Спасибо Деве Летописеце, что Рошель оказалась храбрее его.

– Мне так жаль, – сказала она, шмыгая носом.

Он достал платок из кармана. – Держи.

– Какой бардак. – Взяв ткань, Рошель промокнула глаза. – Я… из всего делаю хаос.

Она расплакалась, и Бун хотел бы дружески обнять ее и успокоить. Но он ни разу к ней не прикасался и сейчас не лучшее время начинать.

– Мы можем отказаться от этого.

– Но я хочу. Правда, хочу. – Она прижала платок к носу и посмотрела на него. – Ты замечательный. Ты воплощаешь все, что я всегда хотела, но я просто… О, Боже. Не стоило этого говорить.

Бун улыбнулся.

– Приму это за комплимент.

– Я говорю от души. Я бы хотела полюбить тебя.

– Я знаю.

Она внезапно замотала головой, волосы взметнулись волнами.

– Нет, нет, нам придется согласиться. Не знаю, зачем сюда пришла. Бун, из этого не выбраться. Брак по договоренности не расторгнешь.

– Черта с два. Скажи всем, что сочла меня недостойным. Это твое право. Так ты… так мы… закроем этот вопрос.

– Но это несправедливо по отношению к тебе. – В ее глазах заблестели слезы. – Тебя осудят и…

– Я справлюсь с этим.

– Как?

Бун не знал. Но был уверен, что лучше убедить Глимеру, что он – невыгодная партия для женщины высшего класса, чем ввязаться в этот брак. Дело не в том, что ему не нравилась Рошель, и он не считал ее привлекательной. Она была умной и веселой, отличалась классической красотой. Со временем между ними могли возникнуть чувствами, но они были чужими друг к другу.

И, сидя наедине с ней, Бун смог ответить на вопрос, который задал себе в первую ночь: единственная причина, по которой он согласился на это – мысль, что он справится лучше, чем его отец. На самом деле, он вознамерился преуспеть там, где его отец потерпел крах, соблюсти ожидания Глимеры, но прожить при этом настоящую жизнь.

Но победа в этой гонке даст ему пустую награду… в виде брака с женщиной, которую он не любит… только чтобы доказать что–то мужчине, который, без сомнения, и не заметит ничего, выбивающегося из его «нормальности».

– Все будет хорошо, – повторил он.

Рошель сделала глубокий вдох.

– Не хочу, чтобы ты решил, что я поторопилась с решением, позвонив тебе. Что была импульсивна.

Импульсивна? Ну да, речь же о том, чтобы подписаться на брак длиною в семь столетий с вероятностью зачатия ребенка и возможной смерти, когда они провели всего два чаепития под строгим надзором, обязательный родительский ужин и коктейльную вечеринку, на которой объявили о предстоящем браке. В общей сложности он провел пять часов в компании Рошель и, до этого мгновения, в присутствии посторонних.

– Бун, я хочу объясниться. Я люблю… кое–кого.

Он улыбнулся, гадая, каково это испытывать подобное чувство.

– Я очень рад за тебя. Любовь – это дар божий.

Рошель отвела взгляд, выражение лица стало собранным.

– Спасибо.

Бун хотел спросить о ее мужчине. Но, с другой стороны, несмотря на помолвку, фактически они являлись абсолютно чужими друг другу, поэтому спрашивать о таком – бред сивой кобылы.

Она считала, что сложно разорвать помолвку? Попробуй расторгнуть заключенный брак.

– Просто скажи им, что я недостоин, – настаивал он. – И сможешь выйти замуж за другого.

Когда Рошель снова посмотрела на него, он обратил внимание, что ее голубые глаза были такого же оттенка, что и его. И это вызывало раздражение. С ней все в порядке, просто… хватит с него родовитости. Не считая его темных волос, у них был настолько схожий цветотип, как у брата с сестрой, и это было жутко.

Рошель расправила его платок на своих коленях, скользя пальцем по инициалам, вышитым в центре квадрата.

– Значит ты… ты тоже этого не хочешь?

– Думаю, было бы легче, будь мы знакомы… – хорошо знакомы – … и сами выбрали это. В Глимере браки заключаются по иному принципу, но почему так? Мои отец и мамэн никогда не были счастливы вместе, а их брак тоже был заключен по договоренности. После ее смерти отец повторил все сначала, с тем же успехом. Какая–то часть меня хотела показать ему, как все должно быть, но, честно говоря… особенно учитывая тот факт, что ты влюблена в другого? Наши шансы на «долго и счастливо» преступно малы, да и зачем вообще начинать?

– Я не могу навлечь на тебя такой позор. Это не честно.

– Не обманывай себя. Если выбрать иное оправдание, социальные последствия для тебя будут откровенно жестокими. Мужчине, которого ты любишь, не разрешать жениться на тебе. До конца твоей жизни тебя будут считать испорченной, непригодной для достойного хеллрена. Вдобавок к этому, твой род будет опозорен, и вина ляжет на тебя. Хочешь сказать, что с удовольствием предпочтешь такой результат?

Рошель вздрогнула.

– Ты тоже подвергнешься определенному остракизму.

– Который не сравнится с тем, как Глимера поступит с тобой. Уж лучше меня пообсуждают на вечеринках в течение года и лет десять будут косо посматривать в мою сторону, чем ты разрушишь две жизни – свою и любимого мужчины.

Рошель покачала головой.

– Ты берешь удар на себя. Почему ты делаешь это ради другого?

