Глава одиннадцатая МАНЯЩИЙ ПОКОЙ БЕЗДНЫ

Смолин выскочил на палубу, чтобы, как обычно, сделать зарядку, и замер от удивления: океан сиял. Его словно выутюжили, ни одной морщинки, лучи утреннего солнца косо ложились на водную поверхность, плавились на ней, превращаясь в золотые плесы, величественно разливавшиеся все шире и шире с востока на запад. Легкий копотный дымок, струившийся из трубы «Онеги», стойким столбиком поднимался в небесную высь, на мгновение пачкал ее сажей и тут же растворялся в синеве. Даже не верилось, что последние два дня, истраченные на возвращение в Танжер, заставили «Онегу» продираться сквозь злой шторм, как сквозь колючую чащобу.

Один за другим появлялись на палубе люди, щурились на солнце, жадно вдыхали пряный воздух, ответно улыбались океану. Хороша погодка! Значит, будет работа.

Появился Золотцев, постоял у борта, удовлетворенно потирая руки.

— Ладненько! А где наш очаровательный синоптик? Подать сюда Тяпкина-Ляпкина!

— Я здесь! — отозвалась Алина Азан откуда-то сверху, от борта метеопалубы. — Вот он, Тяпкин-Ляпкин.

— Ну и что вы скажете, голубушка? — В лучах солнца очки Золотцева сверкнули с шутливой грозностью. — Обманули нас гаданием на своих картах! Что нам с вами делать?

— А вы мне другие карты дайте, уважаемый шеф! — Алина подстраивалась под игривый тон Золотцева. — Качественные! Тогда и гадания будут надежнее. А сейчас действительно тяп да ляп.

— А кто это «вы»?

— Вы — большая наука, светлые ученые головы двух великих держав. Давно бы вам взяться за это дело по-настоящему.

— Возьмемся, возьмемся, возьмемся! — повторял, значительно кивая головой, Золотцев. — Уверяю вас, голубушка Алина Яновна. Для этого и следуем в океан.

— …Внимание! Вышли на полигон, — сообщили динамики. — Палубной команде приготовиться к постановке буя!

У капитана опять случился приступ, он не выходил из каюты, судном командовал Кулагин. Командовал красиво, уверенно, и Смолин любовался его молодой, статной, энергичной фигурой, маячившей то в ходовой рубке, то на крыле мостика, то на палубе во время забортных работ. Каждый раз, когда подходили к порту, Кулагин вместо форменной куртки облачался в морской пиджак, надевал фуражку с крабом, и тогда все бросали на него восхищенные взгляды.

Палубная команда «Онеги» недавно обновилась, прежние опытные ушли в торговый флот, там работа хотя и напряженная, зато кошт погуще, чем на научном. Новички многого еще не умели, а ставить в открытом море буй, в котором чуть ли не полтонны, дело непростое. Хотя вроде бы и штиль, а все же океан дышит волной, и надо, чтобы при спуске буй не грохнулся о борт, сам не поломался, борт не поцарапал, надо, чтобы якорь буя хорошо лег на грунт, иначе течение унесет этот столь важный для полигона ориентир.

— Эй вы, ковбои! Осторожнее! — надрываясь до хрипоты, кричал Кулагин с крыла мостика матросам, работающим на баке. — Петлю заносите на головку! Петлю заносите, говорю! Слышите? Дайте чуток вира! Вира, говорю! Чтоб вас!

За постановкой буя наблюдали многие, а канадец даже фотографировал. Когда буй оказался наконец в море и Кулагин мог передохнуть от команд, Клифф Марч поинтересовался:

— Скажите, сэр, почему вам приходится с мостика кричать и расходовать свой голос? Разве у вас нет мегафона?

— Есть мегафон! — хмуро буркнул Кулагин.

— Почему же вы им не пользуетесь?

Кулагин отвернулся, со зверским выражением лица беззвучно пошевелил губами — ругнулся «на всю катушку». В следующее мгновение, снова взглянув на американца, любезно осклабился и пояснил:

— Видите ли, сэр, в мегафоне сели батарейки…

— Так их ничего не стоит заменить.

— Видите ли, сэр…

Когда Клифф, наконец отвязавшись от старпома, куда-то ушел, Кулагин позволил себе расхохотаться.

— Вашего носатого Буратино из Бостона прикажу смайнать за борт, — пообещал он Смолину. — Всюду сует нос. Спасу нет от его вопросов. Ну как, как я скажу этому дошлому америкашке, что матюгальник у нас не работает только потому, что в порту на базе нет батареек, обыкновенных круглых батареек, ценой в двугривенный каждая. Мегафонов навалом, а батарейки никак не завезут.

За предстоящие три дня пребывания на полигоне Золотцев намеревался извлечь из него максимум, получить все данные, которые только возможно, — геоморфологические, гидрологические, магнитные, ну и конечно, геологические. «Поиск» пойдет на дно не раз, надо посмотреть, что там, на дне, разумеется, образцы взять, чтобы иметь хотя бы общее представление об этой горушке.

Он вызвал к себе в каюту Смолина, чтобы посоветоваться.

— Разве у вас нет никакого предварительного представления об Элвине? — поинтересовался Смолин.

— Весьма незначительное.

