Робко посмотрела на Синдзиро. Он смотрелся нелепо в этом большом выцветшем спортивном костюме. Но, одновременно, меня не покидало ощущение, что молодой мужчина сильный. И вроде бы он меня просто дразнил, но зла мне не хотел.

Продавец сладостей вдруг посмотрел на меня, прищурившись.

Будто испытующе. Будто… все-таки, был не слишком честен со мной и меня испытывал?.. Но я уже сколько-то знала его, а быть с кем-то хоть немного знакомым мне было как-то спокойнее, чем брести по ночным улицам в одиночку домой. Да и… дома меня тоже ждет темнота. Дом ждет меня пустой. Точнее, в моем доме больше никто не ждет меня. Я уже не верю, что однажды зайду туда — и там будет ждать меня теплая красивая еда и нежные объятия мамы. По крайней мере, не сейчас. Может, все же… когда-то… но вряд ли сейчас. Похоже, она серьезно ушла. Если не насовсем.

— Пойдем, — улыбнулась ему и побежала догонять.

Мы прошли три улицы, как где-то вдалеке прозвучал выстрел. И где-то загудела сигнализация чьей-то машины. Я испуганно шарахнулась к Синдзиро, он меня за плечи приобнял и прижал к своей ноге. И утянул в противоположную сторону от выстрела.

Больше выстрелов не было. Хотя где-то гудела полицейская машина. И вдалеке шел звон, предупреждающий о закрытии шлагбаума перед проезжающим поездом.

И, как ни странно, спустя час или два — время как будто расплывалось, расползалось в темноте, перемешанной со светлыми фонарными пятнами искусственного света — мы у какого-то бара на газоне увидели трех лежащих мужчин. От них разило алкоголем. Мой спутник почему-то подошел к среднему, присел. И я невольно последовала за ним.

Синдзиро выудил из кармана зажигалку, чиркнул ею — и я в огоньке разглядела сонное лицо отца. Мы нашли его. Надо же, каким-то чудом нашли его в городе! Вот только… он, так беспомощно развалившийся на траве и не нужный никому, его сумка, валяющаяся поодаль, потерянная и забытая им… словно и он жизнью… словно выброшенный в траве из маминого сердца… Это было очень печальное зрелище.

— Я боюсь, в ближайшие часа два-три мы его не разбудим, — серьезно заметил Синдзиро, вставая.

Я сбегала за сумкой отца и осторожно подложила ее ему под голову. Чтобы не украли. Или его уже успели обокрасть как и его невольных соседей?

— Давай я тебя домой провожу — и пойду по делам? — предложил мой друг.

Чуть помолчав, серьезно качнула головой:

— Ты иди, если очень срочно надо. А я… Я, пожалуй, рядом подожду, пока он проснется.

— Там был чей-то выстрел, — нахмурился мой спутник.

— Но так папа проснется — и увидит, что у него есть, кому его ждать. Может, ему так станет легче?

— Глупая, — поморщился Синдзиро, — Когда кто-то дерется — страдают невинные. Тебя не пощадят, если подвернешься под горячую руку.

Испуганно отступила к газону.

— А вдруг и папа?..

— О себе подумай! — рявкнул друг.

— Но папа… вдруг папа?.. У меня никого больше не осталось!

Мой спутник думал долго. И едва слышно, в другой части города совсем, еще дальше, прозвучало два выстрела. И снова вой полицейских машин.

— Когда большой зверь идет — мелочь прячется, — проворчал Синдзиро.

— Но папа… мой папа… — отчаянно оглянулась на того.

А тот крепко спал. Пьяный. Несчастный. Такой беспомощный. Как я могу уйти, оставив его тут лежать одного? Он и защититься-то толком не может!

Молодой мужчина шагнул ко мне. Рот зажал, рванул на себя. И, как я ни упиралась, затащил меня во мрак между кустами. Шепнул:

— Сиди и не рыпайся.

— Но папа…

— Ты его защитить не сможешь.

— Но…

— Разве что неожиданно выскочив из темноты, сможешь обрести небольшое преимущество над врагом, — он меня по лбу согнутым пальцем треснул, очень больно.

Но он прав был. Так что я послушно притихла между кустов возле Синдзиро. Он, кстати, едва уловимо пах запахом сосновой хвои. Будто духами. Хотя и странно, что не какими-то покупными.

Тот вроде и с места не сдвинулся. Но как-то нащупал камень. Положил мне на колени. Шепнул мне в ухо, едва слышно:

— Запомни, лисенок, у тебя есть только два оружия и сомнительных, если честно — это выскочить из-за засады неожиданно для врага и камень, чтобы нанести удар. Если попадешь. Я, кстати, не уверен, что ты умеешь стрелять. Так что камень лучше прибереги в руке, чтобы отмахнуться им, если что. Так у тебя может быть несколько ударов в запасе.

В общем-то, он прав был.

— И запомни: ты можешь выскочить, только если они решат навредить твоему отцу. Все остальное, все разборки этих бандитов и полиции, нас не касаются. Поняла?

— А если… они убивать кого-то будут?

— А мы не причем, — зашуршал его костюм. Может, он и себе нащупал камень.

— Но…

Мужчина рванул меня к себе, зажимая рот рукой. И царапнул мне щеку ногтями. Странно, вроде бы они у него ровно были обрезаны?..

Так час или два, а может, поболее, мы просидели в засаде. Если где-то и шли разборки якудза с полицией, то явно не в нашем районе. И хорошо. Пусть они дерутся подальше от папы!

