Обитатели «Тригорского замка»
Семья Осиповых-Вульф была большая: сама Прасковья Александровна, её дети от первого брака — Анна (Анета), Алексей, Евпраксия (Зизи, Зина), Валериан и Михаил Вульфы; дети от второго брака — Мария и Екатерина Осиповы; падчерица Александра Осипова (Алина). Иногда наезжали в Тригорское племянницы Прасковьи Александровны — две Анны — Анна Петровна Керн и Анна Ивановна Вульф (Нетти).
Хозяева не чуждались гостей. В доме бывало многолюдно, оживлённо, весело.
Всем властно заправляла сама Прасковья Александровна. Не в пример другим провинциальным помещицам, она была образована, серьёзно интересовалась науками и литературой. Через Пушкина она познакомилась и сблизилась с В. А. Жуковским, А. А. Дельвигом, Е. А. Баратынским, И. И. Козловым, П. А. Плетнёвым — цветом тогдашней литературы.
Были у владелицы Тригорского качества, которые привлекали к ней этих выдающихся людей, — ум, самостоятельность суждений, стремление к благородным поступкам. Вот такой случай: единственная родная сестра Прасковьи Александровны вышла замуж против воли отца за одного из двоюродных дядей Пушкина — мичмана Я. И. Ганнибала. Суровый отец лишил её наследства. Когда же отец умер, Прасковья Александровна сама отдала сестре половину состояния.
Но были у владелицы Тригорского недостатки, и недостатки немалые: своенравие, раздражительность, деспотизм. Это особенно проявлялось в отношении её к старшим детям и уж, конечно, к крепостным. Известен случай, когда Прасковья Александровна отдала крепостного парня в солдаты только за то, что он посмел без спросу отвезти горничных на ярмарку в Святые Горы.
Достоверного портрета Прасковьи Александровны не сохранилось. В рукописях Пушкина есть набросок — профиль: невысокая, полная женщина средних лет с правильными чертами лица, с пышной причёской. Это, очевидно, портрет Прасковьи Александровны. Он вполне сходен с тем, как описывает внешность своей тригорской тётки Анна Петровна Керн: «Она, кажется, никогда не была хороша собою: рост ниже среднего, гораздо, впрочем, в размерах; стан выточенный, кругленький, очень приятный; лицо продолговатое, довольно умное… нос прекрасной формы; волосы каштановые, мягкие, тонкие, шёлковые; глаза добрые, карие, но не блестящие; рот её только не нравился никому: он был не очень велик и не неприятен особенно, но нижняя губа так выдавалась, что это её портило. Я полагаю, что она была бы просто маленькая красавица, если бы не этот рот».
К Пушкину эта своенравная, властная женщина относилась с горячим дружеским участием, благоговела перед его талантом, всячески старалась скрасить его невесёлую деревенскую жизнь. Она приказала садовнику посылать в Михайловское цветы. «Благодаря вам, у меня на окне всегда цветы», — писал ей летом 1825 года Пушкин. А осенью сам сорвал в своём саду лучшие последние цветы и вместе с листком со стихами послал Прасковье Александровне.
Цветы последние милей
Роскошных первенцев полей.
Они унылые мечтанья
Живее пробуждают в нас.
Так иногда разлуки час
Живее сладкого свиданья.
Пушкин ценил заботы и внимание Прасковьи Александровны, обращался к ней за советами в житейских делах, был с ней откровенен. Когда он готовился к побегу в «чужие края», то записал в её альбом:
Быть может, уж недолго мне
В изгнаньи мирном оставаться,
Вздыхать о милой старине
И сельской музе в тишине
Душой беспечной предаваться.
Но и в дали, в краю чужом
Я буду мыслию всегдашней
Бродить Тригорского кругом,
В лугах, у речки, над холмом,
В саду под сенью лип домашней.
Цикл своих стихотворений «Подражания Корану» Пушкин посвятил П. А. Осиповой.
Чаще, чем обычно, поэт бывал в Тригорском в те дни, когда из Дерпта приезжал на каникулы Алексей Вульф. Дерптского студента, пожалуй, больше всего на свете занимала собственная персона, но близость к Пушкину льстила ему. Они сошлись. Пушкин скучал без общества, а Вульф оказался занятным собеседником. Они играли в шахматы, упражнялись в стрельбе из пистолетов, судили и рядили обо всём. Беседы их очень напоминали разговоры Онегина и Ленского.
Меж ими всё рождало споры
И к размышлению влекло:
Племён минувших договоры,
Плоды наук, добро и зло,
И предрассудки вековые,
И гроба тайны роковые,
Судьба и жизнь в свою чреду,
Всё подвергалось их суду.
Вульф рассказывал Пушкину про Дерпт, своеобразный быт студентов — буршей, Пушкин читал Вульфу «Бориса Годунова» и «Онегина». Первое стихотворение, которое поэт написал, приехав в михайловскую ссылку, было «Послание А. Н. Вульфу» — «Здравствуй, Вульф, приятель мой…»
Со старшими дочерьми Прасковьи Александровны и её падчерицей Пушкин подружился легко и быстро. Поэт предпочитал бесхитростных уездных барышень хитроумным столичным кокеткам. «Те из моих читателей, которые не живали в деревнях, не могут себе вообразить, что за прелесть эти уездные барышни! Воспитанные на чистом воздухе, в тени своих садовых яблонь, они знание света и жизни почерпают из книжек. Уединение, свобода и чтение рано в них развивают чувства и страсти, неизвестные рассеянным нашим красавицам. Для барышни звон колокольчика есть уже приключение, поездка в ближайший город полагается эпохою в жизни, а посещение гостя оставляет долгое, иногда и вечное воспоминание».
Эти строки из повести Пушкина «Барышня-крестьянка» в полной мере относятся к Анете и Зизи Вульф и к Алине Осиповой. Свои представления о жизни черпали они из романов, любили ездить в соседний городок Опочку, радовались появлению в доме гостей.
Анета и Зизи (Евпраксия) не походили одна на другую. Старшая, Анета, не отличалась красотой. Ей были свойственны задумчивость, «унылость», романтичность. Она страстно любила чтение. Тригорская библиотека уже не удовлетворяла её, и она писала брату в Дерпт: «Пожалуйста, моя душа, ежели можешь, пришли мне книг; я боюсь тебе надоесть с этой просьбой».
Анета Вульф уже вступила в тот возраст, когда девушку начинает заботить будущее. Пушкин помнил их первые встречи в Тригорском в 1817 и 1819 годах. С тех пор старшая дочь Прасковьи Александровны повзрослела, изменилась:
Я был свидетелем златой твоей весны;
Тогда напрасен ум, искусства не нужны,
И самой красоте семнадцать лет замена.
Но время протекло, настала перемена,
Ты приближаешься к сомнительной поре,
Как меньше женихов толпятся на дворе,
И тише звук похвал твой слух обворожает,
А зеркало сильней грозит и устрашает.
Что делать…
Своей ровеснице Анете Пушкин предпочитал юную Евпраксию, жизнерадостную и остроумную. С ней было проще, веселее. Её непосредственность, полудетские выходки забавляли поэта. «Евпраксия уморительно смешна, — писал он брату, — я предлагаю ей завести с тобою философическую переписку. Она всё завидует сестре, что та пишет и получает письма».
Однажды Пушкин и Евпраксия затеяли мерить талии — чья тоньше. Талии оказались одинаковые. Зизи надулась, а Пушкин, смеясь, заявил, что одно из двух: либо у него талия пятнадцатилетней девушки, либо у Зизи талия двадцатипятилетнего мужчины. Поэт не забыл этот случай. Вскоре, описывая в «Онегине» именины Татьяны, он шутливо упомянул —
Строй рюмок узких, длинных,
Подобно талии твоей,
Зизи, кристалл души моей.
Предмет стихов моих невинных,
Любви приманчивых фиал,
Ты, от кого я пьян бывал!
Свои «невинные стихи», посвящённые Зизи Вульф, Пушкин записывал в её альбом.
В те времена у каждой уездной барышни имелся альбом, в который она вписывала понравившиеся стихи, изречения. На терпеливых страницах упражнялись в остроумии и изливали свои чувства подружки и поклонники хозяйки альбома. Эти, столь хорошо знакомые ему, альбомы Пушкин с добродушным юмором описал в IV главе «Евгения Онегина»:
Конечно вы не раз видали
Уездной барышни альбом,
Что все подружки измарали
С конца, с начала и кругом.
Сюда, назло правописанью,
Стихи без меры, по преданью
В знак дружбы верной внесены,
Уменьшены, продолжены.
На первом листике встречаешь
Qu’écrirez-vous sur les tablettes;
И подпись: t. à. v. Annette[14];
А на последнем прочитаешь:
«Кто любит более тебя,
Пусть пишет далее меня».
В альбом Евпраксии Вульф Пушкин собственноручно вписал стихотворение-шутку:
Вот, Зина, вам совет: играйте,
Из роз весёлых заплетайте
Себе торжественный венец —
И впредь у нас не разрывайте
Ни мадригалов[15], ни сердец.
И ещё одно стихотворение — «Если жизнь тебя обманет…»
Если жизнь тебя обманет,
Не печалься, не сердись!
В день уныния смирись:
День веселья, верь, настанет.
Сердце в будущем живёт;
Настоящее уныло:
Всё мгновенно, всё пройдёт;
Что пройдёт, то будет мило.
В альбом Анны Вульф рукою Пушкина были вписаны стихи: «Я был свидетелем златой твоей весны», «Увы, напрасно деве гордой…» «Хотя стишки на именины…»
Имелись стихи Пушкина и в альбоме третьей тригорской барышни — Алины Осиповой. Молоденькая Алина, красивая и умная, была прекрасной музыкантшей. Пушкину нравились и она сама и её игра на фортепьяно.
Остальные обитатели «тригорского замка» были в те годы ещё малы: Маша Осипова — «подросточек», Катя Осипова — «малютка».
В Михайловском, в одиночестве, Пушкин работал. В Тригорском, среди друзей, отдыхал. Его привлекали гостеприимство и «патриархальные разговоры» Прасковьи Александровны, беседы с Алексеем Вульфом и та искренняя радость, с которой встречали его все — от мала до велика — в «тригорском замке».