52

Конечно, Джек не понял ни слова из того, что сказал человек, державший в эту минуту нож у его горла, однако не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять — это уж точно не пожелание доброй ночи.

Непонятно, как здесь оказался дикарь, но, по всей видимости, он мирно спал в каком-нибудь укромном уголке, а теперь, когда швартовы были перерезаны, движение судна его разбудило.

«Нельзя выпускать штурвал, — подумал Джек. — Стоит оторвать от него руки, как «Короля буров» снесёт течением, и в конце концов он угодит на мель».

— Мне жаль, друг мой, — прошептал галисиец, не слишком надеясь, что тот его поймёт, — но я не могу выпустить штурвал.

— На да мбеле, мзунгу! — настойчиво повторил тот. — На масува!

Острый клинок скользнул по его шее, и Джек почувствовал, как по ней потекла струйка крови.

— Да ладно, ладно, — поспешил он ответить, поднимая руки в знак капитуляции. — Без паники.

— На адеве мбе, мзунгу! — повторил тот с той же настойчивостью, но все же слегка отодвинул острое лезвие.

Но тут коварное течение принялось раскачивать пароход.

С поднятыми руками Джек повернулся навстречу человеку с ножом, но тут «Короля буров» жестоко тряхнуло — должно быть, он наткнулся на подводный камень.

С треском ломающегося дерева пароход встал на дыбы, словно желая сбросить двух безбилетных пассажиров. Потеряв равновесие, оба рухнули на пол крошечной рубки.

Придя в себя после падения, Джек обнаружил, что лежит на полу тёмной рубки в обнимку с каннибалом. Белый пепел, покрывавший кожу дикаря, позволял различить во мраке его силуэт, однако нож, который тот сжимал в руке, по-прежнему оставался невидимым.

Не колеблясь ни секунды, галисиец повернулся в темноте, стараясь нащупать руку, сжимавшую оружие. Ему удалось обездвижить противника самым простым способом: навалившись на него сверху и придавив своим почти стодвадцатикилограммовым весом. Но, хоть ему и удалось схватить противника за руки, держа их мёртвой хваткой, тот сопротивлялся изо всех сил, стараясь сбросить его с себя.

Несколько минут тишину оглашали лишь пыхтение и злобное рычание. Теперь им было не до угроз и бравады: каждый стремился лишь выжить.

Наконец, Джеку удалось оседлать врага, вывернув его правую руку, и теперь он пытался проделать то же с левой.

— Не дёргайся, сукин сын! — пропыхтел галисиец.

Дикарь яростно извивался под ним, изо всех сил стараясь высвободить руку из железной хватки Джека.

Джек знал, что, если в этой руке тот держит нож, лезвие не замедлит вонзиться в его тело.

Краем глаза Джек заметил, как правая рука противника тянется к нему и, понимая, что не может ничего сделать, приготовился к неизбежному удару ножа.

Скрываясь в зарослях, Райли услышал первые тревожные крики и в тот же миг увидел, как несколько хижин на дальнем конце деревни занялись огнём.

«Молодец, коммандер! — подумал он. — Хоть на что-то оказался годен».

Долго ждать не пришлось: оба часовых тоже заметили, что в деревне что-то происходит, а взметнувшееся в небо яростное пламя — вряд ли часть ритуала у большого костра.

Алекс слышал, как туземцы совещаются между собой — сначала недоуменно, а затем со все нарастающей тревогой — вероятно, решая, что им теперь делать. По тону голосов Алекс догадывался, что они разрываются между стремлением мчаться в деревню, чтобы помочь тушить пожар, и необходимостью оставаться на посту, словно два сторожевых пса, выполняя, очевидно, приказ Кляйна.

Наконец, после жарких споров, они решили принять соломоново решение: один бежит в деревню, а другой остаётся стоять на страже перед дверью.

Алекс провожал взглядом туземца, пока тот не скрылся в ночи. Один, конечно, лучше, чем двое, с досадой подумал он, но остаётся другая проблема. Выходить безоружным против воина с копьём — дело безнадёжное, к тому же тот может закричать и поднять тревогу, и сюда тут же сбежится полдеревни.

— Ну и какого черта мне теперь делать? — шёпотом спросил он у самого себя.

Он уставился на свои пустые руки, все ещё измазанные глиной, словно надеясь, что в них каким-то волшебным образом появится его «кольт». Вряд ли потребуется много времени, чтобы потушить огонь, и рано или поздно кто-нибудь из них догадается, что это всего лишь отвлекающий манёвр. В любом случае, времени в обрез, и от каждой потерянной секунды может зависеть успех всего дела.

Внезапно он расслышал тревожное шипение чуть слева от себя, среди опавшей листвы.

Он уставился в том направлении, но, конечно, в такой темноте мало что можно было разглядеть. Даже если бы там стояла горилла, одетая в мундир гостиничного швейцара с серебряными пуговицами, и держала в руках блюдо для визитных карточек, он бы её не увидел.

Он застыл, затаив дыхание и прислушиваясь. Больше он ничего не услышал, зато почувствовал, как что-то проползло рядом, коснувшись его левого ботинка.