– Не знаю. Наверное… любовь стоит жертв. Даже чужая.

– Ты – достойный мужчина, – прошептала она. – И такой отважный.

Так ли это? Может, по меркам Глимеры, но реалист в нем знал, что истинная храбрость не в том, чтобы смело держать удары надменных взглядов и неодобрительных комментариев. После набегов, после того, как лессеры убили столько невинных в их домах, разве можно было сказать, что общественные нормы стоял во главе угла? Что срыв этих догм гарантировал тебе вампирский эквивалент «Пурпурного сердца»[7]?

Рошель всматривалась в его лицо, словно оценивала его способность выдержать общественное давление.

– Тебя на самом деле не волнуют их мнение, да?

Бун пожал плечами.

– Никогда не был поклонником бомонда. В Колдвелле есть аристократы, которые даже не в курсе, что у Элтэмера есть сын, и я этому в принципе рад. Отец попадет под удар, но, будь уверена, после того, как он всю жизнь отвергал меня, я не озабочусь его проблемами. И прошу, не чувствуй себя виноватой. Так будет лучше для нас обоих.

Рошель промокнула слезы.

– Я хочу быть похожей на тебя. Я – трусиха.

– Шутишь, что ли? Это ты самая храбрая. И не делай из меня героя. – Он горько улыбнулся. – За мной достаточно грехов. Спроси у отца. Он даст тебе список длиной с подъездную дорожку к твоему дому.

Она снова замолчала, а при виде печали в ее взгляде Буну снова захотелось обнять Рошель. Но Марквист пристально наблюдал за ними… и, что более важно, не ему успокаивать Рошель.

Отменить договоренность – более чем верный…

– Нет, – сказала она уверенным тоном. – Я возьму ответственность на себя. Я не позволю тебе…

– Рошель. Не знаю, кто твой мужчина, но он из нашего слоя? Ты не можешь разорвать помолвку. Если откажешься заключить брак, его семья никогда не примет ваш союз. Тебе это известно. Ты будешь опозорена и не отмоешься до конца своей жизни. Позволь взять удар на себя.

– Я до сих пор не понимаю, зачем ты это делаешь для меня.

– Если бы я любил кого–то, то хотел бы быть с ней. Но я не влюблен. – Он нахмурился, вспоминая всех женщин, повстречавшихся ему на пути. Все принадлежали аристократии. – И, честно говоря, не представляю, что способен полюбить по–настоящему, поэтому хочу помочь вам двоим.

Рошель снова промокнула лицо его платком.

– Как бы я хотела полюбить тебя. Правда. Ты – достойный мужчина. Но нет, я не могу позволить тебе…

Тяжелые двойные двери распахнулись под силой рук Марквиста.

Отец Буна, Элтэмэр, вошел в гостиную, стуча перфорированными туфлями по мраморному полу до ковра, который и приглушил шум. Черные волосы были зачесаны назад, открывая лицо с идеальными чертами, бледные глаза в гневе отливали сталью. Мимолетно Бун отметил, что отцовский костюм был пошит из той же шерсти, что и его. Синевато–серый цвет был испещрен серо–лиловыми и бледно–серыми прожилками, настолько тонкими, что заметить их можно было, только уткнувшись носом в лацканы пиджака.

Но фасон пиджака и брюк различался. Бун пошел в породу мамэн, отличался широкими плечами, сильными руками и длинными, мускулистыми ногами. Он всегда знал, что отец не одобрял его телосложение, и даже помнил тихий комментарий, когда отец после превращения Буна выдохнул себе под нос, что телом Бун напоминал фермера. Словно это какой–то телесный изъян.

Или причина сомневаться в верности своей шеллан.

Буна всегда волновал этот вопрос.

– Что ты творишь? – требовательно спросил Элтэмэр.

Жесткий взгляд впился в Буна, и не удивительно, что отец проигнорировал Рошель. Для него женщины были всего лишь фоном, красивой картинкой на заднем плане, аксессуаром, а не активным участником чьей–то жизни.

Бун поднялся на ноги.

– Рошель пришла сообщить мне, что не считает меня достойным мужчиной для брака. Она отвергла меня, но, имея честь, захотела сообщить это с глазу на глаз. Она уже уходит.

Он чувствовал на себе шокированный взгляд Рошель, но был готов погасить с ее стороны все попытки отрицать его слова. Тем временем Марквист, стоявший за спиной Элтэмэра, пристально наблюдал за происходящим, как живая видеокамера, ничего не упуская из виду.

– Ты не опозоришь меня подобным образом, – прошипел Элтэмэр. – Я не допущу этого.

Словно чуял, что дело в другом.

Гнев, поселившийся в груди Буна, пустил корни.

– Не тебе решать.

– Ты – мой сын. Решать именно мне.

– Чушь собачья. – Когда отец побледнел, услышав бранное слово, голос Буна стал громче и жестче. – Я устал угождать тебе. Кстати, никогда не был хорош в этом… по крайней мере, по твоему мнению, и сейчас самое время постоять за себя.

На задворках его сознания подсчет отцовского отторжения и снисходительного отношения словно превратился в сбрендивший электросчетчик, чьи показатели зашкаливали: телосложение Буна, его тяга к книгам, а не обществу. Игнорирование смерти его мамэн. Мачеха Буна, ворвавшаяся в дом подобно сквозняку. Постоянное несоответствие всевозможным стандартам.