На городище Ворониче
Ныне, как и во времена Пушкина, возвышается рядом с Тригорским высокий холм — городище Воронич.
Старая винтовая дорога ведёт на вершину холма. Там сохранилась ещё часть земляного вала. Не так давно в осыпях его находили каменные ядра для пушек, кувшины с монетами, предметы старинной утвари.
Пушкин любил бывать на городище Ворониче.
Поэт работал над «Борисом Годуновым» и здесь как бы проникался духом родной истории. Ему вспоминались повествования летописцев и старинных путешественников, предания, что жили в окрестных деревнях.
Некогда, в XIV—XVII веках, стоял здесь, близ литовской границы и «польского рубежа», при слиянии двух рек — Сороти и ныне высохшего Воронца — немалый русский город Воронич. Тянулся он на целых семь вёрст, защищая дальние подступы к Пскову.
В первой четверти XVI века проездом в Москву здесь побывал посол римского императора Максимилиана Сигизмунд Герберштейн. В своих записках о Московии он рассказывал: «Затем мы прибыли в Воронич (8 миль), город, стоящий на реке Сороти, которая, приняв в себя реку Воронец, впадает в Великую реку немного ниже города».
Домов в Ворониче-городе насчитывалось несколько сот, монастырей и церквей — десятки. Жителей — посадских и ратных людей, крестьян, попов и монахов — множество.
По холмам и в долине раскинулся «нижний город», обнесённый деревянной стеной, окружённый рвом. А посреди «нижнего города», на высоком холме, поднималась крепость — «верхний город». Крутой вал, крепкие бревенчатые стены с башнями по углам, двое ворот. Внутри, в крепости, ратные люди, пушкари. В «осадных клетях» — лёгких постройках — оружие, боеприпасы, продовольствие.
В мирные годины занимались жители «нижнего города» кто чем: ремеслом, хлебопашеством, мелким торгом. А в «верхнем городе» из сторожевых башен зорко следили за дорогами и переправой дозорные ратники. Тихо всё вокруг. Но вот на горизонте враг. Тревога! И уже широко распахнуты ворота «верхнего города». Бегут женщины, старики, дети, гонят скот; скрипят телеги, гружённые добром. Все спешат укрыться за крепкими стенами крепости.
Бывало такое не однажды. Кто только не «воевал» Воронич-город!
Два раза — в 1406 и в 1426 годах — пытался овладеть городом литовский князь Витовт. И в первый раз не сумел, и во второй — целых три недели простоял под городом. Воронические посадники Тимофей и Ермола просили псковичей: «…Господа Псковичи! помогайте нам и гадайте о нас; нам ныне притужно вельми». Послали тогда псковичи послов к Витовту говорить о мире. Сперва не принял их Витовт. Но, по рассказу летописца, в ту же ночь разразилась невиданная гроза. Испугался князь Витовт «небесного знамени» и сам запросил мира у псковичей.
Много раз доблестно отражали вороничане нападения врагов.
В конце XVI века польский король Стефан Баторий шёл на Псков. Пскова он не взял. Но многие псковские пригороды — они приняли на себя самый тяжкий удар — разрушил. Был среди них и Воронич.
Возродили его, отстроили, но ненадолго. В начале XVII века, в «смутное время», иноземные пришельцы — поляки, литовцы, немцы — вновь сожгли и разорили Воронич и всё вокруг него.
Вскоре окрепло Московское государство, заключён был «вечный мир» с Польшей — Речью Посполитой. Не было больше нужды отстраивать укрепления на приграничных псковских землях. И на месте крепости и пригорода Воронича остались лишь пустое городище да небольшая деревушка того же названия. А со времён Петра I земли эти, всё больше отдаляясь от границы, окончательно потеряли своё военное значение. И только немногие остатки старины до сих пор напоминают о героической истории края.
В стране, где вольные живали
Сыны воинственных славян,
Где сладким именем граждан
Они друг друга называли;
Куда великая Ганза
Добро возила издалеча,
Пока московская гроза
Не пересиливала веча;
В стране, которую война
Кровопролитно пустошила,
Когда ливонски знамена
Душа геройская водила;
Где побеждающий Стефан
В один могущественный стан
Уже сдвигал толпы густые,
Да уничтожит псковитян,
Да ниспровергнется Россия!
Но ты, к отечеству любовь,
Ты, чем гордились наши деды,
Ты ополчилась… Кровь за кровь…
И он не праздновал победы!
В стране, где славной старины
Не все следы истреблены,
Где сердцу русскому доныне
Красноречиво говорят:
То стен полуразбитых ряд
И вал на каменной вершине,
То одинокий древний храм
Среди беспажитной поляны,
То благородные курганы
По зеленеющим брегам.
. . . . . . . . . . . . .
Там, у раздолья, горделиво
Гора трёхолмная стоит…
Пушкин любил эти строки из поэмы Н. М. Языкова «Тригорское».
Поэтической душе творца «Бориса Годунова» многое говорили и «вал на каменной вершине», и «благородные курганы». Они оживляли давно прошедшее. На заглавном листе «Бориса Годунова» Пушкин первоначально написал: «Комедия о настоящей беде Московскому государству, о царе Борисе и о Гришке Отрепьеве — летопись о многих мятежах и пр. писано бысть Алексашкою Пушкиным в лето 7333 [1825] на городище Ворониче».
