Питек, очевидно, почувствовал, что ворох стал тяжелее, но не оглянулся. Для него это был все тот же привычный случай: ворох зацепился. Он рванул, ворох подпрыгнул, и детеныши скатились с него.

Падая, они ухватились за концы веток, и ворох поволок их за собой. Они визжали и цеплялись за ветки, вырывавшиеся у них из рук, бившие по головам. Не удержались, растянулись на земле и, жалобно крича, принялись тереть глаза, засыпанные пылью.

Визг детенышей не привлек внимания питека: ворох по-прежнему полз и прыгал по площадке.

Детеныши скоро успокоились. Поднялись и принялись шарить в траве, ползая между кустами.

Тинг не разглядел толком, что они хватали и совали в рот. Это были какие-то мелкие насекомые, которых детеныши ловили в траве. Они приподнимали и каждый встретившийся им камешек, но здесь добычи не находили.

На площадке были еще питеки — и взрослые и детеныши. Тинг даже не сосчитал их: он глядел лишь на питека. Все остальное не улавливалось его сознанием.

Питек подтащил ветви к самому обрыву, скрывшись под навесом выступа.

Свесившись, Тинг пытался заглянуть вниз, под обрыв. Он увидел часть вороха, лежавшего неподвижно. Но выступ обрыва был широк и мешал смотреть.

Вытягиваясь все дальше и дальше, Тинг свесился с выступа. Упираясь одной рукой в землю, он засунул другую в глубокую трещину и тянулся вперед, плотно прижимаясь к сухой глине и стараясь заглянуть под навес, скрывший от него питека.

Он увидел, как дрогнул ворох, и услышал треск сломанной ветки… Увидел руку, ухватившую ветку… Увидел, как ветка изогнулась. Она оторвалась от сука и потащила за собой ленточку коры, а на суке сверкнула ярко-белая влажная полоска.

Тинг вытянулся еще, упираясь ногами и подтягиваясь вперед.

Он качнулся… Наклонился… Все исчезло в пыли, и… Тинг почувствовал, что куда-то проваливается.

Он открыл глаза: перед ним стеной стояла пыль. Пощупал вокруг: земля, глина. Тинг лежал, скорчившись, не то в щели, не то в яме, полузасыпанный землей.

Он провел рукой по стенкам ямы, ища края. Привстал, уселся, пригнулся лицом к коленям и, послюнив пальцы, принялся прочищать глаза от пыли.

Першило в горле, щекотало в носу. Он пробовал откашляться и не мог. Закрыл лицо руками и дышал, уткнувшись в ладони.

Пыль осела. Тинг увидел полуосыпавшиеся стенки какой-то ямы. Ноги тонули в сыпучей земле и комьях глины. Вверху — яркое пятно неба.

Тинг понял: навес обвалился, и он вместе с ним упал вниз.

Увязнув по колени в осыпавшейся земле, Тинг встал. Края ямы были высоко над головой, и рука до них не доставала. Он вытащил из осыпи ногу и поставил ее на ком глины, торчавший сбоку. Опираясь на ком, потащил другую ногу, но ком обвалился, и обе ноги снова ушли по колено в осыпь.

Тинг оглядел стенки: кое-где торчали плотные комья ссохшейся глины. Он выворотил ком и опустил его к ногам: у ног появился мостик, а в стенке ямы — ступенька. Встав на ком, Тинг вдвинул носок в углубление.

Яма была узкая, и Тинг, раздвинув ноги, упирался ими в стенки. Он попробовал лезть кверху, но оборвался в свалился на дно.

Снова запершило в горле и защекотало в носу. Снова ноги увязли в осыпи.

Тинг упрямо карабкался вверх, обрывался, падал и карабкался снова. Стенки ямы обваливались, от них отлетали большие комья. Яма становилась шире, а дно ее поднималось: осыпь на нем росла.

Тинг дотянулся до края ямы. Переставил ногу повыше, вытянул руку, вцепился пальцами в землю, приподнялся и выглянул из ямы.

Он увидел много неба и немножко глины, земли и камней. Яма оказалась лишь ямкой на дне глубокой расщелины.

Обвалив края, Тинг вылез из ямы. Пошел по дну расщелины туда, где виднелся просвет. Щель к концу стала совсем узкой, и он задевал ее стенки плечами. Боком протиснулся к выходу и выглянул: в двух шагах от него торчали ветки.

Он оказался у самого подножья обрыва, на краю обвала. Навеса больше не было, его заменили огромная рытвина наверху и осыпь внизу. Рядом — стена из глины, изрезанная бороздами, неровная, в углублениях и дырах, словно губка. Внизу темнели глубокие впадины: ручьи, спускавшиеся сверху по бороздам, разливались здесь озерками. Вода ливней уносила песок, размывала внизу обрыв. Трещины и борозды превращались в глубокие расщелины и впадины.

Ворох лежал перед одной из впадин.

Тинг не успел осмотреться, как появились питеки. Один вылез из соседней впадины, из-за вороха ветвей вдруг выглянул другой. Несколько детенышей закопошилось вдали.

Оглядываясь и прислушиваясь, питеки подошли друг к другу. Они глядели вверх, на обвал, глядели на груду земли и комьев внизу. Они переглядывались, и гримасы на их лицах сменялись резко и внезапно. Один протянул руку, словно указывая на обвал, другой шевелил пальцами, хватая воздух.

Питеки насторожились. Тинг услышал стон: кто-то стонал совсем близко, у вороха.