Еще был февраль. Вдобавок мы сидели на влажной траве. Так что вскоре я начала мерзнуть. Но доблестно терпела, пока мои зубы не начали клацать от холода.

Синдзиро снял с себя куртку и неожиданно закутал меня в нее. Чуть погодя подхватил меня и посадил себе на колени. Так постепенно моя юбка прогрелась от тепла его тела и штанов — и подсохла. Еще было темно. И пьяные мужчины все еще безмятежно спали через дорогу от закрытого бара.

И если не считать чьих-то перестрелок… и что мне было жаль, очень жаль, моего папу… и даже при том, что было очень грустно жить без мамы, исчезнувшей неизвестно куда…

Сидеть на коленях Синдзиро, будучи заботливо завернутой в его куртку, было даже уютно. Я постепенно отогрелась. И сердце застучало спокойнее. Тепло было. И хорошо.

Кажется, так бы можно было сидеть вечность, слушая, как спокойно, размеренно бьется сердце моего друга — его как будто опасность вообще не тревожила с самого начала. Как будто он бы спокойно ушел и сам или не боялся бы тех якудз и полиции. Или кто там еще дерется? Вряд ли наступила война — стреляли бы намного больше и чаще, люди бы испуганно кричали. А тут просто тихая зимняя ночь. Хотя и опасная.

Вдруг Синдзиро напрягся. И я настороженно притихла. Мое сердце невольно начало стучать быстро-быстро. Но его сердцебиение оставалось спокойным. Хотя он как будто выжидал чего-то. Вот, опять шумно принюхался.

Из-за угла выскочил молодой парень в темном спортивном костюме и надвинутой на глаза кепке. Одну руку он держал в кармане. В котором проступали очертания… пистолета?!

Мужчина, охранявший меня, предусмотрительно зажал мне рот, чтобы не выдала вскриком наше присутствие. Но… а как же папа?! Там мой папа!!!

Из-за забора другого дома выскочила девочка-подросток. Волосы собраны в две кички по бокам головы. Драные черные джинсы и объемная толстовка, из кармана которой торчит козырек кепки.

Он как будто не ожидал, что она выскочит из-за того угла.

А девочка совершенно спокойно подняла руку. В которой был пистолет.

Глаза парня широко расширились. Он шарахнулся назад, из искусственного света в полумрак за ним, поближе к темноте.

Девочка совершенно спокойно прищурилась, быстро прицелилась… и нажала на курок. И спокойно смотрела, как он дернулся, вскрикнув. Как рухнул между светом и тьмой. Как расползается у его живота лужа крови. Он дернулся пару раз и затих.

Мое сердце забилось ужасающе быстро. Кажется, задыхалась.

Девочка рванулась обратно за ворота.

Парень вдруг приподнялся, прицелился. В ребенка. Так же спокойно.

Прозвучал еще один выстрел — и пистолет выпал из прострелянной руки. Парень застонал, прижимая к себе кровоточащую руку. А девочка, обернувшись, совершенно спокойно выстрелила ему в голову. Он упал на спину, гулко приложившись головой об асфальт — и затих. Вокруг головы его тоже поползла лужа крови.

Я задрожала от этой жестокости. Но Синдзиро продолжал зажимать мне рот. И держал цепко, чтобы не вырвалась. Руки у него были железные, мускулистые. Странно, а вроде бы он не выглядел сильным, когда так изящно скользил в своей нежно-фиалковой рубашке между покупательниц, мило улыбаясь им и раздавая сладости и комплименты.

Из-за дерева выступил молодой мужчина. Покосился на убитого. Но девочка не стала в него целиться. Шумно выдохнула. И стала оглядываться. Хватка Синдзиро стала еще страшнее. Будто он требовал: не дергайся. Но мой папа… там был мой папа… лежал беспомощный! Он спал и мог не заметить…

— Не слишком ли жестоко? — сердито спросил парень, подходя к девочке-убийце.

— Хочешь, чтобы донесли своему папаше, что я жива? — проворчала она, — Эти двое когда-то приходили к нам. Они меня видели.

— Но… Кику… — кажется, ее знакомый, в отличие от нее, был в ужасе от случившегося, — Эти люди… мы…

Она спокойно навела на него дуло пистолета, а тонкий палец ее равнодушно лег на курок.

— Повторяю, придурок, не зови меня по имени или по прозвищу на улице.

Она… так спокойно целилась в своего?! В того, кто ее знал?!

Мое сердце будто остановилось. В голове зазвенело…

Меня привел в себя друг, укусивший вдруг за мочку уха. Больно… У, больно!

— Вообще, забудь Кику, — девочка-убийца грозно ступила в сторону своего приятеля, а тот, хотя был ее намного выше и взрослее, в плечах шире, и сам с оружием, испуганно отступил назад, — Ее больше нету. Она давно умерла. В лесу. Помнишь?

— Ладно, — тот примиряюще поднял руки вверх, даже с пистолетом, не боясь будто, что она сейчас этим воспользуется — и уже самого его пристрелит, — Тебя больше нету. Я запомнил. Завтра я буду звать тебя другим именем.

— Вот и отлично. Она мрачно прищурилась, — теперь уходим.

— Но… — начал было он, покосившись на труп.

Страшная девочка вдруг резко повернулась. К нашим кустам. Прицелилась, и выстрелила, падая и откатываясь в сторону.

Мне казалось, мое сердце остановилось от ужаса. Что пуля почему-то медленно летела к нам. Нет, выше. В голову… Синдзиро?!