Городище Воронич для поэта было неразрывно связано с родной историей. Многое повидал этот древний холм. В тихие солнечные дни веет от него бесстрастным покоем. Но в ненастье, когда вся его тёмная громада вырисовывается на фоне серого неба с тяжёлыми тучами, что-то тревожно-зловещее приобретает его величавый облик. Кажется, будто тени далёкого и грозного прошлого проплывают над ним, и он, затуманившись, вспоминает былое.
По дороге из Михайловского в Тригорское, на самом берегу Сороти, сохранился ещё один памятник русской старины — Савкина горка.
Это большой красивый зелёный холм со срезанной вершиной. Удивительная правильность формы говорит о том, что Савкина горка — творение рук человеческих. Она, как и городище Воронич, — остаток древнего укрепления. Они, верно, сверстники. Историки считают, что в старину Савкина горка принадлежала пригороду Вороничу. По преданию, здесь стоял один из воронических монастырей — «Михайлов монастырь с городища».
Такая же винтовая дорога, как и на городище Ворониче, вьётся вокруг Савкиной горки и приводит на вершину. Ещё полвека тому назад здесь стояла старая-престарая полуразрушенная часовня. Часовни теперь уже нет, но по сию пору стоит на вершине горки древняя гранитная плита, в которую когда-то был вделан такой же каменный крест. На плите ещё можно прочитать полуистёртую выбитую надпись: «Лето 7021 постави крест Сава поп». Отсюда и название «Савкина горка». 7021 год — по нашему летоисчислению год 1513-й. Плите четыре с половиной сотни лет. Она вместе с крестом была поставлена на братской могиле воинов-вороничан, павших здесь в сражениях с иноземными захватчиками.
Савкина горка, как и Воронич, привлекала Пушкина красотой своего местоположения и, конечно, обаянием древности.
Вблизи этих мест до конца XVII века проходила литовская граница, пролегала дорога из Литвы на Москву. И во время одиноких прогулок рисовались здесь поэту картины далёкой старины, те самые картины, которые затем поражали читателей «Бориса Годунова» необычайной исторической верностью и поэтическим блеском.
Среди них — сцена «Граница литовская». Самозванец с войском идёт из Литвы на Русь. С ним молодой князь Курбский, сын того Курбского, который бежал в Литву от гнева Ивана Грозного. Вот и граница. Молодой Курбский весел. Наконец-то он на родине! Самозванец задумчив, голова его поникла. Его страшит будущее, мучают укоры совести. Ведь он привёл чужеземцев на русскую землю.
Курбский (прискакав первый).
Вот, вот она! вот русская граница!
Святая Русь, отечество! я твой!
Чужбины прах с презреньем отряхаю
С моих одежд — пью жадно воздух новый:
Он мне родной!..
…Ужель и ты не веселишься духом?
Вот наша Русь: она твоя, царевич.
Там ждут тебя сердца твоих людей:
Твоя Москва, твой Кремль, твоя держава.
Самозванец.
Кровь русская, о Курбский, потечёт!
Вы за царя подъяли меч, вы чисты.
Я ж вас веду на братьев; я Литву
Позвал на Русь, я в красную Москву
Кажу врагам заветную дорогу!..
Но пусть мой грех падёт не на меня —
А на тебя, Борис-цареубийца! —
Вперёд!
Пушкин мечтал поселиться вблизи Савкиной горки. Михайловское не принадлежало поэту — это было имение его родителей. А ему для работы нужен был тихий уголок.
В начале тридцатых годов Пушкин задумал приобрести маленькое имение Савкино, куда входила и Савкина горка. 29 июня 1831 года поэт писал П. А. Осиповой: «Да сохранит бог Тригорское от семи казней египетских; живите счастливо и спокойно, и да настанет день, когда я снова окажусь в вашем соседстве! К слову сказать, если бы я не боялся быть навязчивым, я попросил бы вас, как добрую соседку и дорогого друга, сообщить мне, не могу ли я приобрести Савкино, и на каких условиях. Я бы выстроил себе там хижину, поставил бы свои книги и проводил бы подле добрых старых друзей несколько месяцев в году. Что скажете вы, сударыня, о моих воздушных замках, иначе говоря о моей хижине в Савкине? — меня этот проект приводит в восхищение, и я постоянно к нему возвращаюсь».
Обрадованная Прасковья Александровна не мешкая принялась за дело — разузнала всё относительно приобретения. Но Пушкину не суждено было поселиться в Савкине. Вскоре тригорская соседка получила от поэта ещё одно письмо: «Благодарю вас, сударыня, за труд, который вы взяли на себя, вести переговоры с владельцами Савкина… Впрочем, спешить некуда: новые занятия удержат меня в Петербурге по крайней мере ещё на 2 или 3 года. Я огорчён этим: я надеялся провести их вблизи Тригорского».
До конца жизни Пушкин мечтал построить себе «хижину» между Михайловским и Тригорским, вблизи Воронина и Савкиной горки, в тех местах, где созрел его гений, где проник он в тайны родной истории.