Изменить стиль страницы

Мэр хрипел и елозил, безуспешно пытаясь слабыми ручонками отодрать пальцы полковника от горла.

– Ну как же можно быть таким несдержанным, полковник! – с деланной укоризной проговорил Мазур, не двигаясь, однако, с места. – Может быть, господин Стороженко уже готов чистосердечно во всем покаяться.

– А чего нас с ним цацкаться. Он, должно быть, что-то гнусное сотворил, раз этот хренов Икс вертит им как хочет.

С этими словами Стробач отпустил мэра. Стороженко принялся растирать горло ладонью, его лицо пошло красными и белыми пятнами.

Мазур встал, обошел курилку по кругу, сел рядом с мэром. Заговорил тихо и задушевно:

– У меня к вам деловое предложение, Петр Викторович. Мы не станем применять к вам никаких радикальных мер. Мы не станем копаться в вашем прошлом, доискиваясь, что же вы там такого нехорошего сотворили. Мы даже, возможно, в дальнейшем и вовсе забудем о вашем существовании. В обмен от вас потребуется всего лишь искренность в ответах на наши вопросы…

Понятно, что разводка «хороший и плохой следователь» известна даже детям в школе, но ведь работает же, что характерно, столько лет – и успешно работает…

– Что вы хотите услышать? – прохрипел Стороженко.

Мазур видел: мэр уже сломался, как будто что-то невидимое хрустнуло у него внутри, словно ветка, на которую наступили сапогом. Теперь начнет колоться, и при желании можно вытрясти из него информацию про все его грешки, была бы нужда. В общем, Мазур и не сомневался, что перед ним не стойкий партизан Бонивур.

– Ну, с детства вашего голопузого, разумеется, начинать не надо. Даже про то, сколько вы увели у нашего государства, уже находясь на ответственном и высоком посту, можете смолчать. Меня это тоже не интересует.

Мазур посмотрел мэру в глаза:

– Кто такой мистер Икс? Кто тебе позвонил год назад? Или может быть, не звонил, а сам приезжал?

– Звонил.

– Кто?

– Пасленок Павел Андреевич.

Полковник госбезопасности должен был знать, о ком идет речь, но Мазуру это имя ничего не говорило. На выручку пришел Стробач:

– Ты хочешь сказать, тварь, что тебя попросил приютить здесь отпетых террорюг не кто-нибудь, а заместитель министра?..

– Да, – еле слышно выдавил из себя Стороженко. – Но я не знал, что это террористы. – И взвизгнул: – Откуда я мог это знать?!

– Ну конечно, не мог! – Стробач снова хлопнул мэра по плечу, на этот раз несильно. – Ты, конечно, был уверен, что тут уединилась от суетного мира секта каких-нибудь воинствующих архангелов. И ждала прихода Мессии. Год ждала, не дождалась и съехала.

– Мне было все равно, кто они и зачем они сюда едут, – Стороженко говорил совершенно мертвым голосом, тупо глядя перед собой. – Пасленок меня попросил, отказать ему я не мог.

– Крепко держит? – спросил Мазур.

– Не то слово.

– Вот поэтому вы, Петр Викторович, и не дергались, когда мы к вам пришли, – Мазур поднялся с лавки, – не кричали про беспредел и произвол. Вы давно уже внутренне готовы, что за вами придут. Не по одному делу, так по другому. Не мы, так другие. Кстати, я думаю, Пасленка и его людей вы боитесь даже больше нас.

– Что теперь будет? – Мазур и Стробач стояли, а Стороженко все еще сидел.

– Там будет видно, – сказал Стробач. – А пока живи, как жил. Командуй городом и «Рассветом», девочек только смотри не обижай. Пошли. В машине накрапаешь письменные показания.

Они прошли через небольшой плац, где в свое время проходили утренние разводы и вечерние поверки, свернули за угол бывшей санчасти…

Можете говорить что угодно про мистику или чутье. А может, глаз поймал характерный блик оптики на ближайшем холме, и сами собой сработали рефлексы еще до того, как Мазур сумел что-то обдумать и осознать.

С воплем «на землю!» Мазур сшиб с ног мэра. И не увидел, – разумеется, увидеть такое невозможно – почувствовал едва уловимое колебание воздуха, какое вызывает пролетевшая поблизости пуля. Пуля эта ушла в сторону моря.

Сграбастав мэра, Мазур швырнул его, как мешок с картошкой, за угол санчасти. Прыгнул сам. Рядом упал Стробач – уже с пистолетом в руке.