Змея, привлечённая, видимо, теплом человеческого тела, не нашла ничего лучшего, чем обвиться вокруг правой ноги Алекса, и теперь, грозно шипя, поднималась все выше вокруг его икры.

Если и существовали на свете твари, при одной мысли о которых волосы Райли вставали дыбом, то это змеи. А вероятность того, что встреченная в джунглях змея окажется ядовитой, была почти стопроцентной.

Капитан «Пингаррона» стиснул зубы, едва не теряя сознание от близости столь жуткой твари и отчаянно молясь, чтобы она поскорее оставила его в покое и убралась прочь.

Так или иначе, змея свернулась возле его правой ноги и теперь поднималась все выше, обвиваясь вокруг икры и угрожающе шипя.

Райли понимал: как бы он ни поступил — дело проиграно. Он оказался в ловушке, как если бы вдруг наступил на мину.

Если он двинется с места, и змея его укусит, можно считать, что он уже мёртв.

Если же не двинется с места — можно считать, что Кармен уже мертва.

Александр М. Райли сердито посмотрел на небо.

— Ну, спасибо! — проворчал он. — Гнида ты поднебесная!

Левый бок Джека обожгло болью, когда туда вонзился клинок.

В последний момент ему удалось уклониться вправо, уворачиваясь от кинжала, чтобы тот не проник глубже; но все же он почувствовал, как лезвие скользнуло по рёбрам, а из горла вырвался отчаянный крик боли.

И тут, скорее из-за внезапно накатившей ярости, чем под влиянием разума, галисиец, согнув колено, с анатомической точностью ударил им прямо в дикарю в пах, отчего тот лишь мучительно захрипел: очевидно, боль оказалась слишком невыносимой, чтобы тот закричал.

Лишь кипящий в жилах адреналин не давал Джеку сойти с ума от боли и сохранить достаточно ясную голову, чтобы понимать: новый удар станет его концом. Пользуясь минутным замешательством туземца, он схватил его руку с ножом и, крепко держа за запястье и локоть, с силой ударил об пол.

Тем временем мангбету, оправившись от удара коленом в пах, изо всех сил треснул Джека другой рукой, извиваясь всем телом и отчаянно стараясь сбросить его с себя, словно бык на родео.

Старший помощник «Пингаррона» едва держался под градом ударов, одержимый лишь одной мыслью: любой ценой отобрать нож. Снова и снова Джек молотил рукой туземца о пол, пока наконец не почувствовал, как пальцы врага разжались, и оружие упало на пол с глухим стуком металла о дерево.

Дикарь вновь извернулся под телом Джека, стараясь дотянуться до ножа; галисийцу оказалось достаточно этой секунды, чтобы схватить его за горло и, навалившись всей тяжестью, изо всех сил сжать трахею.

Туземец забился, как безумный, судорожно хватая его за руки, вслепую молотя кулаками и все ещё пытаясь нащупать правой рукой рукоять ножа; однако ничто не могло ослабить силы железных рук, все крепче сжимавших его горло. Вскоре начал задыхаться, и мир вокруг него провалился в черноту.

Почувствовав, что дикарь слабеет, Джек, не обращая внимания на удары, пинки и попытки дотянуться до ножа, все крепче сжимал пальцы вокруг его горла, навалившись всем телом, пока не услышал, как хрустнули шейные позвонки. Тогда дикарь, перестав бороться, дёрнулся в последний раз, испустив мучительный предсмертный хрип.

Но Джек ещё долго не разжимал хватки, пока не убедился, что тот никогда больше не встанет.

Лишь тогда, вконец измученный и запыхавшийся, он без сил рухнул рядом с человеком, которого только что убил, задыхаясь, как вытащенная из воды рыба. Лёгкие у него горели, словно он вдохнул раскалённой лавы.

На миг ему подумалось, как же в жизни все отличается от того, что он видел в кино: смертельные схватки никогда не сопровождаются остроумными репликами, оскорблениями или бравадой. Настоящие поединки всегда бывают вот такими: мрачными, сосредоточенными и безмолвными. У противников попросту нет сил и времени, чтобы тратить их на всякие глупости. Когда речь идёт о жизни и смерти, когда вопрос поставлен чётко и ясно, малейшего промедления, единого слова, единого вздоха может оказаться достаточно, чтобы одно обернулось другим.

Боль в боку вновь опалила огнём. Рефлекторно Джек схватился за бок, нащупав рану длиной в два или три сантиметра, через которую струёй вытекала густая горячая кровь, растекаясь маленькой лужицей.

Стиснув зубы, Джек зажал рану ладонью, стараясь остановить кровь, но тут же понял, что, если не принять срочных мер, в скором времени он лишится последних сил и потеряет сознание, чтобы уже никогда не очнуться. Он попросту умрёт от потери крови в тёмной рубке, в компании одного лишь дикаря, которого только что задушил собственными руками.

Чувствуя, как все тело охватывает слабость, а глаза неумолимо слипаются, он нашёл в себе силы лишь прошептать:

— Что за паскудный день…