У Сабинина на этот счет было свое мнение. Он мог бы сейчас напомнить, что фении, ирландские террористы, который уж год как стреляют и закладывают бомбы, но эти их занятия ни в коей степени не подвигли британцев начать дипломатический диалог либо предоставить наконец Ирландии независимость. Фениев попросту ловят по всей империи, сажают в тюрьму, отправляют на каторгу, вешают…

Он промолчал, конечно, – такие мысли в обществе Амазонки следовало держать при себе. Из гжечности, господа, из самой обычной гжеч-ности…

– По-моему, вам в этой истории больше всех жалко лошадь, – сказала Амазонка. – Этого самого Кандагара…

– Угадали, фрейлейн Гесслер, – кивнул Сабинин. – Я как-никак долго был кавалеристом…

– А если бы вам пришлось не стрелять в того жандарма, а бросать бомбу? – прищурилась она. – Когда он был бы верхом?

– Тогда… Ну что ж, тогда пришлось бы как-то себя пересиливать, я думаю…

– Отрадно слышать… Хотя на вашем мужественном лице все же отразилось некое борение чувств… – произнесла она и рассмеялась, показав белоснежные ровные зубки. – Не дуйтесь, Николай, право. Я – крайне злоязыкая особа, наши ко мне давно уже притерпелись, а вот на свежего человека могу и произвести черт-те какое впечатление… Я вас не шокирую?

– По-моему, вам очень бы хотелось услышать утвердительный ответ? Увы… Боюсь, меня теперь мало что шокирует.

– А это неплохо, Николай, это совсем неплохо… Каковы у вас планы на сегодняшний день?

– Планы? – пожал он плечами. – Да никаких. Меня просили встретить вас, привезти в отель, а вот насчет дальнейшего речи не было. Если так необходимо для дела, можете мною располагать, выражаясь по-военному.

– Кудеяр не говорил вам, что дело у меня – к вам?

– Нет, – сказал Сабинин чуть удивленно, как и следовало. – Ко м н е?

– Вообразите себе. Подполье – довольно тесный мирок, мой дорогой товарищ Николай… Некоторые предстоящие акции, вполне возможно, нам придется ставить совместно. Об этом и следует поговорить.

– Но, мне кажется, такие вещи с Кудеяром следует обговаривать. Он ведь согласно неписаной субординации начальствует…

– Всему свое время, – сказала Надежда, не сводя с него очаровательных карих глаз. – Вы ведь в некоторых смыслах вполне самостоятельны и не давали подписанных кровью обетов. Выходит, есть вещи, которые вполне можно обсудить и с вами, а уж потом собирать… начальствующих. Короче говоря, если дама вам предложит провести вечер в ее обществе, вы не станете, надеюсь, отказываться?

– Почту за честь, – церемонно склонил он голову.

– Ну, вот наконец-то в вас промелькнуло нечто человеческое, а я уж было подумала, что здешней цирковой дрессировкой вас начали превращать в механическую куклу…

– Ну, такое вряд ли кому удастся, – строптиво сказал Сабинин.

– Даже мне? – посмотрела она лукаво, не по-женски вызывающе.

– А вам нужны механические куклы?

– Да нет, конечно, что вы! Но не забывайте, что желание властвовать – извечное побуждение красивых женщин…

– Ах, вот как? – усмехнулся Сабинин, окидывая ее довольно-таки откровенным взглядом. – Увы, это побуждение всегда сталкивается с известным мужским – опять-таки властвовать и, что характерно, как раз над красивой женщиной…

Она ничуть не смутилась под его недвусмысленным взглядом:

– Да что вы говорите? Вы чрезвычайно опасный субъект, право, в вашем присутствии меня поневоле охватывает девичий трепет.

Возница откровенно фыркнул.

– Господи ты боже мой, – произнес Сабинин растроганно. – Ну, неужели сбываются юношеские грезы? – Он склонился к ее ушку и трагическим шепотом записного злодея из мелодрамы сообщил: – Моей мечтой было вселять трепет в девичьи сердца…

Амазонка ответила смеющимся взглядом:

– Положительно, мы с вами подружимся, Николай…

– Мне бы очень этого хотелось, – сказал он серьезно.

…Респектабельность частного сыскного бюро «Аргус», весьма специфически окормлявшего обитателей Лёвенбурга, подчеркивалась, в числе прочего, еще и должного вида дамой в приемной: не кудрявая девица в легкомысленной блузочке (какие в последние годы были в большой моде), а почтенных лет мегера с обликом четвертой макбетовской ведьмы, способная, с первого взгляда ясно, хранить секреты почище металлического сейфа с патентованными брамовскими запорами.

– Прошу доложить, – сказал Сабинин, подавая ей всего сутки назад полученную от гравера визитную карточку. – Князь Константин Трайков, по неотложной надобности.

Карточка вполне соответствовала ненадолго надетой личине – с фантазийной короной вверху, способной привести в ярость издателей Готского альманаха…[20] Корона, имя и титул отпечатаны жирной, густой позолотой, исходящий от карточки приторный аромат дурной вульгарности распространился по приемной вплоть до отдаленных ее уголков.

Мегера вернулась почти сразу же, кивнула довольно вежливо:

– Вас просят.

Кабинет оказался небольшим, едва ли не меньше приемной. На стене, как и полагалось, висел портрет короля и императора, выглядевшего браво и молодо, насколько это возможно. Наискосок от него, рядом с окном, красовалась эмблема почтенного заведения, изображенная масляными красками на холсте и заключенная в тоненькую золоченую рамку: окруженное сиянием всевидящее око.

Хозяин, восседавший за столом в расстегнутом по причине тучности жилете, на первый взгляд выглядел добрым недотепистым дядюшкой из французского водевиля. Вот только глазки у него, как ни старался, оставались пронзительными, колючими – ну что же, noblesse oblige,[21] наверняка полицейский чиновничек на пенсии…

Сабинин остановился перед столом, умышленно давая возможность рассмотреть себя во всей красе: жилет чересчур пестрый для подлинного джентльмена, камень в галстучной булавке чересчур велик для настоящего алмаза, трость с рукоятью в виде фривольно выгнувшейся обнаженной женщины тоже им пишет о дурном вкусе. Да вдобавок лоснящаяся от золота визитка…

И все же он надеялся, что не переборщил. Нет ничего страшного в том, чтобы выглядеть сомнительным субъектом, явным авантюристом. Главное – не показаться авантюристом мелким. К мелким прохвостам и отношение соответствующее, а вот авантюристы высокого полета отчего-то вызывают у многих неподдельное уважение, пусть и смешанное с другими чувствами, вроде боязливого любопытства…

– Садитесь, прошу вас, – любезно предложил господин Глоац. – Из России к нам изволили прибыть, князь?

«Просто князь, – отметил Сабинин. – Отнюдь не более приличествующее случаю дваше сиятельствоф. В комбинации с едва заметной иронией во взгляде сие означает, что рыбка заглотнула наживку. Вот и прекрасно…»

– Из Болгарского княжества, – сообщил Сабинин. – Господин Глоац, мне вас отрекомендовали самым лучшим образом, и я не стану отнимать у вас время напрасно. Давайте сразу перейдем к сути дела. Ситуация моя крайне деликатна…

– Вы, быть может, и не поверите, но так обстоит со всеми, кто сюда приходит, – добродушно прогудел толстяк. – И могу вас заверить, что деликатность здесь блюдут. Надлежащим образом.

– Вы меня окрыляете, – сказал Сабинин. – Дело в том, что я собираюсь жениться…

– Мои поздравления.

– Увы, до поздравлений еще далеко… – вздохнул Сабинин, поигрывая вульгарной тросточкой. – Избранница моя молода, очаровательна, располагает хорошим приданым. И происходит из хорошей семьи. В этом-то камень преткновения и скрыт… В семье. Эти чванливые скоробогачи…

Он замолк, доставая папиросу, предоставив остальное деловому чутью хозяина заведения. Тот после некоторого раздумья выжидательно промолвил:

– Ну что же, иногда родители питают абсолютно непонятные предубеждения против избранника их дочери…

– Господин Глоац, вы попали в самую точку! – воскликнул Сабинин проникновенно, с воодушевлением. – Клянусь фамильным гербом, на моей репутации в данный момент нет ни единого пятнышка. Никаких компрометирующих меня обстоятельств, верьте мне! Однако родители моей избранницы с достойным лучшего применения упорством продолжают интриговать… Несмотря на то, что молодая дама достигла совершеннолетия и вольна располагать собою, как ей вздумается… Это сущий ангел…