— Но ведь гора находится в океане недалеко от западных берегов Европы. Может быть, ее давно уже изучили те, к кому она поближе, и не стоит заново изобретать велосипед? Не проще ли запросить зарубежных коллег, что они знают об Элвине? Они ответят: знаем то, знаем другое, а вот это не знаем. Значит, нам именно «это» и нужно изучать.

Положив руки на живот, Золотцев шутливо покачался с боку на бок, как китайский болванчик.

— Какой же вы правильный, голубчик! Что значит теоретик, в кабинетике в Москве посиживает! А в море — дело другое. В море, голубчик, порядки иные. Зарубежные коллеги! Ха-ха! Даже если что и имеют, далеко не всегда готовы поделиться. Да, конечно, мировая наука — наша общая сокровищница. Но кое-что не так уж торопятся отдать в общую сокровищницу, попридерживают для себя.

Уже без улыбки он бросил строгий взгляд на Смолина:

— Знаете, что такое гора Элвин? Не просто подводный пик! Это глубина чуть больше ста метров. Чуть больше ста! Здесь в действие вступают уже другие силы, те самые, у которых на плечах погоны. Сотая глубина в Мировом океане — превосходное ложе для атомных подводных лодок! Разумеете? То-то! А вы — «поделятся»! Да разве американцы пойдут на такое! Скорее удавятся, чем покажут нам горсточку ила, добытую на вершине Элвина, если они ее там и добыли. Впрочем, не исключено и то, что на Элвине вообще наука всерьез еще не работала, — продолжал Золотцев. — Неисследованных подводных гор в Мировом океане полным-полно.

Он задумчиво провел рукой по синему полю расстеленной на столе карты.

— Однако, как говорят англичане, вернемся к нашим баранам. За время, отпущенное на полигон, «Поиск» может опуститься на дно не больше восьми раз. Составлен список тех, кто назначен на спуск. Желающих, конечно, полно, ведь за это деньжата подкидывают, и хорошие, так сказать, «плата за страх». Но пойдут только восемь, те, кто имеет непосредственное отношение к исследованиям.

Золотцев заглянул в лежащий перед ним список:

— Естественно, геолог Мамедов, его заместитель Осин, понятно, Ясневич, — хитро улыбнулся, — как крупнейший специалист по Атлантиде. Я бы, конечно, хотел. Как начальник экспедиции! Крепышин нужен, он геоморфолог, там, на дне, его хлеб! Ну, значит, Чуваев…

— А этот-то зачем? Он же физик.

— Просится! Как откажешь? Ну а из вашего геофизического племени, разумеется, вы, какой тут разговор! Если, конечно, имеете желание и, так сказать… — Золотцев помедлил, — не страшитесь.

— А Чайкина не включили?

— Надо бы, конечно. Он геолог и геофизик. Ему как раз полезно. — Золотцев в бессилии развел руками. — Но у нас всего восемь погружений. К тому же есть еще и американцы. Я как раз с вами и хотел посоветоваться. Как быть с ними? Приглашать или нет? Тоже проблема! Вдруг обидятся! Или еще что подумают…

— Но их наука к подводным горам отношения не имеет. Так же как и занятия Чуваева.

— Верно, верно! — охотно согласился Золотцев. — Однако тут, голубчик Константин Юрьевич, дипломатия. Все надо учитывать. Все!

«А ведь Золотцев в самом деле похож на дипломата. Повернись судьба иначе — был бы послом. Вполне подходящим послом в какой-нибудь маленькой африканской стране. Послам, говорят, прежде всего требуется благоразумие», — подумал Смолин, а вслух сказал:

— Здесь, уважаемый Всеволод Аполлонович, вам сразу надо решить, чем вы хотите заниматься на Элвине: наукой или дипломатией. Для пользы дела я готов свое место уступить.

— Американцу?

— Чайкину.

Целый день «Онега» ходила галсами, ощупывая приборами вершину подводной горы, — ее ориентир, оранжевое туловище буя было то с правого борта, то с левого. Почти все отряды включились в дело — работа нашлась для большинства. Один лишь Смолин чувствовал непричастность ко всеобщей мобилизации сил. От спуска в «Поиске» отказался в пользу Чайкина, другого дела пока не было, кроме собственных расчетов. Сиди себе да марай бумагу, наверстывая упущенное. Он не вылезал из-за письменного стола целый день. В кают-компании завтракал и обедал в одиночку — Клифф где-то пропадал, должно быть, налаживал свою портативную радиостанцию, по которой им предстояло держать связь с американскими кораблями науки, идущими на встречу с «Онегой». На ужин пришел чем-то озабоченный, ткнул вилкой в непонятное ему блюдо под названием «плов», сунул кусок баранины в густые заросли, где прятался его рот, медленно, без аппетита пожевал. Поднял на Смолина рассеянный взгляд.

— Ты чем-нибудь расстроен, Клифф?

Клифф дожевал кусок и спокойно — даже перемены в настроении не мешали американцу говорить сугубо деловым тоном, употребляя наименьшее количество слов, — ответил:

— Некоторым образом.

— У тебя на «Онеге» возникли какие-то проблемы? — Смолин подумал, что американец огорчен тем, что его не включили в список на погружение в «Поиске».

— Проблемы возникли. Но не на «Онеге».

По его тону было ясно, что в подробности вдаваться не намерен. Может быть, что-то узнал во время своей первой связи с «Маринером», головным судном отряда, который уже вышел из Норфолка для встречи с «Онегой». И что он там узнал?..