Вторая пуля взметнула фонтан земли в том месте, где только что лежал Стороженко. Третьего выстрела можно было не опасаться – Мазур представлял, с какой стороны ведется стрельба, теперь их от стрелка прикрывал угол дома.

Что же там у нас? Ну да, холм с каменной россыпью, помнится, проезжали такой…

Мазур выхватил мобильный – связи не было. Ясен перец, вашу мать, здесь нет приема. Эх, если б был! Джип с охраной долетел бы до того холма в одно мгновение. А теперь стрелок уйдет. Уже, скорее всего, улепетывает во все лопатки к оставленной на обочине машине…

– Все. Думаю, война окончена, можно и выходить, – поднялся, отряхивая костюмчик, Стробач, который все понял и без объяснений. – Только на всякий пожарный предлагаю обойти стороной, под прикрытием этой хаты.

– Что вообще происходит? – бормотал Стороженко: он все еще лежал на земле, предпринимая время от времени тщетные попытки встать на ноги, но они его не слушались.

– Интересное кино получается, – Мазур, не обращая на мэра ни малейшего внимания, убрал в карман бесполезный мобильник. – Это что, они срисовали наш приход к мэру? И решили устранить немедля?

– Вряд ли. Даже если в кабинете у этого, – Стробач показал кивком на копошащегося в пыли Стороженко, – и в самом деле полно жучков, то это ж пока расшифруют, доложат, организуют снайпера… Нет, не успели бы, никак не успели бы так быстро… Где-то в другом месте утечка была.

Они переглянулись.

– Но на наше счастье, – совершенно спокойно продолжал Стробач, – мы для беседы выбрали курилку, со всех сторон прикрытую строениями и деревьями. Или это не счастье, а опыт? Сами не осознаем, что делаем, а делаем все правильно…

– Черт его знает, товарищ полковник, – Мазур носком ботинка легонько ткнул в бок мэра, который лежал на земле ни жив ни мертв, прикрыв голову руками, как под артобстрелом. – Это привет от вашего Пасленка, пан Стороженко, ежели еще не поняли. Теперь только мы сможем вас защитить. Так что писать обо всем готовьтесь со всей предельной откровенностью. Ну ладно, пошли на всякий случай в обход, хватит тут валяться…

Глава седьмая

Благословен и день забот…

Погоды стояли прекрасные, виды из окна на стольный град Киев открывались преотменнейшие, а настроение было поганым.

Хуже нет, когда что-то ускользает прямо у тебя из рук. Кажется, всего ничего осталось, только пальцы сжать – и вдруг оказывается, что сжимаешь пустоту. А объект, на который ты нацелился, исчез, испарился. Причем в данном конкретном случае исчез не в фигуральном, а в самом что ни на есть физическом смысле слова. Исчез из жизни, из бытия, из мира материального. Фотографии с места трагедии Мазур сейчас как раз перелистывал на компьютере. Не в первый раз уже. Повторно смотрел не для того, чтобы отыскать ускользнувшие детали, нет, скорее всего, никаких деталей. Листал чисто механически, как другие вертят и теребят в руках какую-нибудь фиговину…

В Киев они вернулись вчера поздним вечером, хотя отбыли с территории базы сразу после того, как вызванные по телефону неулыбчивые парни в одинаково строгих костюмах приняли в свои ласковые ручки пана мэра и стали скрупулезно шерстить базу и холмик, расположенный недалече, на предмет улик, следов и вещественных доказательств.

Мазуру со Стробачом там делать уже было нечего. О результатах поездки в провинциальный городок, возле которого на протяжении года столь уютно чувствовал себя террористический сброд, разумеется, анитеррористу Говорову и обоим олигархам, Малышевскому и «реваншисту» Ивану Сергеевичу, тоже доложено было незамедлительно, хотя и эзоповым языком, – едва они оказались в зоне приема мобильной связи.

Более развернутый доклад Малышевскому и Больному решено было оставить до возвращения в Киев, равно как и обсуждение дальнейших действий. Тут уж на свой страх и риск Мазуру со Стробачом действовать было решительно невозможно, потому как чеченский след резко повернул в сторону и неожиданно потянулся аж к правительству Украины. Таким образом, в игру вступали фигуры заметные и, более того, фигуры политические, что означало, помимо усиленной охраны означенных фигур, еще и возможный, выражаясь газетным языком, широкий общественный резонанс. Это тебе не какой-нибудь занюханный провинциальный чиновник, могущественный только на своем, строго очерченном пятачке.