин. Он опять улыбнулся, уже на прощанье, и, коснувшись пальцами своей широкополой шляпы, свернул в переулок.

Сама не зная почему, Клара не задала Пельцеру ни одного из вопросов, вертевшихся у нее на языке.

Он разделил участь многих русских революционеров своего поколения, а также их ошибки. В царских тюрьмах определилось его мировоззрение. Идеалы «Народной воли» открылись ему как прекраснодушные мечтания, а отчаянность террористических устремлений показалась столь же эффектной и малоэффективной, как самосожжение религиозных фанатиков. Его дорога к марксизму была нелегкой. Она привела его к определенному рубежу, и он занимал этот рубеж так прочно, что это вызывало уважение.

Вскоре Клара стала участницей нелегального кружка, которым руководил Осип Цеткин. Здесь изучали теорию Маркса и Энгельса, предлагавшую вместо требований реформ, прекрасно отточенных десятилетиями бесплодных компромиссов, коренное переустройство общества.

Клара была потрясена масштабностью идей, которые открывались ей в речах нового наставника, произносимых со страстью пророка, логикой ученого и с русским акцентом, странным образом усиливавшим убедительность этих речей.

В тот год Клара блестяще сдала выпускные экзамены в Учительской семинарии. Теперь перед ней открылась «дорога жизни», «сбылись мечтания». Но излюбленные ее наставницей выражения вызывали теперь у Клары некоторый привкус горечи. Она стала учительницей — она мечтала об этом с давних пор. Формировать сознание молодого человека, помогать его росту — воспитывать! — какая благородная задача! Но между благородной миссией и возможностью ее осуществления — целая пропасть!

В самом деле: что ее ожидает? На что она может рассчитывать? На место домашней учительницы, гувернантки в «лучших домах». Конечно, она приложит все свои знания и педагогические навыки, приобретенные в стенах блестящего заведения, чтобы не только обучать, но и воспитывать в своих питомцах лучшие человеческие качества.

Но удастся ли это? Она уже имела достаточный жизненный опыт, чтобы удостовериться в глубине разрыва между имущими кругами и народом. Только единицы могли преодолеть этот разрыв. Не будут ли уроки жизни, преподанные молодой гувернанткой, забыты, как только волны действительности примут ее питомцев на свой гребень?

Ну хорошо! А чего бы она хотела? Да, конечно, в детстве она мечтала об участи Жанны д’Арк или видела себя в рядах швейцарских повстанцев. Но в эпоху картелей, банков и биржевых спекуляций подвиг, о котором мечтала Клара, облекался в другие формы. Она еще не знала какие. Она еще не знала, каким оружием должна владеть, но уже ясно видела своего противника. И с такой же точностью угадывала, что борьба с ним будет смыслом ее жизни. Эта борьба будет более упорной и более опасной, чем битва с одним человеком или даже со многими людьми. Потому что она будет борьбой с системой, которая включает в себя все, что ненавидела Клара.

Но как вольется усилие скромной гувернантки в могучий поток, которому предназначено смести старый мир, — этого она не знала.