Изменить стиль страницы

Глава 15. 16-е сентября Отпуск

До дома от остановки дотопала довольно быстро. И когда вошла в пустую комнату обрадовалась, что маму удалось отправить, но не успела ещё осмотреться, как на мне сзади с визгом повисла Верочка, а следом обхватил за ногу и Васька, у меня всё внутри оборвалось…

— Меточка! Неужели это ты? Я так рада! А уж как Надежда Васильевна обрадуется! Она так за тебя переживала. Ну, я пойду, дети теперь с тобой, значит присмотрены… — Мне от неожиданности стоило усилия сообразить, что Надежда Васильевна, это моя мама.

— Да! Спасибо! Тётя Нина! — И уже малым. — А мама где?

— Она на строительстве… — лепечет Верочка, чувствуя мою немного отстранённую реакцию. А Васька уже губёнками вот-вот задрожит, и успокаивать придётся, а если он успеет заплакать, то успокаивать его очень трудно, хорошо, хоть, что не рёва, и до начала всегда изо всех силёнок держится, только по лицу видно, что уже бы плакал, если бы не сдерживался. Срочно сгребаю обоих в охапку и начинаю утрированно радостно их целовать и тискать. Через несколько секунд Васька уже счастливо хохочет и пытается вырваться. Верочка тоже от щекотки смеётся но она взрослее и чувствует некоторый диссонанс и в глазах серьёзные точки. Непроизвольно любуюсь ими, такие они у меня красивые, когда Верочка была ещё совсем маленькая я такая гордая с ней на улицу выходила, потому, что это голубоглазое очарование просто невозможно не любить. Я даже как-то наверно пару недель ей жутко завидовала, но к счастью у меня хватило смелости рассказать об этом бабушке, и она мне моментально мозги вправила без криков и упрёков, просто сказав, что грех это родной сестре завидовать, да и вообще завидовать. И так у неё это "ГРЕХ" прозвучало, что меня до пяток пробрало. А потом я поняла, что завидовать Верочке нелепо, она просто мамина копия, но маме ведь я не завидовала никогда, мне просто очень нравилось всегда, что у меня самая красивая мама. А мама на дедушку Василия похожа, может и у меня детишки будут в Медведевскую породу.

Когда я организовала стол и чай на примусе подшумела, а малые с удовольствием уплетали хлеб с кусковым сахаром в прикуску, стала расспрашивать. Мама, как оказалось по районной мобилизации ездит куда-то в сторону Урицка копать противотанковые рвы уже больше двух недель, а их с бабой Ниной оставляют на весь день. Почему в школу не пошла, потому, что школа вся тоже где-то работает, в смысле средние и старшие классы организованно, а младшими заниматься некому, все учителя в разъезде, сказали, что занятия начнутся с первого октября. Да и маме Верочка обещала за братом присматривать, а его ведь на занятия не возьмёшь. Папа иногда приходит, каждый день не получается, потому, что до "Большевика" от нас добираться далеко, а у них цех с военным заказом и почти на казарменном положении. Она очень по папке скучает и почему-то уверена, что если я приехала, то значит и папа с мамой вернутся и всё будет как раньше.

Про переезд к бабушке, оказывается, мама с папой много раз спорили, и мама даже ходила на вокзал в кассах стоять, но там такая толкучка и билетов мало, так, что ей купить билеты так и не удалось. С рук ещё можно один билет взять, а с детьми никак, без билета в вагон не пустят. Ещё можно на юг и в Москву билеты взять, а вот на Восток с билетами плохо. Тем более, что через нужный нам Череповец, идёт основная ветка восточного направления, как мне папа объяснял. А потом мама попала под трудовую мобилизацию и теперь ездит копать. И это ещё ничего, каждый день домой ночевать приходит, а поначалу их на неделю сразу увозили, потом на два-три дня домой и снова работать…

Налопавшиеся детишки осоловели и я уложила их спать. Пошла к тёте Нине поспрашивать, что здесь и как. Ну, что сказать? К тому, что по-детски рассказала Верочка добавилось, что из нашего класса все кто куда разлетелись. Что уже было несколько больших налётов на город, и есть разрушенные дома и погибшие. У нас на Васильевском вроде не много, больше центр и заводы бомбить стараются, а ещё склады на Охте. А ещё говорят… Тётя Нина нашла благодарные уши, и раздухарившись стала мне в них вливать совсем уж особенную информацию только для самых доверенных и чего там только не было, даже русалку в Обводном канале поймали, а почему, потому, что все стали нехристи, а русалок из-за бомбёжек в речки потянуло, а вот эта несчастная под бомбу угодила, да так и всплыла, вся в чешуе, а кожа белая-белая… На моё замечание, что нужно бы определиться, кожа у неё белая или чешуя, я вмиг рассеяла доверчивое наваждение и тётя Нина быстро ретировалась в свою комнату. По сути, её болтовня мне не особенно мешала и может не стоило её обижать, но вот язык мой — враг мой. Ладно, как увижу обязательно извинюсь, человек то она хороший, ну, подумаешь, слабость у одинокой женщины сплетни и слухи собирать и что интересно слухи у неё всегда добрые и сказочные какие-то, а не пакости грязные про какого-нибудь ворюгу начальника или полюбовницу чью-нибудь. Точно, решила, извинюсь! А сейчас нужно маму дождаться и определяться, может, что успею за отпуск сделать…