Один из питеков подошел к вороху и нагнулся над ветками. Отошел, и оба замерли, прислушиваясь. Они вытянули шеи, наклонили головы и слегка пригнулись. Их опущенные руки были согнуты в локтях. Прислушиваясь, они выглядели готовыми к прыжку.

Питеки уловили, откуда шел звук, и двинулись к краю осыпи.

Ворох мешал Тингу, но в просветы между ветками он увидел, как питеки нагнулись над большой земляной глыбой, лежащей близ вороха. Они потрогали глыбу, попробовали столкнуть ее. Стон раздавался все чаще и громче; теперь он звучал уже, как призыв.

Ощупав глыбу, питеки уперлись в нее руками. Тинг видел их согнутые спины и напряженные мышцы рук, видел, как передвинулись лопатки на спине, как выгнулся, выступая, позвоночник. Глыба шевельнулась…

Стонущий не мог сам вылезть из-под глыбы, а питеки не могли своротить глыбу: их сил хватало лишь на то, чтобы, наклоняя, приподнять ее сбоку.

Спины выпрямились, мышцы ослабли, и глыба качнулась, опускаясь. Лежащий под глыбой захрипел.

Один из питеков присел, а другой уперся в глыбу руками, стоя. Они снова напряглись, и глыба наклонилась. По движениям спины стоявшего на коленях питека Тинг понял, что он, упираясь одной рукой, опустил другую.

Раздался хриплый крик. Оба питека присели над кем-то, лежавшим на земле.

«Конечно, это придавленный питек!»

Тинг приподнялся на цыпочки, чтобы глянуть поверх вороха.

На земле лежал почти взрослый питек. Его глаза были закрыты, из оскаленного рта вытекала струйка слюны, смешанной с кровью. На бедре краснела огромная ссадина. Питек хрипло стонал, а пальцы его руки словно бежали — так быстро он перебирал ими, царапая землю.

Один из питеков отошел, другой присел возле раненого и глядел на него, шевеля вытянутыми губами и потирая ладонями свои колени. Потрогал голову, дотронулся до ссадины на бедре раненого. Тот дернул ногой, оскалился и приоткрыл глаза.

Прибежали детеныши и уселись, переглядываясь и подталкивая друг друга локтями. Над ссадиной зажужжали зеленые мухи, и нога дергалась всякий раз, как на красном появлялась зеленая искорка.

Детеныш хлопнул по мухе. Раненый взвизгнул от боли, и эхом отозвался визг детеныша: питек отшвырнул его.

…Треск был резок и неожидан. Тинг вздрогнул.

Возле вороха стоял питек и ломал ветки. Всего несколько шагов отделяло его от щели, и Тинг слышал, как он отрывисто дышал, перегибая толстую ветку.

Он дергал ее, ухватив обеими руками. Весь ворох шевелился, ветки били питека по рукам, царапали грудь и лицо. Питек жмурился, морщился и, бросив оторванную ветку, хватал новую и снова дергал.

Подобрав ветки, он прижал их к груди. Ветки торчали во все стороны и ползли, как живые, из-под рук, лезли в глаза. Шагнув, питек уронил одну ветку, споткнулся о нее и уронил вторую. Бросил весь ворох, нагнулся, сгреб свою ношу и снова прижал к груди.

Питек бросил ворох у входа в пещерку и скрылся в ней, но сейчас же высунулся и утащил ветки к себе.

Тинг не мог разглядеть, что там делает питек.

«Ветви грубы для подстилки, — решил Тинг. — Может быть, он делает из них потолок?»

В пещере был пол и были стены, но вместо потолка зияла щель: пещерка вытягивалась вверх трубой.

Тинг пополз вокруг вороха, к обрыву сбоку пещеры и заглянул в нее.

Он успел разглядеть травяную подстилку и свисавшие сверху ветви. Между травой и ветвями ворочался питек.

— Гхааааа…

Рев оглушил Тинга. Он прыгнул к вороху и заметался, ища щель.

Щель исчезла…

Тинг не помнил, как снова очутился в чаще.

Плоские корни отходили от фикусов, как широкие доски. Прислонившись к такому корню, Тинг чувствовал себя спрятавшимся за ширмой. Пробегая мимо раскидистого куста лапортеи[8], увешанного гирляндами бледно-лиловых ягод, он задел рукой лист, и теперь мизинец мучительно жгло. Тинг прикладывал к нему землю, но боль не проходила.

— Проклятая яванская крапива, — бормотал Тинг, дуя на палец и притопывая ногой: ему не стоялось от боли. Она была так сильна, что хотелось кричать, и он кричал бы, если бы не питеки.

В тесной путанице ветвей, среди листьев, виднелись огромные плоды дуриана[9]. Питек, сидя на толстом суку, держал плод на коленях. Он сдирал с него кожу, усеянную шипами, подковыривая ее пальцем. Два детеныша ерзали на соседней ветви, хватаясь за сучки.

Содрав с дуриана кусок кожи, питек запустил руку в плод, словно в горшок с густой сметаной. Выгреб из него белоснежную мякоть и широко раскрыл рот.

Он громко зачавкал и облизал ладонь. Съел всю мякоть и, выплевывая семечки, раздвинул колени: пустая кожура запрыгала по ветвям.

Плодов было много, и некоторые висели возле питека. Поглядев на них, он приподнялся и перелез выше. Осмотрел плоды и осторожно охватил ладонями один из них, кем-то слегка объеденный.

Тинг на миг забыл о мизинце, так поразил его выбор питека: конечно, объеденный плод был спелее других.

«Самые спелые груши — объеденные осами, — вспомнилось Тингу. — Но какая оса объела эту громадину?»