Мама пришла, когда уже все давно спали, и хоть я пыталась не уснуть, но фактически бессонная ночь на болтающемся на волнах пароходе и смена обстановки на домашнюю, сморили меня. Хоть успела в полусне раздеться и залезть под одеяло, а не валяться как шлындра, это бабаушка так всегда ругалась, если я в одежде на кровати валялась. Не знаю, кто такая шлындра, наверно раздеваться не любит или стесняется, но девица видать очень неприличная, если бабушка таким тоном про неё говорит. Сквозь сон услышала скрип дверей и успела вспомнить, где я и что это наверно мама пришла, подхватилась, накинула мамину шаль на плечи и в одной рубахе босиком побежала её встречать.

Я понимала и видела, что она очень раза меня видеть, но устала она настолько, что так и заснула не дожевав очередной кусок. Я подхватила её под руку и сумела отвести в постель, куда раздев её, спящую уложила. Только принесла лампу, в нашем микрорайоне после десяти теперь электричество отключали для экономии, проверили светомаскировку, это ещё на Ханко почти рефлексом стало, потому, что ночами немцы пытались бомбить, вот и маскировались, хотя передовая сама себя подсвечивала. При свете размотала повязки на её руках, ужаснулась сбитым до мяса кровавым мозолям и принесла миску, чтобы руки помыть и поменять повязки. Очень аккуратилась, чтобы не сделать больно, но мама так и не проснулась, пока я мыла её раны, а потом мазала бабушкиной мазью на хвое с мёдом и прополисом, которой у нас в семье все ранки всегда мазали. Забинтовала, подумав, сходила за тазом, тихонько развернула маму на кровати, чтобы спустить вниз её ножки, помыла и их. Как угадала, на ногах тоже были натоптыши и одна водянка, тоже всё обработала и высушила чистой тряпочкой. Совсем проснувшись, пошла, постирала её одёжку и своё несвежее. Спать легла удовлетворённая и довольная, на удивление выспалась, проснувшись вместе с малявками, которые, конечно, маме спать не дали. И хоть я их сразу попыталась утащить на кухню, но мама уже встала и вышла буквально через пару минут. Вот теперь, наконец, она показала всю свою радость и нежность от моего появления, обглядела меня со всех сторон, посмотрела в глаза, расцеловала и сказала СПАСИБО…

Верочка утащила брата на улицу, а мы за чаем с мамой стали говорить. Она расспрашивала меня, где я была и что делала, я рассказывала, не касаясь налётов и обстрелов, больше упирала на то, что одна очень уставала особенно первое время. Потом стала рассказывать сама:

— Как тебя отправили, через неделю гражданскую мобилизацию объявили, сначала больше здесь по району работали, каждый день выходить не меньше четырёх часов отметить надо. Мешки песком насыпали, посты оборудовали и зенитки обкладывали, баржи разгружали, да много чего. Ты наверно ещё не видела, все купола золотые и шпили покрасили, чтобы немцам прицеливаться не давали. Местами на баржах настилы сделали, даже деревья и кусты посадили, чтобы воды было не видать. А потом я попала на рвы и возили нас под Лугу. Там неделю на ветру и под дождём, как хочешь, а норму отработай. Мне-то ещё ладно, всё ж деревенская и здоровьем не обижена, лопату в руках держала и в страду и сенокос ломалась с утра до ночи. А вот девчонкам городским там совсем тяжко было. Они же многие в туфельках да босоножках поехали, а руки постирали черенками, даже первый день отработать не успели. Вот и пришлось с ними возиться, так меня, не смейся только, бригадиром поставили. Пришлось работу уже бригады организовывать, а это ругань одна, дали кусок рва и он должен быть выкопан и ещё отвесность стенок соблюдать, а там местами песок, который сыпется, его укреплять нужно, а местами суглинок с камнями, там лопату не воткнёшь, а пласт вывернешь, и девчонки втроём поднять не могут. А начальник местный только ругается бегает и всех расстрелять грозится. Но как-то приноровились, к концу недели даже норму стали выполнять, все же понимают, что это не для игры, что это городу защита, а в городе дети малые. Через неделю домой отвезли, мы отдохнули и с новыми силами, уже учёные снова поехали. А тут немаки про нас видать узнали и стали гады с самолётов в нас стрелять. И если бы бомбы кидали, так прилетит один маленький самолётик, его и не видно в небе, только жужжит словно шмель где-то, а потом вдруг из-за леса выскочит и из пулемётов, все разбегаются, а он снова разворачивается и стреляет. А ведь видит же гад, что бабы одни в платьях. Зенитки только на тракте стоят, он туда и не суётся, а больше по нас. У нас в бригаде так троих схоронили, а двоих в больницу отправили. Вот как можно быть такими подлыми? — А что я могла ответить? Что немец всё прекрасно видел и на самом деле просто развлекался? И что нашу всю авиацию профукали ещё на границе и теперь немцы в небе делают что хотят? Ничего я умнее не придумала, а достала чекушку початую, налила нам грамм по пятьдесят: